Лейтенант Шарпантье, находившийся в тылу, бросился к месту происшествия и, узнав все подробности засады, приказал матросам следить за ним и быстро нырнул в спутанные заросли.

Стрелы и пули посыпались густо и часто, и через миг матросы бились врукопашную с полусотней черных воинов из поселка Мбонги. Страшные африканские ножи и приклады французов смешались в яростной схватке, но вскоре туземцы бежали в джунгли, оставив французов считать свои потери.

Четверо из двадцати матросов были убиты, с дюжину ранены, а лейтенант д’Арно пропал. Ночь быстро спускалась, и их положение еще ухудшалось тем, что они не могли найти слоновую тропу, по которой шли до тех пор.

Оставалось одно: разбить лагерь и ждать до рассвета в том месте, где они находились. Лейтенант Шарпантье приказал расчистить небольшое открытое место и возвести вокруг лагеря ограду из срубленных деревьев.

Работа эта была окончена уже ночью: матросы развели большой костер в середине поляны, чтобы работать при его свете.

Когда они оказались, насколько возможно, защищенными от нападения негров и хищных зверей, лейтенант Шарпантье расставил часовых вокруг маленького лагеря, и голодные, усталые люди бросились на землю, надеясь заснуть.

Стоны раненых, вой и рычанье хищных зверей, привлеченных шумом и огнем костров, отгоняли сон от усталых глаз. С чувством тоски и голода пролежали люди всю эту долгую ночь, молясь о рассвете и лишь моментами забываясь в тяжелом кошмаре.

Чернокожие, схватившие д’Арно, не участвовали в последовавшей затем схватке; они волокли своего пленника некоторое время сквозь джунгли, а затем вышли на тропу дальше того места, где происходил бой.

Они быстро подгоняли пленника, и звуки сражения становились все слабее и слабее по мере того, как они от него удалялись. И вот, неожиданно, перед глазами д’Арно открылась большая поляна, в одном конце которой стоял обнесенный частоколом тростниковый поселок.

Было уже темно, но часовые у ворот увидели приближавшуюся группу и разобрали, что ведут пленника, прежде чем группа дошла до них.

За палисадом раздался крик. Толпа женщин и детей выбежала навстречу идущим.

И тогда началось для французского офицера самое ужасающее испытание, которому может подвергнуться человек: прием белого пленника в поселке африканских каннибалов. Дьявольскую злобу их еще разжигало горькое воспоминание о жестоких варварствах, примененных к ним самим и к их племени белыми офицерами Леопольда II Валмийского, этого низкого лицемера, из-за зверств которого они покинули свободное государство Конго и бежали жалким остатком некогда сильного племени.

Пустив в ход зубы и ногти, женщины и дети накинулись на д’Арно, его били палками и камнями и терзали руками. Всякий признак одежды был сорван с него, и их беспощадные удары падали на его голое и дрожащее тело. Но ни разу француз не крикнул от боли. Он воссылал лишь безмолвную молитву, чтобы скорей быть избавленным от этой пытки.

Но смерть, о которой он молил, не могла ему достаться легко. Вскоре воины отогнали женщин от пленника. Его нужно было сохранить для более благородной забавы, чем эти; и когда первая вспышка их ненависти утихла, они ограничились тем, что выкрикивали насмешки и оскорбления и плевали на него.

Теперь они добрались до середины поселка. Здесь д’Арно был крепко привязан к тому большому столбу, с которого еще ни один живой человек никогда не смог освободиться.

Часть женщин рассыпалась по хижинам за горшками и водой, другие зажгли ряд костров, чтобы сварить часть мяса для пира, в то время как остальная часть должна была быть медленно высушена впрок длинными ломтями; ожидали, что и другие воины вернутся и приведут еще много пленных. Пиршество было отложено до возвращения воинов, оставшихся для схватки с белыми, так что было поздно, когда все собрались и закружились в пляске смерти вокруг обреченного.

В полуобмороке от боли и истощения, д’Арно смотрел из-под полуопущенных век на то, что казалось ему причудливым бредом или же страшным ночным кошмаром, от которого он должен проснуться.

Размалеванные скотские физиономии, громадные рты и вялые, обвисшие губы, остро отточенные желтые зубы, вытаращенные дьявольские глаза, лоснящиеся гладкие тела, жестокие копья – несомненно такие создания не могут существовать на земле, все это должно быть сном!

Дикий, вертящийся круг дикарей все более приближался. Вот сверкнуло копье и оцарапало ему руку. Острая боль и ощущение горячей, капающей крови убедили его в ужасающей реальности его безнадежного положения.

Еще одно копье и еще одно вонзились в него. Он закрыл глаза и крепко стиснул зубы! Он не крикнет, нет! Он-солдат Франции и покажет этим скотам, как умирает офицер и джентльмен …

Тарзан, обезьяний приемыш, не нуждался в толкователе, который объяснил бы ему смысл этих далеких выстрелов. С поцелуями Джен Портер, еще горящими на устах, он мчался как вихрь по деревьям прямо к поселку Мбонги.

Самая схватка его мало интересовала; он решил, что она скоро кончится. Тем, которые были убиты, он все равно не может помочь, а тем, которые успели спастись, тоже не нужна его помощь.

Он торопился к тем, кто не был убит и не спасся. И он знал, что найдет их у большого столба в середине поселка Мбонги.

Много раз Тарзан видел, как черные отряды возвращались с набегов на север, ведя пленников, и каждый раз те же сцены разыгрывались у зловещего столба в ослепительном блеске ряда зажженных костров.

Он знал также, что они редко теряют много времени в приготовлениях, и потому опасался, что на этот раз опоздает и сможет лишь отомстить.

Тарзан смотрел сквозь пальцы на их прежние оргии и только по временам вмешивался ради удовольствия дразнить чернокожих; жертвами их всегда были черные люди.

А этой ночью дело обстояло иначе: белые люди, – люди одного рода с Тарзаном, – быть может, терпят как раз теперь предсмертные муки пыток в этом страшном застенке джунглей.

Он мчался вперед. Ночь спустилась, и он продвигался по верхней террасе, где роскошная тропическая луна освещала его головокружительный путь по слегка волнистым веткам верхушек деревьев.

И вот, он увидел отражение отдаленного пламени. Оно лежало вправо от его пути. Это должно быть зарево от костра, которое пленники разложили прежде, чем они подверглись нападению, – подумал он; Тарзан ничего не знал о присутствии моряков.

Тарзан был так уверен в своем знании джунглей, что не отклонился от своего пути, а промчался мимо яркого света на расстоянии полумили. Это был сторожевой огонь французов.

Через несколько минут Тарзан парил на деревьях над самым поселком Мбонги. Ага! Значит он не очень опоздал! Или все-таки?.. Он не мог решить; фигура у столба была совершенно безмолвна, а между тем черные воины еще только слегка покалывали ее.

Тарзан хорошо знал их обычай. Смертельный удар еще не был нанесен, и он мог бы с точностью почти до минуты сказать, как долго продолжается танец. Еще одно мгновение – и нож Мбонги отсечет одно ухо у жертвы, и это отметит начало конца, так как очень скоро после того от пленника останется лишь судорожно корчащаяся груда изувеченного тела.

В нем и тогда еще будет искра жизни, но спасать его было бы уже бессмысленным и смерть являлась бы единственным, желанным благодеянием.

Столб стоял на расстоянии сорока футов от ближайшего дерева. Тарзан развернул свой аркан. И над дьявольскими криками пляшущих демонов вдруг неожиданно раздался боевой вызов обезьяны-человека.

Плясавшие остановились, словно окаменев.

Веревка взвилась с певучим жужжанием высоко над головами чернокожих. Ее совсем не было видно при ослепительном огне костров. д’Арно открыл глаза. Огромный чернокожий, стоявший прямо перед ним, упал навзничь, словно сбитый с ног незримой рукой. Он барахтался и кричал, а его тело, перекатывающееся из стороны в сторону, быстро двигалось в тень под деревьями.

Чернокожие с глазами, выскакивавшими из орбит от ужаса, казались словно околдованные.