Одновременно он получил задание развернуть по всей Америке сеть кинотеатров, где начать показ русских фильмов. Для этого ему было разрешено взять с собой тридцать комплектов киноустановок и тридцать комплектов лент для них, состоящих из пяти различных подборок фильмов, уже показанных в Париже. В сопровождение Игнату было выделено пять сотрудников Ивана Ивановича для охраны и два специалиста — киномеханика. Остальных он должен был подготовить на месте.

Кроме того, он имел широкие полномочия привлекать на помощь себе для реализации полученного задания работников торговых домов "Русский Лес", расположенных в САСШ и Канаде, о чем они были предупреждены по телеграфу.

Это поручение Игнат воспринял с радостью. Его неуемный характер требовал новых впечатлений и жаждал деятельности на новом поприще.

Однако на "личном фронте" главных фигурантов нашего романа было все очень не просто.

Все фильмы с Катей в главной роли, показанные в Париже, имели потрясающий успех. Что так произойдет, было ясно уже после первого просмотра фильмов на показе в Царском селе. Молодость, красота, обаяние, артистичность — все в Кате захватило воображение холостой, и не только, части императорской фамилии. Сначала пошли "тонкие" намеки, просьбы о встрече, а потом и прямые предложения пойти в содержанки к некоторым членам венценосной фамилии. При этом обещания лились широкой рекой, а о каких-либо гарантиях даже не упоминалось.

У Кати хватало ума относиться к этим предложениям с юмором, не верить им, ничего не просить и не бояться последствий своего отказа.

Тем более, что и Надежда, и мать и отец предупреждали ее, что так все и будет.

- Слава на экране кино — это не слава на подмостках сцены. На экране тебя увидят миллионы, станут твоими фанатами, будут тебе во всем подражать, стараться быть похожей на тебя, все о тебе знать. На театральной сцене ты известна ограниченному кругу театралов и почитателей твоего таланта. Это — огромная разница, которая стала возможной только с развитием кинематографа! Поэтому тебе надо быть чрезвычайно осторожной в своих публичных высказываниях, знакомствах и поступках, — внушала Надежда. — Сначала думай, потом — делай! Любой твой поступок в глазах окружающих тебя людей будет рассматриваться со всех сторон, оцениваться и "вставляться тебе лыко в каждую строку".

— Что же мне теперь ни с кем не знакомиться, не разговаривать, не отвечать на ухаживания? Что это будет за жизнь? Неужели, когда ты была молодой, ты также от всего отшатывалась, как "черт от ладана"?

— Катя, не утрируй! Когда я советую тебе больше думать, а не поддаваться низменным инстинктам, быть сдержанной, не “кидаться, кому не попадя, на шею”, я имею в виду только одно: от твоего поведения сейчас зависит твое будущее. Ты сейчас в фокусе славы. Не зря говорят, что тот, кто прошел "медные трубы" и не оступился — далеко пойдет! Постоянно анализируй ситуацию и людей, окружающих тебя. Задавайся чаще вопросом: "Что им от меня нужно?". И тогда очень легко будет выстраивать правильную линию поведения.

— Тебе хорошо меня поучать, ты все прошла: огонь и воду, а мне только девятнадцать лет!

— Вот поэтому и "поучаю", как ты говоришь. Возьми за правило советоваться со мной по любому поводу. Я знаю, не всегда удобно спросить у родителей, как поступить в том или ином случае, а у меня — все удобно! Не стесняйся, и все будет хорошо. Я смогу не только дать тебе правильный ответ, но и защитить от многих бед.

Как бы то ни было, но содержательные беседы с Надеждой сыграли свою роль, и Катя все чаще и чаще стала обращаться к ней за советом. В конце концов, она стала считать свою "бабушку" чуть ли не подружкой, которой всегда можно излить горе и посоветоваться по любому вопросу.

И такое время вскоре настало: Катя в Париже познакомилась с сыном императора Вильгельма II, кронпринцем Прусским Вильгельмом III.

Практически, они были ровесниками. Вильгельм III, пораженный в самое сердце красотой Кати, ее широкой известностью и большим кругом поклонников, презрев приказ отца поскорее возвратиться в Берлин после посещения выставки в Париже, стал ухаживать за ней, ежедневно назначал свидания, на которых они обсуждали многие вопросы, в том числе отношения между Германией и Россией. Кронпринц был весьма симпатичным молодым человеком. К Кате он относился трепетно, считал, что он любит ее, и даже сделал ей предложение руки и сердца, не поставив об этом в известность свою семью.

Надежда неоднократно предупреждала Катю, что у этих отношений отсутствует будущее. Советовала иметь с Вильгельмом ровные, спокойные отношения, предрекала вмешательство семьи в отношения между Катей и кронпринцем.

Об этих отношениях, а также предложении, сделанном Кате Вильгельмом III, было немедленно доложено его отцу, и тот принял необходимые меры: сын принудительно был доставлен в Берлин, где у него состоялся нелицеприятный разговор с отцом. В итоге, он был вынужден написать Кате письмо, в котором объявить о разрыве отношений.

Катя к такому повороту отбытий была готова и не особенно горевала, еще раз убедившись в хорошем знании жизни Надеждой.

К этому моменту круг ее воздыхателей еще более расширился, и потеря одного из них, даже в ранге кронпринца, особенно не огорчала. Тем более, что глубоких чувств к нему она не испытывала.

А вот появление в своем окружении Уинстона Черчиля, только что возвратившегося с англо-бурской войны, где он работал репортером, и ставшего начинающим политиком в Англии, она заметила. Их общение носило характер легкой влюбленности с обеих сторон. Частые встречи, совместные ужины в ресторанах Парижа, закончились ничем: Уинстон был вынужден вернуться в Лондон, карьера политика требовала его постоянного присутствия в Англии.

Надежда, на жалобы Кати о постоянных проблемах с воздыхателями, говорила, что еще ее время не пришло.

— Встретится еще тебе на твоем жизненном пути человек, без которого ты не сможешь жить, а пока совершенствуйся как актриса, купайся в лучах славы, и не теряй головы! — говорила она.

1900 год заканчивался. Поданцами был перейден очень важный рубеж — до конца периода становления оставалось четыре года.

Алексей в очередной раз встретился с митрополитом Владимиром в августе 1900 года в Успенском соборе в Кремле в разгар Всемирной выставки в Париже.

— Как идут дела у Александра по реализации плана?

— Слава Богу! С Вашей помощью получено разрешение, построена радиовышка и запущено радиовещание. Уже идут передачи выступлений московского симфонического оркестра. У меня дома есть радиоприемник, и мы всем семейством слушаем музыку!

— Но ведь так можно передавать и богослужения из церквей, и читать проповеди, и делать различные передачи на религиозные темы!

— Это так, Ваше Высокопреосвященство!

— Отец Алексий! Подумай и дай мне предложения по использованию радио в целях пропаганды РПЦ.

И еще. Нельзя ли хоть на время установить радиоприемник тут в соборе, чтобы при случае я мог показать действие радио членам Священного синода?

— Конечно можно! Но кроме радиоприемника придется установить электрогенератор, ведь радио приводится в действие электричеством. Также привезти бочку солярки, для работы этого генератора. Все это установить, соединить и настроить. Также нужна антенна. Этим можно будет заняться только после возвращения наших специалистов из Парижа. А пока Вы можете приехать ко мне домой, и послушать радио у меня.

— Понятно. Есть ли еще какие-нибудь новости?

— Я слышал, что дело с продажей Порт-Артура Германии "на точке замерзания". Некому поднять этот вопрос перед Императором. Тут Вы никак не можете помочь?