Даже будучи больным, на радостях от такой победы, польский король приказал представить ему захваченных знатных пленников. Война еще не достигла своего апогея ненависти и жестокости, участвующих в ней сторон и король Сигизмунд обошелся с пленниками по-рыцарски. Взяв с ратников слово, о том, что, находясь в плену, они не будут помышлять о бегстве на Родину, Сигизмунд распорядился распределить их на свободное жительство в поместьях шляхтичей. Так Михаил Семенович попал в имение православного шляхтича князя Константина Константиновича Острожского.

В то время Михаилу Семеновичу было 32 года, он был высок и строен, пригож лицом. К тому же, князь был одинок. За три года до пленения, при родах умерла его жена. Мужественная красота зрелого мужчины притягивала взгляды молодых женщин. И не только. Сердца многих красивых паненок были разбиты им! Но одна из них вскружила и его, наполненную непостоянством голову. Восемнадцатилетняя Лидия, осиротевшая племянница Константина Константиновича стала его женой.

Князь Константин Константинович Острожский, киевский воевода и один из влиятельнейших и богатейших панов Польши и Литвы категорически был против этого брака. Несмотря на православное благочестие, он, верно, служил королю-католику и был враждебен православной Москве. Мужа Лидии, за преданность своему царю, вельможа невзлюбил, особенно после того, когда тот, на одном из приемов, назвал друга Константина Константиновича князя Курбского(8) изменником.

После этого случая, влиятельный дядя Лидии словно забыл о них. Молодые жили бедно, но в согласии и любви. Положение супругов несколько изменилось, когда у них родился сын Андрей. Князь, воспылав отеческой любовью к появившемуся на свет представителю рода Острожских, принял деятельное участие в его воспитании. Подающий большие надежды в учебе Андрей стал его любимцем.

Шли годы. Михаил Семенович рвался на Родину, в Россию, но каждый раз, его почему-то забывали при обмене пленными. Впоследствии он узнал, что, князь Острожский, пользуясь своей близостью к королю, по просьбе племянницы, на протяжении многих лет, добивался исключения Бежецкого из списков обмена пленными. Любя мужа, Лидия была категорически против переезда из милых ей с детства мест в заснеженную, варварскую Московию. Только через год после смерти Сигизмунда, князь Бежецкий смог вернуться на Родину. Тяжело он воспринял отказ Лидии от поездки вместе с ним в Россию. Но упрашивать не стал. Еще тяжелее было расставание с сыном. Ссылаясь на его малолетство (мальчику только исполнилось 6 лет), жена категорически отказалась отпустить сына с ним. Было решено, что, став совершеннолетним, Андрей сам решит с кем ему быть.

Дома Михаил Семенович в живых застал только отца. Не выдержав долгой разлуки с сыном, умерла княгиня. Старый Бежецкий радовался как ребенок, обнимая вернувшегося к нему сына. А через девять лет Михаил Семенович встречал на литовской границе Андрея. Несмотря на все уговоры своего влиятельного дяди, тот решил вернуться к отцу. Только радость встречи омрачила горькая весть: за год до приезда Андрея в Россию, от моровой язвы умерла Лидия. Чтобы между ними не было, Михаил Семенович все равно любил ее.

Время, которое князь прожил вместе с сыном, стало самым счастливым для него. Ему не в тягость было брать сына на охоту и рыбалку, часами скача на коне знакомить с родными просторами. Да, что говорить? Сколько он времени потратил только на то, чтобы искоренить в сыне польское влияние и научить его прикладываться к образам и творить крестное знамение “по-московски”! Но судьба через год вновь разлучила их. Андрей попал в число четырех отроков, которых лично государь Иоанн Васильевич отправлял для учебы в Италию. Погоревав, Бежецкий благословил сына на дальнюю дорогу.

Незадолго до смерти отца, который умер за полгода до возвращения Андрея, Михаил Семенович, получил чин товарища начальника приказа Большого прихода, ведавшего сборами с лавок, гостиных дворов, с погребов, с меры, таможенными пошлинами и приступил к исполнению обязанностей государственной службы. Будучи пленником, в Литве, он выучился нескольким иностранным языкам, имел сведения в науках и коммерции. Радея о государстве, не забывал князь и о собственной выгоде. Зависимый от Бежецкого купец суконной сотни(9) Веревкин, продавал собранные во владениях князя скупщиками конский волос, свиную щетину, телячьи и свиные шкуры, сало, лен и пеньку англичанам на ярмарках в Холмогорах. Торговля шла оптом и только на обмен. Взамен, Веревкин выторговывал английские сукна, которые продавал в Китай-городе, в лавках принадлежащих ему и Бежецкому. Прибыль распределялась между ними на основании письменного договора.

Даже самое дешевое импортное сукно стоило дороже самого дорогого российского. Причиной было то, что импортные сукна были тонкими. В России такие “скурлатные” ткани производить не умели. Для изготовления верхней одежды на Руси использовались сермяжные сукна из грубой овечьей шерсти. Имея право, дарованное государевой грамотой,

на беспошлинную торговлю в России, англичане монополизировали рынок продажи суконных тканей, поскольку купцам других стран стало невыгодно ввозить облагаемое солидной пошлиной и так дорогое сукно. Злоупотребляя отсутствием конкуренции, английские купцы часто предлагали некачественное сукно, и что более всего возмущало русских купцов, продавали сильнотянутые ткани, которые после замочки сильно усаживались. Терпя убытки, купцы подавали челобитные в приказ Большой казны, управляющий внешней и внутренней торговлей, людьми гостиной и суконной сотен. “Милостивый государь, - писали царю купцы, - пожалуй, нас, холопей и сирот своих, не дай нам от иноверцев быть в вечной нищете и скудости”. Но тщетно. Дьяки приказа, охотно беря мзду с торговых людей, по приказу своего начальника, который был в курсе сердечных дел государя, ложили “под сукно” их жалобы. Вместе с купцами суконной сотни, существующим положением дел был недоволен и Михаил Бежецкий, имеющий долю с доходов Веревкина. Вот, что в конечном итоге, привело князя на покрытую красным бархатом дубовую лавку царских сеней.

Сидел он недолго. Половинки украшенных золотой резьбой дверей из ореха, с треском растворились. Из кабинета вслед за звуками глухих ударов и криками “Вот тебе! Вот тебе! Пошел вон смерд, я в тебе не нуждаюсь!” вылетел, одной рукой придерживая высокую горлатную шапку, другой, держась за зад, окольничий князь Федор Троекуров и отвернув лицо от Бежецкого, засеменил к выходу. Из дверного проема высунулась голова оружничего, приглашая его:

- Заходи князь! Твоя очередь!

Осенив себя крестным знаменем, похолодевший князь вошел в кабинет. За лакированным черным лаком голландским столом с витиеватыми ножками, на котором стояла шахматная доска с расставленными фигурами, сидел царь. Его мрачный взгляд не предвещал ничего хорошего.

- Будь здрав великий государь! - поклонился в пояс Бежецкий.

- И тебе здоровья желаю, князь! - внимательно оглядев его, ответствовал царь. - Что это ты белый такой? Нездоров, что ли?

- Нет, в полном здравии, великий государь! - с трудом сдерживая волнение, ответил Михаил Семенович.

- Говорят, ты в шахматной игре искусен? - опять спросил царь.

Возникла недолгая пауза. “Откуда он это знает? В шахматы, здесь в России, он играл только с Андреем, когда сын еще был дома и со своим старым слугой Никодимом. Игра в шахматы в Московии запрещена!”- заволновался князь.

- Ну, что ты молчишь князь? Не знаешь что сказать? - змеиная улыбка пробежала по губам Иоанна Васильевича. - Я тебе помогу. Готов ли ты крест на правду целовать?

- Готов царь, государь! - обреченно ответил князь, поняв, что попал в заранее расставленную ловушку и отпираться бессмысленно.

Приподняв висевший на груди узорный наперсный крест, царь подал его ему. Подойдя к столу, Михаил Семенович, чувствуя дыхание стоящего за ним телохранителя, перекрестился и приложился к кресту.

- Богдан, дай князю стул, - потребовал государь.- Посмотрим, как князь играет. Так же искусно, как в Думе речи держит?