Как ни странно, Джуди, некогда презиравшая за то же самое собственную мать, теперь все сильнее на нее походила. Этель имела привычку притворяться, будто бросает дочь на произвол судьбы и, заперев ее одну в гостиничном номере, удалялась. А теперь сама Джуди, наоборот, выставляла Лайзу в коридор и, заперев номер, отправлялась на несколько часов, а то и на целый день по своим делам. Испуганная Лайза, конечно же, начинала плакать, а недоумевающие соседи пытались достучаться в запертую дверь.

Джуди отнюдь не считала себя идеальной матерью, и вскоре стало очевидно, что она вообще не в состоянии заботиться о дочери. Вполне возможно, что раньше Лайза напоминала матери о счастливых днях, проведенных на МГМ с Винсенте. Теперь же дочь превратилась для Джуди в обузу. Напряжение немного разрядилось, когда осенью 1951 года Джуди получила невиданный ранее четырехмесячный ангажемент в «Нью-Йорк Палас». Правда, она все еще остро переживала развод и нуждалась в поддержке и внимании.

Во время выступлений в Нью-Йорке Джуди близко сошлась с Сидом Люфтом, которого уже как-то встречала на вечеринке у Джеки Глисон. Одному богу было известно, чем, собственно, занимается Сид, но в чем бы ни заключалась его деятельность, он бывал вечно занят и постоянно находился в разъездах. Майкл Сидни Люфт был настоящим, непробиваемым бабником-«мачо», которому женщины вешались на шею, в то время как сам он играл роль потрепанного авантюриста, «перекати-поле», и порой не гнушался мошенничества. Сид был крутой мужик, не расстававшийся с пистолетом. Недаром он вырос в нью-йоркском пригороде Бронсксвилле, а в юности увлекался бодибилдингом. По окончании школы жизнь занесла его в Голливуд, на пару с одноклассницей, актрисой Элинор Пауэлл. Он стал ее личным секретарем. Позднее Люфт женился на ее сестре Линн Бари, с которой как раз и разводился, когда в его жизнь вошла Джуди.

Многие знакомые пытались предостеречь Джуди Гарленд от увлечения Сидом – ведь это же отъявленный мошенник! – однако та не желала слушать никаких советов. Винсенте, наоборот, считал, что Сид – именно тот человек, который ей нужен.

«Теперь у нее есть на кого опереться, – заявил Винсенте. – Такое впечатление, будто он разгадал секрет, как сохранить ее в ясном уме и здравии». Сид быстренько назначил себя ее менеджером и убедил начать новую карьеру на сцене, а для начала устроил Джуди Гарленд контракт с лондонским «Паладиумом». Это был дальновидный шаг, поскольку Джуди сумела покорить зрителей, и без того очарованных ее экранным образом. Этим было положено начало ее новой карьеры, однако Джуди все еще страдала от чувства неуверенности, ее одолевал страх перед сценой, она боялась не понравиться публике – то есть она так и не избавилась от комплексов, мучивших ее долгие годы.

В марте 1951 года Джуди Гарленд прибыла в Лондон, чтобы начать готовиться к премьере, однако на душе у нее было тоскливо, поскольку Сид предпочел остаться в Штатах. Однако вскоре пятилетняя Лайза присоединилась к ней, а в конце концов прибыл и сам Люфт, чтобы взять на себя разного рода детали. Сказать по правде, Лайза приехала в Лондон по настоянию Джуди, а также потому, что Винсенте был уверен, что Джуди произведет фурор в Лондоне, и ему казалось, что для Лайзы будет полезно разделить с матерью минуты ее триумфа.

«Они слишком долго жили порознь, – писал позднее Винсенте, – и хотя я из эгоистичных побуждений хотел бы оставить Лайзу рядом с собой, наступил момент, когда ей следовало побыть с матерью – а именно в период величайшего триумфа Джуди». Таким образом, Лайза, которой пришлось пережить с матерью немало грустных минут, могла лучше осознать и понять, каким удивительным талантом обладает ее мать. Лайза также могла уяснить для себя, что хотя родители больше и не живут вместе, ее отец до конца своих дней останется почитателем таланта Джуди Гарленд.

Выступление Джуди удостоилось восторженных отзывов критиков, а зрители на протяжении четырех недель подряд каждый вечер устраивали ей овации. Джуди терзалась сомнениями насчет успеха своих концертов, а накануне премьеры ей стало совсем худо. «Меня рвало, я то и дело бегала в туалет, – вспоминала она. – Я не могла есть. Не могла спать. Я даже не могла ни на минуту присесть».

Успех премьеры превзошел все ожидания, и Сид тотчас подсуетился и организовал серию концертов в других городах Великобритании. Но что еще более важно, у Джуди возникло ощущение, что наконец-то она достигла чего-то в этой жизни, и это целиком ее собственная заслуга, а не мамы Гамм или же Луиса Майера, которые раньше все устраивали за нее сами. Вместе с этим к Джуди пришло неведомое ей раньше чувство зрелости и свободы. Для Лайзы же было в новинку увидеть, как мама завораживает публику своим пением, и люди в ответ рукоплещут, выражая свое признание и любовь. Те дни для Джуди и Лайзы были исполнены какого-то особого понимания. По иронии судьбы, это была та самая сцена, которая через тринадцать с половиной лет стала ареной выяснения взаимоотношений.

После Лондона Джуди попросила Лайзу, чтобы та называла Люфта «папой Сидом», и девочка так и делала.

После того как английское турне Джуди завершилось, и она вместе с Сидом и Лайзой на теплоходе «Куин Элизабет» вернулась в Нью-Йорк, мать отправила дочь назад к отцу в Калифорнию. Сид и Джуди оставались в Нью-Йорке – дело в том, что Люфт бегал по агентам, пытаясь устроить для нее ангажемент в Америке. Жарким и влажным летом 1951 года в Нью-Йорке его встретили более чем прохладно. Агенты еще не успели позабыть о недавних кассовых провалах Джуди Гарленд, да и вообще за ней сложилась репутация «трудной» звезды. Крупные театры не желали рисковать, имея дело с высокооплачиваемой звездой, которая вообще могла не явиться на концерт, или, что еще хуже, появиться, но не в рабочем состоянии.

Что бы там ни думали о Сиде, изобретательности ему было не занимать, и он не отступился, пока не устроил для Джуди сольную карьеру в Америке. В конце концов ему удалось убедить Сола Шварца, вице-президента RКО и владельца театра «Нью­-Йорк Палас», организовать для Джуди концерт, желательно в октябре. Такое решение всех прекрасно устраивало, поскольку являлось частью более крупного плана – вернуть к жизни не только едва не зачахшую звезду, но и зачахший театр. «Палас», некогда самый яркий бриллиант в короне водевиля, к тому времени совершенно захирел, и в его обшарпанном зальчике для горстки зрителей шел пяток пьесок и кинокартина. Шварц мечтал привести «Палас» в божеский вид и вдохнуть в него новую жизнь, однако для этого ему требовалась какая-нибудь знаменитость, способная заманить сюда зрителя с тугим кошельком, чтобы обновленный театр начал приносить доход.

Джуди со всей энергией взялась готовить новую программу, в которой ей предстояло не только петь и танцевать, но и сыграть несколько сцен из своих самых знаменитых картин. Программа готовилась в Голливуде, но Джуди была так занята, что практически не виделась с дочерью. Наконец, в октябре состоялась премьера, и Шварц, дабы обезопасить себя, на всякий случай вначале поставил пять номеров водевиля и лишь затем выпустил на сцену Джуди.

Доброжелательно настроенная, восторженная публика увидела непревзойденное шоу. Шварц пришел в восторг от того, как тепло зрители встретили Джуди, и продлил контракт с нею еще на четыре месяца – такой чести в «Паласе» не удостаивался до этого еще никто. Однако изматывающий график – тринадцать двухчасовых концертов в неделю – оказался ей не по силам, и на третьей неделе Джуди сломалась во время выступления. Проведя несколько дней в постели, она сократила количество концертов до десяти в неделю на весь оставшийся срок контракта, то есть до 24 февраля 1952 года.

После «Паласа» Джуди с Сидом устроили себе двухнедельный отдых во Флориде, а затем отправились в Лос-Анджелес, где у Джуди на март был запланирован концерт. Она хотела показать старым друзьям и коллегам, на что она способна на сцене. Джуди покорила их всех, а затем отправилась в Сан-Франциско, где Сид уже устроил для нее очередное выступление. Разумеется, в Лос-Анджелесе он позволил ей выкроить время, чтобы повидаться с дочерью.