— Чего ты смеешься, Опал? — всегда спрашивал Бен.
— Ничего, захотелось посмеяться, — всегда отвечала девушка и больше ничего не говорила.
В ее неожиданном смехе было слабоумие, но вместе с тем и звонкая детская радость, освежавшая затхлую комнату, как холодная вода — разгоряченное усталое тело. Только для того, чтобы услышать этот полубезумный детский смех, Бен после тяжелого трудового дня тащился вверх по склону в развалюху де Лукаса. При слабом свете керосиновой лампы, горевшей в комнате, затененные темные лица членов одинокой семьи выглядели загадочнее, чем днем. Все тайны мироздания были заключены в каждом шве и в каждой складке свободного заношенного платья Опал, в ее длинных черных косах.
В этот раз Бен впервые пришел к де Лукасам в середине дня, в рабочие часы, и к тому же не в гости, а с отцовским поручением: нанять Опал поработать несколько часов. Он стеснялся этого поручения: оно выглядело так, будто хозяин ищет себе работницу. Старый де Лукас выслушал смущенную речь юноши, как обычно, с улыбкой.
— Ступай, Опал, и постарайся для матери Бена, — приказал он дочери.
Так же добродушно приняла это предложение Опал. Потуже заплетя косы, которые мало кто из окрестных девушек носил в ее возрасте, она отправилась с Беном на его ферму. Вечная улыбка ни на мгновение не покидала ее желтоватого лица, пока она выполняла тяжелую работу для Бетти. Бетти удивлялась силе девушки.
— Опал, это не слишком тяжело? — спрашивала она, видя, как девушка ворочает массивную мебель.
— No, madam[182], — отвечала Опал на своем чужеземном учтивом английском.
Каждый раз, когда Опал встречала Бена во дворе, она не могла сдержать смех, который снова и снова нападал на нее.
Вскоре Бен стал ходить к де Лукасам с поручениями не только для Опал, но и для ее братьев. Бетти теперь часто ездила в Бруклин и обратно. Как раньше она ходила по своим приятельницам, продавая им шелковые чулки, так теперь она навещала их, чтобы рассказать о своей ферме, где она устраивает летний отель, и поэтому ее приятельницы должны будут обязательно там погостить в жаркие летние недели. Также она навещала своих зятьев и занимала у них деньги, которые они пообещали ей, когда ездили мирить ее с Шолемом. Бетти не позволила зятьям отвертеться от своих обещаний и отделаться вечным объяснением богатых людей насчет вечных трудных времен, которые они переживают. Слоу или не слоу идут дела, а им приходилось одалживать ей деньги, которые она просила. Бетти между тем принялась делать из своего дома настоящий отель: она приводила в порядок комнаты, покупала кровати и комоды, столики и посуду. На занятые деньги она стала выгораживать номера: чердаки превращать в жилые помещения, а сараи и пристройки — в маленькие домики. Шолему часто приходилось бросать работу на ферме и ехать на стейшон за своей Бетти, которая всегда возвращалась из города с пакетами и свертками. Он уже давно не прикасался к краске, а теперь ему снова пришлось красить стены своего дома: пристройки, балконы, крыши. Вся работа по ферме легла на Бена. Как Опал помогала Бетти по хозяйству, так ее братья помогали Шолему Мельнику готовить дом. Медлительные, худые, в синих оверолсах, заправленных в отвернутые голенища стоптанных резиновых сапог, в мятых черных шляпах, из-под которых гладкие пряди черных волос падали им на глаза, они очень старательно делали всякую работу: прокладывали канализационные трубы, чинили крыши, строили домики и протягивали электрические провода. Их пес, которого местные гнали со своих ферм, весело бегал вокруг вместе с собакой Бена, Чаком. Беттины черные глаза сияли всеми лучами солнца, отражавшегося в них. Она продолжала переставлять вещи в помещениях, чтобы они смотрелись как можно лучше и красивее. Люси ходила за ней как тень, воодушевляемая каждым материнским движением.
Когда наступили первые жаркие дни, новенькие городские автомобили начали карабкаться по разбитой горной дороге, которая вела к Беттиному летнему пансиону, автомобили с нарядными бруклинскими мамашами и их детьми. Бетти встречала знакомых гостей поцелуями и смехом. Ее давняя мечта о веселом бизнесе в конце концов воплотилась. К полному своему счастью она купила в городе бывший в употреблении, но все еще блестящий кассовый аппарат, который радостно звенел всякий раз, когда в него бросали монеты.
Хотя все больше комнаток пристраивалось к фермерскому дому в горах Оуквиля, но многочисленным Беттиным приятельницам, которые приезжали провести у нее летние месяцы, все не хватало мест.
Беттины пухлые пальчики, украшенные колечками, радостно бросали деньги в звенящий кассовый аппарат. Получая приличный доход, Бетти не только покупала каждый день все больше и больше цацек и безделушек для дома, но и начала возвращать своим зятьям первые долги. Ее маленький накрашенный рот напряженно двигался во время ее частых переговоров по телефону, соединявшему их захолустье с Бруклином. Так же напористо и живо разговаривала она с разными агентами и торговцами, которые заезжали в ее летний пансион, чуя выгоду. Когда однажды один агент установил в ее доме ярко раскрашенную слот-машину[183] со множеством электрических лампочек, которые загорались всякий раз, когда выпадал главный приз ценой в квотер[184], а второй оставил в кредит жевательную резинку, сигареты, шоколад, журналы и пестрые рекламные плакаты в придачу — счастью Бетти не было границ. Она чувствовала себя так, будто теперь весь Вильямсбург был уже у нее в доме. Такой же счастливой была Люси. Только с мужчинами вышла незадача, с Шолемом и Беном.
Шолем Мельник ни за что не хотел приноравливаться к суетливой и шумной жизни, от которой он сбежал из города. Он не был вежлив с гостями. Он не только не встречал каждого гостя радостными приветствиями и прогнозом хорошей погоды, как учила его Бетти, но едва отвечал, когда с ним заговаривали. Он не хотел подвозить до ближайшего городка нетерпеливых мамаш, которые никак не могли усидеть на месте и все время желали ездить на распродажи. Коровы и куры были для него важнее гостей. Также он не хотел давать своих лошадей мальчикам и девочкам, которые мечтали научиться на них ездить. Бетти стоило большого труда загладить перед гостями дурное поведение мужа. Еще хуже дела обстояли с Беном. Он выгонял из хлева городских ребятишек, которым не терпелось увидеть, как он доит коров и моет им вымя, как чистит лошадей. Он не пускал мамаш в курятник за теплыми яйцами для их бейбис и даже избегал Люси с ее подружками. Девушки искали дружбы высокого черноволосого паренька с зелеными глазами. Им хотелось гулять с ним вечером в горах или танцевать под музыку из радио. Бен грубо отказывал им, за что Люси называла его horseradish. Единственным человеком, которого он подпускал к себе, была Опал, работавшая у Бетти на кухне. После тяжелого рабочего дня она заходила к нему в хлев, играла с кошками, которые держались рядом с коровами, и все время молчала, улыбаясь как слабоумная.
— Ты устала, Опал? — спрашивал ее Бен.
— О нет, — отвечала она и смеялась так, будто день тяжелой работы был самым веселым делом на свете.
Бетти стыдила Бена за то, что он груб с городскими девушками, красивыми, умными и образованными девушкам, и часами просиживает с глупой смешливой деревенской шиксой[185]. Еще больше попадало ее мужу за его плохие манеры, которые отпугивают людей от фермы. Как всегда, она приводила ему в пример других людей. В нормальных семьях мужья счастливы, когда их жены занимаются бизнесом и приносят в дом доход. В нормальных семьях мужья хозяек летних пансионов обхаживают гостей, вежливы с ними, здороваются с ними, рады выполнить пожелания и просьбы гостей и готовы даже выслушивать жалобы и упреки, потому что гость всегда прав. Шолем ничего не отвечал на вечные выговоры жены и убегал к своей работе, как когда-то убегал в Вильямсбурге на берег реки. За это Бетти стала его сторониться. Она даже перестала спать с ним на широкой двуспальной кровати, которую привезла из города.