Ярко-белое мерцание носового платка почему-то заставило её почувствовать восхитительное напряжение.
Сунсукэ удивился, отчего его старая рука так дрожит. Он застыл в своей ревности к женщине, которая не сводит глаз с лица Юити. Даже несмотря на то, что потворство своим желаниям может всё для Сунсукэ испортить, ему было необходимо подавлять все эмоции; неожиданная веселость Юити толкнула старика на иррациональные действия. Он немного поразмышлял над этим: «Не правда, что только красота этого юноши поразила и тронула меня, дело лишь в том, что я влюбился в его несчастливый вид, я полагаю…»
Что же касается госпожи Кабураги, она была взволнована теплом внимания, проявленного к ней Юити. Доброта большинства мужчин, подозревала она, была им выгодна, только Юити проявил к ней доброту, которую она не могла не признать неподдельной.
Юити же испытывал смущение от поспешности, с которой он вытащил носовой платок. Он чувствовал, что был неискренним, будто протрезвел после некоторого опьянения, и теперь его мучила мысль, что его слова и поступки могли быть восприняты как заигрывание. Привычка размышлять в конце концов примирила его с собственным несчастным «я». Его глаза стали темными, как обычно. Сунсукэ заметил это и почувствовал облегчение. Более того, светящаяся молодость, которую Юити выставлял напоказ прежде, была как искусная подделка, предназначенная помочь Сунсукэ достичь его целей. Во взгляде старика, обращенном теперь к Юити, светилась смесь благодарности и понимания.
Изначальная ошибка произошла, когда госпожа Кабураги пришла в дом Хиноки на час раньше назначенного Сунсукэ времени. Именно этот час, который Сунсукэ отложил, чтобы узнать, как идут дела у Юити, она похитила у него в своей обычной бесцеремонной манере, поздоровавшись с Сунсукэ беспечно и сообщив: «Мне нечего было делать, поэтому я решила, что приду прямо сейчас».
Несколько дней спустя она напишет Сунсукэ письмо. Одна строчка вызовет на его лице улыбку: «Во всяком случае, этот молодой человек был элегантным».
Не такой реакции Сунсукэ ожидал от хорошо воспитанной дамы, восхищавшейся неукрощенностью. Был ли Юити распущенным? Никогда. Следовательно, то, что она хотела передать словом «элегантный», было её неприятием того, что она сочла за вежливое безразличие в манере Юити обращаться с женщинами.
Теперь, вдали от своих женщин, наедине с Сунсукэ, Юити явно расслабился. Сунсукэ, давно привыкшему к неловким вежливым молодым почитателям, нравилось наблюдать за ним. Именно это Сунсукэ назвал бы элегантным.
Когда пришло время госпоже Кабураги и Юити уходить, Сунсукэ предложил Юити пройти с ним в свой кабинет, чтобы помочь отыскать книгу, которую он обещал ему дать. Юити на мгновение принял озадаченный вид, но Сунсукэ ему подмигнул, давая понять, что прибегнул к этому приёму, чтобы увести юношу от женщины, не проявив невежливости. Госпожа Кабураги не прочла ни одной книги до конца.
Библиотека размером пять на пять метров, окна которой снаружи украшали твердые, словно покрытые броней, листья магнолии, располагалась рядом с кабинетом, где полки все еще украшали тот самый дневник, когда-то полный ненависти, и его произведения, через край переполненные великодушием. Сюда допускались немногие.
Красивый юноша беспечно проследовал в самую сердцевину, пахнущую плесенью и кожей, пылью и золотой фольгой. Сунсукэ почувствовал, что даже самые важные произведения из его большой и впечатляющей коллекции краснеют от стыда. Перед лицом самой жизни, перед этим блестящим живым произведением искусства большинство его трудов казались бесполезными и, следовательно, вызывающими смущение.
Золото на сторонках и корешках его особым образом переплетенного собрания сочинений не потеряло своей яркости, но золото на обрезах страниц из дорогой бумаги почти отражало черты человеческого существа. Когда молодой человек взял один из этих трудов, Сунсукэ почувствовал, словно запах мертвечины собранных документов развеялся от юного лица в тени этого великого множества страниц.
– Тебе известно нечто в японском Средневековье, схожее с почитанием Девы Марии в европейском Средневековье? – спросил Сунсукэ. Сочтя самим собой разумеющимся, что ответ будет отрицательным, он продолжал: – Это было преклонение перед катамитом. Это было время, когда катамиту предоставлялось почетное место на пиру и он первым получал чашу с сакэ от Бога. У меня есть репринт одной интересной эзотерической книги того периода. – Сунсукэ взял рукопись в простом японском переплете с полки под рукой и показал его Юити. – У меня есть копия, снятая с книги из библиотеки периода Эйдзи [32].
Юити не мог разобрать иероглифы на обложке – «Тиго-кандзе» – и спросил старика об этом.
– «Тиго-кандзе» – «Помазание Катамита» – вот что это такое. Эта книга подразделяется на «Помазание Катамита» и «Загадки Великого Культа Поклонения Катамиту», с именем Эсин под общим названием «Загадки Великого Культа Поклонения Катамиту», но, конечно, это неприкрытая ложь. Он жил в другое время. Что я хочу, чтобы ты прочел, так это раздел «Загадки Великого Культа Поклонения Катамиту», в котором подробно рассказывается о чудодейственной церемонии ласки. Действительно, что за тонкая специальная терминология! Половой орган любимого мальчика получил название «Цветок Закона», орган любящего его мужчины назван «Огнем Тьмы». Мне бы хотелось, чтобы ты понял идею «Помазания Катамита»!
Сунсукэ нервно перелистывал страницы старческими пальцами. Одну строчку он зачитал вслух: «Твое тело есть кладезь святости, почтенный Татагата. Ты пришёл в этот мир, чтобы спасти толпу».
– Местоимение «ты» здесь, – пояснил Сунсукэ, – говорит о том, что обращаются к ребенку. «С сегодняшнего дня мы добавим иероглиф «мару» [33] к твоему имени, и тебя будут называть такой-то и такой-то Мару». После церемонии присвоения имени [34], по обычаю, следовало повторять эту мистическую восхваляющую и предостерегающую фразу. Однако, – смех Сунсукэ прозвучал с оттенком иронии, – давай поговорим о том, как был сделан наш первый шаг к спасению. Кажется, успешно.
Какое-то мгновение Юити не мог понять, о чем идет речь.
– Когда госпожа Кабураги видит мужчину, который её интересует, говорят, что все происходит в течение недели. Это правда. Тому имеется несчетное число примеров. Однако занимательно то, что даже если мужчина, который её не интересует, преследует её, события обязательно приблизятся к кульминационному моменту. Хотя на последней критической стадии имеется определенная вызывающая опасения уловка. Я на такую попался. Не желая портить твои впечатления об этой даме, я не стану рассказывать, в чем её суть. Просто подожди неделю, и вы с ней подойдете к критическому моменту. Но ты благоразумно избежишь её уловки, конечно же с моей помощью. И пусть пройдет еще неделя. Есть множество способов подразнить её ложными обещаниями так, чтобы она не бросила тебя. Просто пусть пройдет еще одна неделя. Тогда ты обретешь безграничную власть над этой женщиной. Короче говоря, ты займешь мое место и спасешь её.
– Но ведь она чья-то жена, – наивно заметил Юити.
– Именно так она и говорит. «Я – жена другого», – заявляет она. Она не оставила своего мужа, но и не хранит ему верности. Является ли её недостатком непостоянство или извечная верность мужу, такому как у неё, третьей стороне просто не распознать.
Когда Юити рассмеялся над этим парадоксом, Сунсукэ заметил, что он сегодня смеется как счастливый глупец. Поскольку свадьба сработала, наверняка он теперь полюбил женщин, бросил пробный камень подозрительный старик. Юити рассказал ему о том, что произошло. Сунсукэ был изумлен.
Пока двое мужчин беседовали в библиотеке, госпожа Кабураги коротала время за сигаретой. Она думала о больших молодых руках, на которые только что смотрела. Юити рассказывал ей забавные истории о спорте – о плавании, о прыжках в высоту. И то и другое – одиночные виды спорта. Это, по крайней мере, виды спорта, в которых можно принимать участие без партнера. Почему этот юноша выбрал такие виды спорта? А как быть с танцами? Неожиданно госпожа Кабураги почувствовала укол ревности. Она подумала о Ясуко. Она заставила себя сконцентрироваться на одиноком образе Юити.
32
Период Эйдзи – с июля 1141-го по апрель 1142 г.
33
Иероглиф «мару» означает «полный», «целый».
34
На шестые сутки после рождения ребенку присваивалось детское имя, при достижении совершеннолетия оно заменялось взрослым именем. В давние времена мальчики считались совершеннолетними уже в двенадцать лет.