Юити не выделял кого-то из своих друзей, у него не возникало необходимости в ком-то, кому можно было бы излить свою постоянную тоску, кроме немногих неподкупных душ, с которыми он мог обмениваться конспектами. Эти преданные друзья завидовали, что у Юити такая милая жена, и вопрос о том, излечит ли женитьба его донжуанство, обсуждался очень серьезно. Этот довод, который, казалось, преднамеренно клонил к одному, привел к заключению, что Юити – записной волокита.

Когда он неожиданно услышал, что кто-то назвал его именем «Ю-тян», его пульс забился быстрее, как после хорошей пробежки.

Это был студент, сидящий на каменной скамейке, увитой плющом, рядом с одной из тропинок, освещаемой ласковыми лучами солнца. Согнувшийся над открытым толстым учебником по электротехнике, студент не был в поле зрения Юити до тех пор, пока его не окликнул.

Юити остановился и пожалел об этом. Лучше было сделать вид, что это имя не имеет к нему никакого отношения. Студент снова позвал: «Ю-тян!» – и встал. Он аккуратно стряхнул пыль с брюк. У него было веселое круглое лицо. Стрелки его брюк были прямыми и твердыми, словно брючины разрезали, а потом склеили.

– Ты со мной говоришь? – спросил Юити, останавливаясь.

– Да. Я встречал тебя в заведении «У Руди». Мое имя Судзуки.

Юити снова посмотрел ему в лицо.

– Полагаю, ты забыл. Там полно мальчишек, которые подмигивают Ю-тяну, даже те, которые пришли туда со своими покровителями.

– Что тебе нужно?

– Что мне нужно? Ю-тян, ради бога! Не прикидывайся. Хочешь позабавиться сейчас?

– Позабавиться?

– Ты что, не понимаешь?

Юноши почти вплотную приблизились друг к другу.

– Но еще ведь белый день.

– Есть много мест, куда можно пойти даже среди бела дня.

– Да, но для мужчины с женщиной.

– Не только. Я тебе покажу.

– Но… У меня при себе нет денег.

– У меня есть. И если Ю-тян поедет со мной, то я с удовольствием заплачу.

Юити прогулял дневную лекцию.

Заработанные где-то деньги младший студент отдал таксисту. Такси двигалось через тоскливый, выгоревший район особняков на улице Такаги-тё в Аояме. Когда они въехали в ворота, от которых сохранилась лишь уцелевшая при пожаре каменная стенка, Судзуки приказал такси остановиться перед домом с названием «Кусака» и едва различимой новой временной крышей. Судзуки позвонил в колокольчик и без видимой причины расстегнул воротничок своей студенческой формы. Он повернулся к Юити и улыбнулся.

Через короткое время послышались шаги. Голос – не то мужской, не то женский, сразу не разберешь – осведомился о том, кто пришел.

– Это Судзуки, откройте! – сказал студент.

Дверь открылась. Мужчина среднего возраста в ярко-красном пиджаке поприветствовал двух юношей. У сада был какой-то странный вид. По тоби-иси – дорожке из плоских камней – можно было попасть в пристройки, крытым переходом соединяющиеся с главным строением. Однако садовые деревья практически все погибли. Ручеек высох. Осенняя трава буйно разрослась на пожарище. В траве белел фундамент – все, что осталось после пожара. Молодые люди вошли в новый флигель размером четыре с половиной татами [47], который еще хранил запах свежей древесины.

– Вам нагреть ванну?

– Нет, спасибо, – ответил Судзуки.

– Не желаете ли выпить?

– Спасибо, нет.

– Ладно, – сказал мужчина, ухмыльнувшись. – Я постелю постель. Молодым людям всегда не терпится забраться в постель.

Они ждали в примыкающей комнате размером в два татами, пока постелят футон [48]. Судзуки предложил Юити сигарету. Тот согласно кивнул. Тогда Судзуки взял две сигареты, прикурил их и с улыбкой протянул одну Юити. Тот не удержался от мысли, что в преувеличенном спокойствии студента видны следы детской невинности.

Послышались раскаты далекого грома, в соседней комнате закрывали ставни, хотя был день.

Их позвали в спальню. У кровати горела лампа. Стоя по другую сторону раздвижной двери, мужчина сказал:

– Отдыхайте как следует.

Судзуки расстегнул пуговицу на груди и улегся на стеганое одеяло. Опершись на локоть, он курил сигарету. Как только звук шагов замер, он вскочил, как молодой охотничий пес. Ростом он был чуть ниже Юити. Он бросился обнимать Юити за шею и целовать его. Студенты целовались минут пять. Юити просунул ладонь под форменный китель мальчика, туда, где была расстегнута пуговица. Сердце под рукой неистово билось. Двое разомкнули объятия, отвернулись друг от друга и поспешно принялись стаскивать с себя одежду.

Двое обнаженных юношей обнимали друг друга, звуки проходящих трамваев и пение петухов, неуместное в такое время, доносились до них, словно пробило полночь.

В луче закатного солнца, пробившегося через щель между ставней, танцевала пыль. Наплывы застывшей смолы в середине наростов на деревьях под солнечными лучами выглядели как запекшаяся кровь. Тонкий луч света отражался от грязной воды, заполнявшей вазу в токонома. Юити зарылся лицом в волосы Судзуки, которые были смазаны лосьоном вместо масла с вполне приятным запахом. Судзуки спрятал лицо на груди Юити. В уголках его закрытых глаз блестели слезы.

Рев пожарных сирен достиг ушей Юити. Стихнув вдалеке, он повторился. В конце концов Юити услышал этот звук в третий раз где-то совсем далеко.

«Еще один пожар… – Юити погнался за ускользающим шлейфом мыслей. – Как в тот день, когда я впервые ходил в парк. В большом городе всегда где-то пожар. А с пожарами всегда нога в ногу идут преступления. Бог, отчаявшись выжечь преступления огнем, видимо, распределил пожары и преступления в равных количествах. Так, преступление никогда не будет поглощено пожаром, в то время как невинность может сгореть. Вот почему страховые компании процветают. Чтобы стать чистой и невосприимчивой к огню, разве не должна моя невинность сперва пройти испытание огнем? Моя абсолютная невиновность по отношению к Ясуко… Разве я когда-то не молил Бога, чтобы родиться заново ради Ясуко? А теперь?»

В четыре часа дня два студента обменялись рукопожатиями перед станцией Сибуя и расстались. Ни у кого из них не было чувства, что он покорил другого.

Когда Юити пришёл домой, Ясуко сказала:

– Ты сегодня необычно рано. Собираешься пробыть дома весь вечер?

Юити ответил, что собирается, но они с женой все-таки отправились в кино. Сиденья были узкими. Ясуко прижалась к его плечу. Неожиданно она отстранилась. Её глаза хитро сузились. Всем своим видом она напомнила сейчас собаку с настороженными ушами, делающую стойку.

– От тебя хорошо пахнет. Ты пользовался своим лосьоном для волос, верно?

Юити начал было отрицать, но спохватился и сказал, что она права. Однако Ясуко, кажется, поняла, что этот запах не мог принадлежать её мужу. Ну и что такого? Действительно, ведь этот запах не мог принадлежать и женщине.

«Я сделал потрясающую находку, – писал Сунсукэ в своем дневнике. – Подумать только, найти такую совершенную живую куклу! Юити поистине уникален. И не только, он безразличен к морали. Он не приверженец осмотрительности, которой другие юноши курят фимиам. Он не берет на себя ни малейшей ответственности за свои поступки. Его мораль сводится к бездействию. Таким образом, когда он начинает что-то делать, он нарушает принципы своей морали. Этот юноша разлагается, как радиоактивное вещество. Он действительно то, что я так давно устал искать. Юити не верит в бедствия современного мира».

Через несколько дней после благотворительного бала Сунсукэ стал строить планы случайной встречи Кёко и Юити, от которого услышал о заведении «У Руди», и предложил встретиться там вечером.

В полдень Сунсукэ Хиноки должен был произнести речь, чего ему совершенно не хотелось делать. Он снизошел до этого из необходимости содействовать распространению своего полного собрания сочинений. В полдень уже была заметна прохлада ранней осени. Мрачная фигура старого писателя, облаченная в европейский костюм с шелковой подкладкой, устрашала помогавших ему с лекцией. Сунсукэ стоял на кафедре, все еще не сняв кашемировых перчаток. Он не находил нужным сделать это. Нахальный молодой человек, один из организаторов лекции, проявил заботу и подсказал Сунсукэ, что тот забыл снять свои перчатки, поэтому он начал лекцию в перчатках, просто чтобы досадить ему.