Но это никуда не годится. Даже если обратиться к истории культуры…

Справедливец такой опытный боен, почему же выводы его столь пессимистичны? — снова раскритиковал его Добровольный арбитр, но тот не стал с ним спорить.

Такие-то дела, — подытожил Справедливец, вертя морщинистой шеей. — Сверхнапряженность — вот его цель. Но его противники не задумываясь поддержат любую сверхмощную энергию и сверхнапряженность, лишь бы они были направлены в противоположную сторону. И нужно искать таких людей!.. Может быть, ваше с Мори превращение и есть необходимый для этого импульс?

Если это так, то Мори, совершив покушение на Могущественного господина А., должен теперь быть предельно осторожен, — сказал Добровольный арбитр. — Я чувствую, что Мори — это человек, чьи действия управляются неким мощным источником излучения.

Тут мое молодое тело и молодой дух уловили тот самый крик: ЛИ… ЛИ… ЛИ…

Когда наша машина на торговой улице Одзи попала в пробку и почти перестала двигаться, я от нечего делать придумал такую шутку: а что, если ребята из революционной группы, устроившие где-то здесь неподалеку свою базу, захотят провести под Токио, в горах Асукаяма, испытания сверхминиатюрной атомной бомбы? Но вслух ничего не произнес — атмосфера в машине становилась все более напряженной. А Справедливец, который, несомненно, дал бы отпор любой шутке, касающейся атомной бомбы, заснул. Лицо Справедливца, спавшего, склонив голову на грудь, было лицом утомленного, стоящего на пороге смерти пожилого человека. Ссохшаяся головка южноамериканского колдуна. Маленькая головка, маленькое личико, торчат только огромные уши и нос. Пока я не сообразил, что лицо его словно ссохлось из-за того, что он вынул изо рта вставную челюсть, смотреть на него мне было неприятно, ха-ха.

Наш «фольксваген» въехал в узкую, запруженную машинами улочку и стал с трудом пробираться вперед, но тут нам сделали знак двое полицейских, и мы остановились на более широкой части улицы, у отделения страховой компании. Один из полицейских всунул морду в маленькое окошко «фольксвагена». На мгновение я сжался от страха, не имея возможности удостоверить свою личность так, чтобы это удовлетворило полицейского. Проснувшийся Справедливецтоже заволновался, но, вместо того чтобы сжаться, широко открыл глаза в кровавых прожилках и вставил в рот искусственную челюсть, отчего лицо его не перестало казаться ссохшимся. Он все еще пребывал в полусне — как-никак пожилой человек.

Но Справедливцу не пришлось выражать протест.

Полицейский не успел и слова вымолвить, как Ооно протянула ему водительские права; а к ним еще и удостоверение телевизионной компании. И сделала это с особым выражением лица и поворотом тела, выставляя себя напоказ, как и подобает телезвезде.

— За нами следует полицейская машина, вот у них вы сможете все узнать, — начал переговоры Добровольный арбитр, намекая на то, что мы действуем под надзором полиции. — С представителем средств массовой информации мы направляемся в одну из групп студенческого движения, чтобы кое-что предложить, — только и всего. Ни с какой партийной группировкой мы не связаны. Разумеется, никакого оружия мы с собой не везем!

Наверно, из следовавшей за нами машины и в самом деле поступил сигнал. Над низкой крышей «фольксвагена» полицейские обменялись несколькими словами; тем двоим, что остановили нас, что-то приказали, и на колени Ооно полетели документы. В этой сцене проявился артистический дар Ооно, подумал я. Действительно, она проявила талант постановщицы, ха-ха, — наш «фольксваген» снова двинулся вперед.

Охраняющая штаб антиполиция, должно быть, засекла нашу машину. Я думаю, она уже донесла о необычном обхождении с нами полицейских. Они, наверно, уже поняли, что мы не контрреволюционная банда, вооруженная гранатами, которая собирается напасть на них.

Было бы хорошо, если бы молодые активисты, охраняющие штаб, не поверили своей газете, будто враждебная им группировка блокируется с полицией. Ведь если они в это верят, то наше положение может стать просто угрожающим!

Нет, их наблюдатели, увидев плакат, сразу поймут: это работа Добровольного арбитра, и не станут бросать бомбы в нашу машину, — сказал Добровольный арбитр со спокойной уверенностью.

Значит, вы и раньше не раз появлялись здесь, прикрепив к машине плакат, чтобы произносить свои увещевательные речи?.. Смелый вы человек.

— Я уже давно этим занимаюсь — привык, — засмущался Добровольный арбитр.

Наша машина медленно двигалась вперед, провожаемая враждебными взглядами прохожих, толпившихся перед лавками галантерейщиков и рыбных торговцев, лотки которых занимали полтротуара, и, сделав на перекрестке — чрезвычайно опасном, только и жди аварии, — поворот, а затем проехав еще метров пятьдесят, оказалась на незаасфальтированном участке, похожем на пустырь, где не было ни души. Ряд деревянных оштукатуренных домов, не разрушенных ни войной, ни послевоенными стихийными бедствиями, но все равно не пригодных для жилья, и посередине — трехэтажное здание, похожее на клинику; по торцу его поднималась металлическая лестница, но все входы на этажах были заколочены. На крыше виднелась надстройка, похожая на голубятню, откуда за нами обеспокоенно наблюдали юнцы в касках; лица у них были замотаны полотенцами.

Немного вперед и останавливайтесь. Надо полагать, вы и бомбы с собой прихватили? Проедете дом — сразу останавливайтесь, — приказали нам.

Я сойду здесь одна, а машина пусть остановится в конце пустыря. Оттуда будут наблюдать за мной, и, если заметят что-нибудь подозрительное, тогда уж не взыщите, придется связаться с полицейскими, которые следят за нами! — отозвалась Ооно.

С трудом извлекши свое чересчур крупное тело из маленького «фольксвагена», будущая киносценаристка, пиная носками туфель полы пальто и щеголяя столь неуместными здесь темными очками и лиловой сумочкой, направилась к зданию, где находится штаб. Добровольный арбитр тронулся с места. Причем на довольно большой скорости, будто за ним гнались. Справедливец сразу прильнул к заднему окошку и стал наблюдать, а я, глядя прямо перед собой, старался не вспоминать рассказ о страданиях, которые причинила Ооно одна из группировок в те времена, когда она была еще ученицей колледжа.

Однако Ооно с тех пор прошла огонь и воду и научилась прекрасно сражаться, ха-ха. Через некоторое время она, вызвав из дома, похожего на потрепанный военный корабль, подлатанный желтовато-серыми досками, одного из руководителей революционной группы, уже направлялась с ним к машине. Когда Справедливец, даже засопев от радостного возбуждения, объявил об этом, я тоже обернулся и посмотрел назад — рядом с бодро вышагивающей Ооно семенил невысокий человек. Если бы не темные очки, его можно было бы принять за мелкого чиновника районной управы. Этот ничем не примечательный человек и шедшие сзади него на расстоянии пяти-шести шагов молодые парни в рабочей одежде, с касками на головах удивительно гармонировали друг с другом. С первого взгляда было ясно, что юнцы прячут под топорщившимися куртками железные трубы.

Решили поговорить в закусочной, где питается эта группа. Условие такое: с нашей стороны — я и еще один человек. Нужно, чтобы пошли вы, отец Мори. Справедливец, когда речь зайдет о ядерных делах, сделает разговор невозможным, а Добровольному арбитру я хочу поручить машину… Поезжайте и возвращайтесь через час.

Что вы, что вы?! Через полчаса! — вскричал измененным голосом, хотя и удивительно дружелюбно, человек в темных очках. А я вдруг подумал, что мне и полчаса провести с обладателем такого голоса неприятно…

Отец Мори, поторапливайтесь, — приказала Ооно, и нам с Добровольным арбитром и Справедливцем не оставалось ничего другого, как подчиниться.