Заметка «Сила огня. Памяти академика В.П.Глушко» была опубликована в «Известиях» в тот же день – 14.1.89.

Глушко вопреки христианским обычаям завещал разделить свой прах – часть отправить на Луну, часть замуровать в Кремлёвской стене. В МОМе²³ спросили: «А он деньги на лунную ракету оставил?» и спустили этот вопрос на тормозах. А сегодня тихо, без речей, урну с прахом мятежного Валентина Петровича похоронили на Новодевичьем кладбище.

Жил в суетной гордыне и умер в суете.

17.1.89

Третья встреча с Барминым. Долго втолковывал мне, что Харитон²⁴, Зельдович²⁵ и Гинзбург²⁶ – главари советских сионистов.

Ездил в посёлок «ЛГ» к Галлаю, где мы, как два петуха разгребали лапками навозную кучу моих сочинений, выискивая червячков, а найдя, принимались их обсасывать, вырывая друг у друга. Галлаю книжка («Катастрофа»)²⁷ понравилась, но замечаний много. Главное не в том, что я путаюсь в элеронах-лонжеронах, а в тех кусочках, где мне изменяет вкус. А они есть…

Раскручивается скандал по поводу моей статьи «Престиж на вынос». Её подзаголовок – «Почему японец на советской орбитальной станции должен стать первым космическим журналистом?!» Мироненко²⁸ говорил с Рыжковым²⁹. Рыжков разгневан тем, что он не в курсе дела. Сказал, что заставит послать советского журналиста за рубли. Днём Фронин³⁰ звонил кому-то из замов Дунаева³¹, который частил меня в хвост и в гриву.

Потом Губарев³² звонил Фронину и рассказывал, что якобы Горбачёв³³ звонил Афанасьеву³⁴, и говорил, что в 1990 году полетит всё-таки советский журналист. Я считаю, надо меня посылать.

«Месячник штурма» закончился. Книгу я не дописал, и когда допишу, не знаю. И знать не хочу! Я работаю с невиданной и неприличной для сочинителя производительностью. За месяц я написал 7 печатных листов – 180 страниц!.. На дне рождения были Юра с Женей³⁵ и старшие сыновья. Так мило, душевно посидели… Чуда был в ударе!

Переделкино – Пицунда – Переделкино – Малеевка – Переделкино – ИМБП – Переделкино – Весьёгонск – Переделкино – Москва – Нью-Йорк – Чикаго – Милуоки – Лос-Анджелес – Сан-Франциско – Сан-Луис – Чикаго – Вашингтон – Переделкино – Малеевка – Переделкин – Ленинград – Переделкино

Сидел сегодня, работал, потом посмотрел в окно и подумал: а что бы сам Королёв сказал о моей работе? А потом: почему я сам так много не сказал ему?

Прелестное бабье лето 1989 года. Как мне хочется в лес, а «Королёв» не пускает…

23 ноября в 14 часов 20 минут закончил «Королёва». Самому не верится, и не знаю, что теперь делать и как жить.

Севастьянов³⁶ знает всё, но всё приблизительно. Удручает его нежелание хоть что-нибудь знать точно.

Из рассказов Нины Ивановны Королёвой:

— Запомни, детонька: бабам в космосе делать нечего! — сказал Сергей Павлович Королёв после полёта Терешковой Нине Ивановне. По её словам, она запомнила эту фразу на всю жизнь. Уже в Останкинском доме СП сказал НИ:

— Слушай, Нобелевский комитет запросил, кого можно представить на премию за первый спутник. Знаешь, что ответил Хрущёв? «Весь советский народ!» А? Каково?

Нина Ивановна Королёва

Весной 1989 года снова заговорили о полёте журналиста в космос. «Почему я хочу лететь в космос», так называлась большая статья, которую я опубликовал 5 мая 1989 года в «КП» и которая позволила мне выиграть предварительный творческий журналистский конкурс, и вместе с другими кандидатами на космический полёт проходить в конце января-начале февраля 1990 года отборочную медицинскую комиссию в Институте медико-биологических проблем (ИМБП). Ещё до этого, в октябре 1989-го я сам слышал, как во время встречи с журналистами «Правды», на реплику В.С.Губарева о полёте журналиста Генсек М.С.Горбачёв ответил:

— Вопрос уже решён. Первым журналистом будет наш и полетит он раньше японского (см. «Правду» от 25.10.1989).

В ИМБП меня встретили как родного, ведь я уже проходил все эти «врата ада» в 1965 году. Врачи, как могли, мне помогали, но все анализы были крайне заформализированы показаниями аппаратуры, и они мало что могли сделать. Помню, офтальмолог Михаил Петрович Кузьмин написал в моей «Истории болезни»: «Зрение в норме с учётом возрастных изменений» – мне было уже 57 лет. Вместе со мной в ИМБП лежали: 1. Юрий Караш («Советская культура»); 2. Юрий Крикун (Гостелерадио Украины); 3. Александр Фёдоров («Рабочая трибуна»); 4. Светлана Омельченко («Воздушный транспорт»); 5. Виктор Горяинов («Рабочий путь», Смоленск); 6. Борис Владимирович Моруков (врач ИМБП); 7. Владимир Снегирёв («Правда»); 8. Павел Мухортов («Советская молодёжь», Рига); 9. Гурген Иванян (учёный из Ленинграда); 10. Лена Доброквашина (врач ИМБП). Все хотят стать космонавтами.

29.1.90. Живу с Борей Моруковым, врачом, который ещё лет 10 назад стал пробиваться в космос, но пробился, благодаря поддержке Чазова³⁷, один Олег Атьков³⁸. В большой комнате – трое. Юра Крикун – самый активный и энергичный. Работает до трёх часов ночи. Наводнил всю Украину своими заметками. Саша Фёдоров. Рассказывает несмешные анекдоты, хотя и не глуп. Юра Караш – очень красивый мальчик, до безумия жаждущий космической славы… К нам подселили Виктора Горяинова из Смоленска, человека милого, странного, непонятно как здесь очутившегося, а в соседнюю комнату – Свету Омельченко. Ещё в одной комнате гордо и обособленно живут три аквалангиста. Ребятам они говорили, что таких мастеров, как они, в стране меньше, чем космонавтов, но о них никто не пишет. До обеда: анализы крови, общее обследование уха-горла-носа. Замечаний нет. После обеда – хирург. Общупывали, обмеривали, что-то записывали в журнал. Заставляли крутиться, сгибаться и раздвигать ягодицы.

Подивились сосудам на руках и ногах: «Лучше, чем у молодых!» Положили на койку, водили по мне маленьким ультразвуковым утюгом и рассматривали на экране печень, почки и другие органы. Разглядывая своё внутреннее устройство, я себя зауважал. Всё это надо чаще показывать людям, чтобы они бережнее к себе относились. После 17.00 Лариса Михайловна Филатова выслушивала и обстукивала меня, мерила кровяное давление до приседания (125/80) и после (130/85). Долгая беседа о сути медицинских критериев. Около 22.00 – всем по стакану кефира. Спать лёг около 23.00.