Я стирала, штопала. Мог позвонить и предупредить: «У меня совещание, но приеду минут через 15. Сделай уборку...» Иногда во время обеда у нас происходили задушевные беседы. Сергей Павлович, бывало, спрашивал: «Лена, ну как там у вас в деревне дела?» Я рассказывала, а потом он сам мне что-нибудь о своей жизни рассказывал. После работы в МИКе61 ончасто привозил бумаги домой, дома работал. Иногда сидел на крылечке своего домика, что-то обдумывал. Вечерами читал, в 7 часов вечера я приносила ему свежие газеты. Иногда что-то писал. Когда я обращалась к нему с каким-нибудь вопросом, говорил: «Погоди, не могу сейчас с тобой разговаривать...» Я спрашивала: «Сергей Павлович, когда же вы отдыхать пойдёте?» А он в ответ: «Вот умру, под берёзкой и отдохну...»

Болел нередко. Однажды я пришла в домик, а он в кресле стоит на коленях, увидел меня, встал, говорит: «Живот у меня болит...» Уже месяца за полтора до смерти он проболел здесь дней 10. Я не отходила от него, поила его малиной, бельё ему меняла, когда он потел. Кошка Машка лазала к нему в форточку. Помню он всё жаловался: «Мне твоя Машка спать не давала...» И ещё, помню, он рассказывал: «Лена, мне так приятно было: я сижу, работаю, а ко мне в форточку голубь влетел. У него гнездо под нашей крышей. Надо проследить, чтобы гнездо не разорили...»

Сергей Павлович очень сердился, когда выключали воду или свет, или телефон выключали. Отчитывал руководителя экспедиции Николая Дмитриевича Бондаренко, который отвечал за хозяйство. Королёв часто ругался матом и вообще любил пошуметь. Однажды воду выключили в день 8 марта, когда я была дома. Он позвонил: «Почему нет воды?! Куда ты спички засунула?!» Другой раз в дверь его домика Бондоренко вставил новый замок, его заклинило, и Сергей Павлович не мог выйти. Мы с Гагариным его выпустили. Когда осенью 1964 г. на космодром прилетел Хрущёв, Сергей Павлович мне говорит: «Лена, а вдруг Хрущёв к нам в домик придёт, достань рюмочки, посуду...» Но Хрущёв в домик не зашёл. Часто бывал Устинов62. С Устиновым они играли в шахматы.

Вообще, гости в домике бывали редко. Иногда заходили космонавты. В совещаниях обычно принимали участие 3-4 человека. Отдельно приходили, помню, Каманин, генерал Кузнецов63, Шобаров64. Заходил Пилюгин65. Пилюгина он любил. Помню, когда Титов66 улетел, прибежал Бармин, расшумелся: «Ты отдыхал, а мы не отдыхали!..» Глушко в домике я никогда не видела. Мне кажется, вот его Сергей Павлович не любил. Отношения у них были строго официальные. Когда Глушко однажды заболел, я собралась отнести ему еду, а Королёв ворчал: «Иди, иди к своему Глушко...» О Глушко мог сказать: «Ну, этот... Пижон..» Когда Сергей Павлович болел, приходили врачи его лечить: Абрамов Абрам Яковлевич и Мудрый Николай Павлович. Чаще всего дом стоял на запоре. Ключи были только у меня.

Летом Сергей Павлович обычно ходил в рубашке навыпуск с кармашками внизу. Куртка была лёгкая, на молнии. Тапочки у него рваные были, я их хотела выбросить, а он говорит: «Если мы – старики, значит нас выбрасывать надо?» Он вообще привязывался к старым вещам. Употреблял всегда один и тот же одеколон, вот не припомню, «Манон» или «Камелию». Он был мужчина аккуратный.

На выходные дни он меня отпускал. Но, помню, однажды вызывает. А я была на поминках, крепко навеселе. Он не осудил, смеялся, когда я ему частушки пела. Потом говорит: «Давай, помогай мне. Я буду просматривать бумаги, а которые ненужные, ты рви и бросай в колонку...»

Королёв был человек добрый, заботливый. Помню, говорил мне: «Куда ты в такой мороз пойдёшь, стели тут и спи...»67 Мог наорать на человека: «Выгоню всех! По шпалам в Москву отправлю!..» А потом спрашивает меня: «Лена, а где тот, которого я ругал?..» Если какого-нибудь человека он любил, это не мешало ему этого человека ругать. Он иногда даже чаще его ругал. Например, Попкова68 он очень любил, но и ругал часто. Когда ещё в Капяре работали, он с Вознюком так ругался, что пыль столбом стояла. А здесь, в Тюра-Таме, помню, кричал генералу Захарову: «Я тебя засужу! Я обязательно тебя посажу!..» Когда он понимал, что накричал несправедливо, всегда извинялся передо мной. И перед Бондаренко тоже. Иногда называл меня «Злюкой», говорил: «Я из тебя человека сделаю...». Он очень не любил малознакомых людей, когда я уходила в отпуск, и у него в домике убирала другая женщина, он был очень недоволен, просто бушевал.

Пил Сергей Павлович мало, а баб любил. Они ему сами звонили. Одну, ещё в Капяре дело было, он пригласил к себе в вагон, а она потом подружкам всё рассказала. Он мне жаловался: «Ну как же так можно, Лена?!» А после старта Терешковой он мне говорил: «Лена, только бы мне её посадить! Она у меня полжизни унесла...»

Когда Королёв улетал, в домике иногда поселялись Василий Павлович Мишин с Воскресенским.

Рассказ Владимира Семёновича Патрушева. полковника, ветерана космодрома, «стреляющего», т.е. человека, стоящего у перископа командного бункера и отдающего все предстартовые команды вплоть до последней: «Подъём!» 26.9.73:

Королёв, как я помню, почти никогда не смотрел в перископ. Два рабочих перископа принадлежат «стреляющему» и техническому руководителю старта. Во время запуска Гагарина «стреляющим» был Анатолий Семёнович Кириллов, а техническим руководителем – Леонид Александрович Воскресенский.

Когда мы ещё работали в Капяре, в немецких вагонах, где мы жили, было чудовищное количество мух. Чтобы насолить начальнику военторга Волкову, к которому всегда были претензии, мы, молодые офицеры, сгоняли к нему в купе мух со всего вагона. По вечерам у вагонов под большой выносной лампой играли в шахматы. Шутники ловили маленьких варанчиков и незаметно выпускали их вдруг на шахматную доску.

Самые жаркие месяцы в Капяре – июль и август. Обеденный перерыв продолжался с 13 до 16ч. Всюду была серая, похожая на муку пыль. Она мгновенно впитывала даже сильный дождь и превращалась в непролазную грязь. На стартовую позицию ездили без дорог, просто по степи. Единственное правило движения: держаться наветренной стороны, чтобы не попасть в шлейф пыли того, кто впереди. Очень скоро всю степь машинами распахали, дорог было бесконечное множество.

Когда задумывалось строительство полигона для межконтинентальных ракет, место выбирали очень долго. Оно не только должно было отвечать всем требованиям секретности, но и согласовываться со всеми заинтересованными (или делающими вид, что они заинтересованы) ведомствами. Так были отвергнуты степной Крым, Закавказье и Северный Кавказ.

Макаров: Космические фотографии – жалкое подобие того, что мы действительно видим. Невесомость – ощущение своеобразное, поначалу нерадостное, потом, правда, привыкаешь...

Лазарев: Мне было приятно, что разговор с Землёй мы вели с помощью наших дублёров, и ребята называли нас на «ты»...

Большие приключения моего камчатского дружка Генриха Штейнберга. Я уже писал, как Генрих испытывал на Камчатке луноход. История имеет продолжение. Со сроками испытаний лунохода случилась неувязка: скоро снег выпадет, а бензина для испытаний нет. Штейнберг стал сворачивать экспедицию, но тут прилетел Кемурджиан69 и устроил всем разнос, потребовав испытания продолжать. Луноход стоит под Толбачиком, бензин есть неподалёку у военных. Они продали Штейнбергу бензин: 25 т по 300 руб. за тонну. Генрих доставил бензин вертолётом к луноходу, испытания пошли полным ходом и в 1970 г. были продолжены. В ноябре 1970 г. луноход уже работал на Луне. Келдыш прислал поздравительную телеграмму, двух человек решили представить к правительственным наградам. Генрих включил в список своих ближайших помощников: Витю Набойченко и Лёву Дмитриева. Его собственные награды были ещё впереди...