14 ноября 1944 года в Мисдрое на острове Воллин состоялась демонстрация 60-метровой пушки инженера Кёндерсома, построенной на заводах фирмы «Рёхлинг» в Саарбрюкене. Планировалось построить пушку с длиной ствола 150 метров и дальностью стрельбы 170 км, которая могла бы стрелять со скоростью 1 выстрел за 5 минут.

На следующий день проводились испытания пороховой ракеты «Рейнботе» («Дочь Рейна») длиной 11 м, массой 1650 кг с дальностью 160 км, созданной доктором Вюллерсом в фирме «Рейнметалл». Примерно в то же время на заводах Хейнкеля профессор Вагнер сконструировал ракету «Вессерфаль» («Бабочка»).

Существовал проект оснащения подводного флота ракетами. С лета 1942 года пороховые ракеты запускались с подводной лодки. В дальнейшем предполагалось, что подводная лодка будет транспортировать контейнеры с ракетами А-4.

Пороховые ракеты R-4M для самолётов «Мессершмит-109» изготовляли в Любеке на заводах фирмы «Дойче ваффен унд муницион».

Все проектные работы по ракетной технике были прекращены в Германии 3 апреля 1945 года.

Дубна – Москва – Алушта – Ялта – Москва – Белоярская АЭС – Свердловск – Москва 

Удивительный человек по фамилии Ципельзон. Приходит в отдел науки пожилой дяденька с портфелем. Маленького роста, плешиват, в довольно засаленном холщовом костюмчике. Просит разрешения принять от него дар обелиску покорителям космоса. Он слышал, что в цоколе обелиска будет музей, и вот хочет этому музею передать свой дар. Более чем затрапезный вид его и многократно повторяемое гордое слово «дар», почти убедили нас с Михвасом, что перед нами – очередной сумасшедший. Но вот посетитель открыл свой портфель и достал 36 тоненьких книжечек: весь прижизненный Циолковский, издававший сам себя в Калуге! Мы с Михвасом чуть в обморок не упали!

Знакомимся. Ципельзон Эммануил Филиппович. Букинист. И начались рассказы!..

Звёздный час Ципельзона. Роясь в книжном развале магазина на Кузнецком мосту, он наткнулся на небольшую книжечку, у которой отсутствовали первые страницы.

— Схватил её, а сам весь дрожу! — рассказывал Эммануил Филиппович.

— По нескольким строкам понял: да, она! Это было первое издание «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева! Ведь весь тираж императрица повелела уничтожить. Чудом несколько экземпляров сохранилось. Смирнов-Сокольский узнал, прибежал ко мне, в ногах валялся. Я ему говорю: «Коля, ну зачем весь этот цирк! Ведь такая удача бывает раз в жизни. Я тебе эту книжку не отдам ни за какие деньги. А главное, ты знаешь, что я не отдам, так что вставай с колен...»

Но потом жена родила мне двойню. Время было трудное, голодное. Возвращаюсь однажды домой, мельком взглянул на полку: нет моего Радищева!! Поверьте, я чуть не умер тогда. А она, оказывается, положила книжку в детскую двухспальную коляску и отвезла Сокольскому. Я к нему, кричу: «Ну, баба! Ну, дура! Ну, должен же ты понять!..» А он мне в ответ: «Да всё я понимаю! Ну что ты кричишь?! Ты же тоже понимаешь, что эту книжку ни за что, ни за какие деньги я тебе не верну!..»

Массу всяких замечательных баек нам рассказывал.

О Циолковском Эммануил Филиппович говорил, что собирал все его прижизненные калужские издания. Полного комплекта, по его утверждению, нет даже в Ленинке. Поскольку работы в цоколе обелиска ещё не завершились, мы согласились принять дар Ципельзона на хранение. Михвас запер их в сейф, но разрешил мне брать по одной домой, читать и конспектировать. Именно благодаря Ципельзону я неплохо знаю Циолковского.

Во время второго визита вдруг спрашивает меня:

— А вы не Николая ли Николаевича внук?..

— Да, — говорю, — а вы откуда дедушку знаете?

— Ну, как же! Человек «Божественную комедию» перевёл размером подлинника, «Фауста», Байрона, Шиллера переводил, столько книг замечательных написал, от церкви был отлучён за богохульство, и вы смеете предполагать, что я его могу не знать?! Молодой человек, я его читал, когда вас на свете не было! Тут мы совсем подружились.

Однажды Михваса, Димку21 и меня Ципельзон пригласил к себе домой. Жил он у чёрта на рогах, на Можайском шоссе. В маленькой двухкомнатной квартире были только книги, и в окопах среди книг проглядывали фрагменты мебели: кусок клеёнки стола, угол подушки кровати. Показывал свои раритеты. О каждой книге, фотографии с автографом, театральной программке он мог рассказать целую новеллу. Прощаясь, всем подарил подарки. Мне достался «Евгений Онегин» – очень редкое миниатюрное издание...

Музей в цоколе обелиска долго не открывали, и Эммануил Филиппович забрал назад свои книжки. Я признался, что конспектировал их. «Ну и молодец!» — сказал Ципельзон.

Вчера в Москву вернулись космонавты Быковский и Терешкова. На память записываю некоторые «неофициальные» детали их полёта.

Если все предыдущие старты (Гагарин, Титов, Николаев, Попович) проходили сравнительно спокойно, то Быковскому пришлось отдуваться за всех. Постоянно что-то не ладилось, и старт переносили, Валерия то сажали в корабль, то вытаскивали. Один раз он досидел до 5-минутной готовности, но и после её объявления Быковский просидел в корабле ещё часа три. Всю эту нервотрепку он переносил с удивительным спокойствием и самообладанием, вызывая уважение всех специалистов космодрома.

В домике космонавтов три комнаты – для мужчин, одна – для женщин. В мужских поставили итальянские кондиционеры, а в женской пока нет.

Накануне полёта Б.В.Раушенбах22 и К.П.Феоктистов23 часа три сидели с Терешковой и объясняли ей, что ничего страшного не произойдёт. Когда Б.В. спросили: «А что, она боялась?», он ответил с улыбкой: «Да нет, мы боялись...»

Сидя в корабле, Терешкова очень волновалась, резко подскочил пульс, но перегрузки на активном участке полёта ракеты она перенесла лучше всех мужчин, без умолку тараторила, все очень удивлялись. И в первые сутки полёта она была очень оживлена, потом притомилась, неохотно отвечала на вопросы.

На одном из витков Быковский доложил: «Был космический стул». Слово «стул» услышали как «стук», и все очень переполошились. Когда корабль ушёл из зоны радиовидимости, все специалисты бросились искать причину стука, а когда Быковский снова вошёл в зону, передали на борт:«Постарайтесь по возможности выяснить причину стука». Теперь уже Быковский ничего не понял. Земля и «Ястреб» долго выясняли отношения, пока Быковский не назвал всё с ним случившееся, не прибегая к медицинской терминологии.24

Терешкова садилась в грозу при низкой облачности. Подбежавших к ней мужчин просила помочь снять с неё скафандр. Те робели: им казалось, что под скафандром она голая. Когда Быковскому сообщили, что Терешкова благополучно приземлилась, он был вне себя от радости, громко кричал «ура!»

Полёт Валерия был рассчитан на 4-10 суток, но корабль недобрал высоты и, чиркая об атмосферу, тормозился, внося свои коррективы в сроки полёта. Физически Быковский чувствовал себя хорошо. В Кремле на длительном полёте не настаивали, давая понять, что разрыв в сроках приземления должен быть минимальный, чтобы вместе отпраздновать победный финиш. Ведь для Хрущёва вся эта космическая медицина и её проблемы были как китайская грамота, главное – фанфары на весь мир!

После приземления Быковского долго искали. Генерал, ответственный за поиски, услышав доклад «вижу два тёмных предмета», переданный с поискового вертолёта, кричал: «Мне не предметы нужны, а космонавт!» Первый человек, увидевший его после приземления, испугался и убежал. Потом к нему прыгнули два парашютиста, наладилась радиосвязь. На вопрос о самочувствии Валерий отвечал: «Моё-то отличное, а вот один парашютист зацепился за дерево и висит. Сейчас пойдём его выручать...»