Деггубэрта в Элбэни подвезли на исхудалом осле гвардейцы Его Величества, они же обещали его доставить обратно на вышку, попозже вечером. Со знатоком воин переговорил достаточно быстро: седой дедушка с удивительно благообразным лицом, опираясь на клюку, потащил смотрителя к тамошнему зверинцу и показал на диковинное существо со странным именем «кенгуру», а потом стал объяснять, как правильно стрелять подожженными стрелами. Деггубэрт вежливо кивал, мысленно прикидывая, что огненные стрелы – это, конечно, бред, пользы от них никакой, а вот способ стрельбы залпами, сразу по десятку болтов в одну цель действительно может принести пользу. Еще более интересной оказалась лекция о способе приготовления ядов из трупных тканей, и уж ее караульщик запомнил слово в слово.

После того разговора старик неожиданно быстро распрощался и ушел, а он, не зная, чем заняться до возвращения гвардейцев, принялся бесцельно бродить по Элбэни.

Он свернул куда-то вбок с ровной, аккуратной центральной улицы городка, по которой торопились по своим делам поселенцы и маршировал взвод воинов Его Величества Монаршей Армии, катил открытый экипаж, в оглоблях которого был запряжен упитанный, холеный осел с лоснящейся кожей, щедро смазанной маслом эвкалипта. Прогуливались нарядно одетые румяные женщины, носилась со всех ног играющая детвора. Боковая улочка была не в пример уже, по ней вряд ли смогли бы пройти три взрослых человека, не столкнувшись плечами. Зато домики, стоявшие вдоль этой улочки, показались Деггубэрту более уютными и аккуратными, вид их был менее строгий, чем на центральной улице, и строили их без особых изысков.

В окруженных невысокими, пестрыми заборами огородах целыми семьями копошились земледельцы – мужчины, женщины, пожилые люди и ребятишки. В нескольких местах росли фруктовые деревья – Деггубэрт увидел, как в одном из двориков совсем молоденькая женщина, расправив подол платья, собирала крохотные, величиной не больше птичьего яйца, слегка перезревшие плоды, от которых на всю улицу растекался тонкий головокружительный аромат. Из глубины другого двора, из-за высоких лопухов перед сараем, неслось куриное квохтанье, и полная женщина в ярко-желтом платье, что-то чистившая коротким узким ножом на пороге сарая, приподнялась с нагретого места, раздвинула лопухи и вытащила из зарослей запутавшегося среди стеблей птенца. Голозадый мальчонка в белоснежной рубашонке, только-только начавший ходить, медленно, осторожно, выверяя каждый шаг, смешно передвигался внутри следующего дворика вдоль забора: крепко хватался за доски после каждого короткого перехода и сосредоточенно сопел. Мужчина с усталым, но довольным лицом закончил возиться с грядкой и, стерев тыльной стороной ладони пот со лба и прислонив к дереву с узловатым стволом мотыгу, жадно выпил одним глотком половину воды из прозрачного кувшина, заботливо прикрытого от солнца тряпицей, а потом подхватил малыша на руки, высоко подбрасывая его над головой.

Так Деггубэрт шел вдоль домов и наслаждался здоровой, спокойной, почти беззаботной жизнью, не кипевшей – текущей здесь, словно свежий крик после зимы. Улочка привела его к вышке – точь-в-точь такой же, как и его родная. Но не совсем такой: смотрители, как было видно в чуть более широкие бойницы, лениво дремали, опершись на незаряженные арбалеты и почти не двигаясь, и только Старший сквозь дремоту привычным движением смахивал со лба пот. Деггубэрт понял, что полчища многоногих здесь, в этом тихом городке, на этой милой улочке, – слишком большое диво, к которому поселенцы не привыкли. Он подошел к лестнице, чтобы подняться на вышку, разбудить Старшего смотрителя и поговорить с ним, но не успел занести вверх ногу для восхождения, как вдруг все вокруг переменилось.

Небольшой, поросший густой зеленой травой холм, в который упирался конец улицы и прямо перед которым стояла вышка, внезапно почернел и покрылся длинными бесформенными тенями. Воздух наполнился запахом гниения; волна запаха как бы выдавливалась вниз с вершины холма тем, что с нарастающей скоростью катилось вниз, к окраине городка. То мчалась к мирным домам и зеленеющим дворникам густая масса пустынных тварей. Разглядеть отдельных монстров на такой скорости было невозможно; мелькали лишь лапы – отвратительные, волосатые, цепкие, с острыми ребристыми краями. Не успел Деггубэрт толком оглядеться, как волна придвинулась вплотную к ближайшему забору и без малейшего труда затекла в огороженный дворик.

В Деггубэрте сработала какая-то незримая пружина: он тремя прыжками поднялся по лестнице на нижний этаж вышки и рванул на себя дверь, затем махнул на третий этаж, где дремали смотрители, и стукнул Старшего в плечо.

– А?! Что?! – встрепенулся тот.

– Хватит спать! Восьмилапые! – Деггубэрт, показал на дворик, в котором кишели многоногие.

Глаза Старшего смотрителя вышки широко распахнулись и он засуетился, расталкивая младших. Деггубэрт сразу же присоединился к суете с арбалетами, знаками показав начальнику, что сам он с делом знаком не понаслышке, и подхватил кипу из нескольких десятков стрел.

Между тем часть многоногих, найдя в занятом дворике грудного младенца, сгрудилась вокруг него, и Деггубэрт еще крепче сжал зубы, чтобы не застонать: в воздух стрельнула тонкая струя густой крови, раздался истошный и закончившийся глухим бульканьем тонкий вопль, и твари заработала жвалами. Другие же волнами катались из одного угла дворика в другой, будто искали что-то, ориентируясь по запаху, но пока не натолкнувшись на искомое. В доме, стоявшем посреди двора, кто-то истошно заорал, в окне мелькнуло искаженное лицо – Деггубэрт так и не понял, был то мужчина или женщина. Похоже, люди увидели, что случилось с их ребенком. Та куча многоногих, что возилась, пожирая малыша, качнулась вбок, черной мохнатой волной приподнялась и снова опустилась, но чуть в стороне: оттуда до вышки донесся короткий взвизг, закончившийся хрипом. Мелькнул среди волосатых туш белый пушистый клочок – и пропал, а к забору полетела голова большой собаки с пятнами крови на бежевой шерсти и огрызком шеи.

Несколько многоногих, подпрыгнув, свалились, – застигнутые врасплох караульщики наконец-то начали стрелять. Но мертвых и бьющихся в судорогах раненых товарищей тотчас поглотили их сородичи. Деггубэрту казалось, что он наблюдает безумное пиршество демонов смерти: живые многоногие накинулись на своих собратьев так, словно те были заклятыми врагами, и стали откусывать лапы и головы поверженных и разрывать на части туши.

Наконец, кишащая масса разделилась. Четыре-пять десятков многоногих, дожиравших остатки собственных сородичей, оставались на месте, а еще три-четыре десятка ворвались в дом. Тех, что остались снаружи, смотрители довольно быстро постреляли, внося еще большую сумятицу. Повсюду слышалось громкое чавканье и легкое пощелкиванье жвал, и все явственнее сюда доносился омерзительный запах, от которого чуть ли не выворачивало все внутренности.

Видимое с вышки окно домика треснуло и с оглушительным звоном лопнуло изнутри, в волну многоногих вонзились осколки стекла, но ни одно из созданий не обратило на это ни малейшего внимания. В окне показалась женщина – точнее, лишь ноги, подол платья, исподние юбки. Верхнюю половину тела и руки скрывало нечто темное и мохнатое, а нижняя яростно дергалась, и непонятно было, пытается ли женщина в последней, бесплотной попытке отбиться от схватившего ее чудовища или же трясется в агонии. Вскоре она перестала двигаться, и из окна на землю хлынул поток крови, вслед за которым, выдавливая раму и часть глиняной стены, из домика показалась туша самого крупного из напавших многоногих.

Скорпион, довершив свое кровавое дело, медленно двинулся вглубь дворика, быстро вращая глазами, далеко выступившими из глазниц, и трогая передней парой острых лап все предметы, встречавшиеся на его пути. Хищник искал новую жертву, и Деггубэрт вспомнил полученный сегодня от знатока урок. Обмотав несколько стрел паклей, воин смочил их в огненной воде, зарядил арбалеты смотрителей, поджег и велел всем метиться в того самого многоногого, что только что сожрал женщину.