Роза вонзила в него взгляд, полный неприкрытой злости, и выскочила из студии, чтобы отыскать и утешить рыдавшую Ивонну, которую обнаружила, как и предполагала, съежившейся в женском туалете. В расстроенных чувствах та сморкалась в туалетную бумагу.

— Не плачь, Ивонна, — утешала ее Роза, обняв маленькую девушку-кокни. — Он не оставляет тебя в покое, потому что знает, что ты можешь работать и лучше. За последнюю неделю он мне говорил вещи и похуже, но с меня это слетает как с гуся вода. А теперь умывайся и пойдем назад вместе.

— Все станут смеяться, — зашмыгала носом Ивонна. — Я не могу возвращаться.

— Нет можешь, Ивонна, — сказал Алек Рассел, неожиданно появившись в дверях.

— Что вы себе позволяете? — возмутилась Роза. — Это женский туалет.

— Ну и что? — огрызнулся он входя. — Ивонна, — пробормотал он шелковым голосом, — вы простите меня? — И он обнял ее, задрожавшую от возобновившихся рыданий. — Я всегда оскорбляю своих лучших учеников. Спросите у Розы. — Он продолжал с нежностью обнимать девушку, лицо Ивонны спряталось у него на груди, и вскоре она перестала плакать, — а сам не отрывал глаз от Розы, которая встретила его взгляд со смешанным чувством искреннего восхищения и испепеляющего презрения. О, в нем больше дьявольского, чем человеческого, подумалось ей, когда у Ивонны высохли глаза и она взглянула на своего мучителя с собачьей преданностью.

«Вот видишь? — казалось, говорили Розе его глаза с бесстыдным триумфом. — Вот видишь? Тут я диктую правила. Поспорь со мной, если осмелишься».

С этого времени Ивонна очень часто пряталась под крылом Розы. После комедии со своими извинениями Алек продолжал обращаться с ними в своей обычной манере, которую, как заметила Роза, Ивонна начинала принимать с определенной степенью мазохизма. Поэтому, когда Алек посоветовал своей самой сильной группе отказаться от свободного времени в выходные и явиться в студию, как в обычные дни, только Роза осмелилась возразить.

— Я не могу говорить за других, — заявила она, в то время как ее малодушные коллеги сидели молча, — но лично я очень устала и нуждаюсь в перерыве.

— Тогда, видимо, вам придется попросить у доктора тонизирующее средство, мисс Ферфакс, — продолжал он с явным безразличием. — Физическое здоровье так же важно для художника, как и для спортсмена. Без него вы определенно сломаетесь, прежде чем добьетесь чего-либо путного. В этом случае нужно спрашивать себя, стоит ни вам вообще участвовать в данном мероприятии.

— Я не могу сравнивать живопись с гонкой на скорость, — упрямилась Роза.

— Однако данные курсы являются гонкой. Гонкой наперегонки со временем, которое в среду истекает, и мы разбредемся по разным дорогам. Для некоторых, вне всяких сомнений, это станет облегчением, для других может быть даже целью, однако ради тех, кого живопись действительно интересует, я и предлагаю позаниматься в эти выходные.

Конечно же, явились все, словно свора наркоманов за своей порцией. Неожиданно он начал накачивать их нравоучениями. Давно смирившиеся с его острым языком и безжалостными замечаниями, теперь они испытали коварный шарм его похвалы. Даже Роза, несмотря на ее упрямую решимость противостоять его манипуляциям, расцвела от теплоты скупой, но искренней похвалы, которая так долго зрела в нем. Отпустив вечером класс, он попросил ее подойти к нему.

— Увидимся в столовой, Ивонна, — сказала Роза своей подружке, которая вопросительно поглядела на нее, как бы говоря: «Не хочешь ли, чтобы я подождала тебя здесь?», следуя какому-то негласному кодексу моральной поддержки. Прежде чем начать говорить, Алек дождался, пока все уйдут…

— Садитесь, Роза, и уберите этот угрюмый взгляд с вашего лица. В среду я отправляюсь в Бретань и проведу там остаток лета. У меня там дом. Я прошу вас покорнейше — поехать со мной в качестве моей ученицы. При интенсивном обучении и тяжком труде, как я полагаю, к сентябрю вы уже будете знать, что хотите делать дальше. Не смотрите на меня взглядом испуганного кролика. От вас не требуется, чтобы вы делили со мной ложе, отличающееся дурной репутацией.

Роза не отвечала. В ее голове царил переполох.

— Роза, я не намерен умолять вас поохать. Скажете нет, и больше не обращусь к вам. Скажете да, и я вас поддержу.

— Филиппа? — Роза стояла в одной из телефонных будок колледжа, зажав горсть монет в десять пенни.

— Роза? Как дела?

— Фил, я не приеду домой в среду. Я собираюсь ехать во Францию с Алеком Расселом. — Филиппа издала продолжительное, низкое «Ого!» — Все вовсе не так, как ты подумала — по крайней мере, я так не считаю. Он собирается взять меня с собой в качестве ученицы.

— Да что ты говоришь, Роза?

— Нет, правда. Пожалуйста, Фил, ты не могла бы позвонить родителям и сообщить им, что я записалась еще на один курс — пейзажной живописи в Бретани? У меня не хватает духу сделать это самой. Энид всегда задает так много вопросов.

— Ну, а что я должна сказать Найджелу?

— Перестань дразнить, Фил. Я не могу объяснить все по телефону.

— И не нужно, Роза. Все нормально?

— Хотелось бы надеяться, — вздохнула она.

Еще трудней было объяснить во вторник вечером Джонатану, что она не хочет ехать с ним в Лондон.

— Найджел приедет за мной, — лгала она напропалую. — Мы, вероятно, пробудем здесь еще пару дней, и у нас получится длинный уик-энд. Впрочем, ты мог бы подвезти Трейси и Ивонну.

— Трейси и Ивонна пусть путешествуют автостопом, мне на них наплевать. — Неожиданно он поцеловал ее на прощанье долго и страстно. — Ты очень неумелая обманщица, Роза. А какую историю ты расскажешь Найджелу?

В замешательстве Роза уставилась на него с виноватым лицом.

— Не беспокойся, больше никто не знает. Я просто случайно подслушал, как Уайлд Билл Поллок интересовался у Рассела, есть ли у тебя паспорт. Ну как, есть?

Роза вспыхнула.

— Я получила гостевой на почте.

— Роза, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. И догадываюсь, что вся история про Найджела служила чем-то вроде дымовой завесы, чтобы пощадить мое самолюбие. Я адски тебя ревную к Расселу и даю ему сто очков, он действительно большой ловкач. Однако если тебе потребуется помощь, — с этими словами он выудил свою визитную карточку, — тут мой домашний и рабочий телефоны. И если твои дела пойдут неважно, обещай, что позвонишь мне в любое время суток.

Роза почувствовала себя еще более неловко, чем раньше.

— Ты ничего не понял, Джон. Я не сбегаю с ним, а еду в качестве его ученицы и постараюсь понять и разобраться, поступать ли мне в художественную школу.

— С таким мужиком, как Рассел? Послушай, одно дело идти на это с открытыми глазами, но если ты попалась на удочку вроде этой, — не перебивай меня, — грубо сказал он, схватил Розу за запястья и жестко поглядел ей в глаза. — Я замечал не раз, как он на тебя посматривал, и я должен был это понять. Разве его репутация не говорит сама за себя? Неужели ты и в самом деле такая наивная, что поверила во всю ту чепуху, что он тебе наобещал?

Внезапно Роза испугалась.

— Я знаю, что делаю, — упрямо повторяла она. — Прошу, не обижай меня, считая полнейшей дурочкой. Но если это сделает тебя счастливым, я обещаю, что позвоню тебе, если у меня появится в этом нужда.

— Ловкий ублюдок, — пробормотал Джонатан, не успокоившись, однако подчинившись. — Скажи мне честно, Роза, существует ли вообще Найджел?

— О да, — искренне ответила Роза, глядя прямо в лицо Джонатану. — Найджел существует.

Расставалась группа очень эмоционально. За это время отсеялись только два человека, а остальные испытывали сплоченность товарищей по оружию. Ведь они так много выстрадали вместе. Альберта выбрали, чтобы он от имени всех слушателей поблагодарил Алека Рассела в конце последнего занятия, что вылилось во взрыв спонтанных аплодисментов. Алек принял эту акколаду[6] невозмутимо и холодно поздравил всех с тем прогрессом, который они сделали. Роза поглядела на Джонатана. Тот стоял немного обособленно от остальных и глядел на Алека так, словно тот был Джеком Потрошителем. И не в первый раз Роза подумала, не отказаться ли ей от своего решения ехать во Францию. Однако теперь здравый смысл перебрался куда-то на заднее сиденье. Она чувствовала себя мотыльком, которого притягивает свеча Алека.