Редару однажды пришла в голову мысль проследить за стариком, посмотреть, где же он пропадает целыми днями. На следующее утро он незаметно выскользнул из норы вслед за Креггом. Старик долго шел на восход, к сердцу пустыни. Этих мест пустынник не знал – хотя во время охотничьих вылазок он, как свои пять пальцев, изучил окрестные дюны, но в эту сторону не ходил. Да и нечего здесь было делать: места совершенно пустынные и безжизненные. Раскаленное песчаное плато, все в нагромождениях бурых скал, причудливо обтесанных тысячелетними ветрами. Юноша быстро потерял Крегга из виду. Он пытался отыскать следы старика на песке, но вездесущий ветер в некоторых местах вымел с плато все до последней песчинки, обнажив растрескавшийся камень. Опасаясь заблудиться среди бездушного однообразия мертвых камней, Редар вынужден был вернуться.

Неизвестно, заметил Крегг слежку или нет, но вечером он ничего не сказал. На следующий день старик остался дома, ковырялся на своей половине норы, пока пустынник караулил в песках бессчетную уже крысу. Вечером Крегг неожиданно объявил:

– Сегодня ложись спать пораньше. Надо набраться сил. Завтра нам предстоит дальняя дорога.

Наутро Крегг действительно поднял Редара рано – солнце еще даже не взошло, лишь разлилось на полнеба мутно-розовое зарево. Теперь, когда после дождей минули уже две луны, ночами было холодно, да и по утрам нестерпимая пустынная жара не торопилась вступать в свои права.

– Лучше выйдем пораньше, – сказал Крегг, собирая неизменную перевязь, с которой юноша его встретил еще в первый раз. – Идти долго, по самым гиблым местам. Пока солнце не поднимется, пройдем полпути, потом жару переждем – есть там одно местечко. А оттуда недалеко. Обратно идти будет не так тяжело, так что вернемся как раз к закату.

Редар промолчал. Он с недоумением прислушивался к себе. Одна его часть, большая, восторженно радовалась предстоящему переходу, новым таинственным местам, приобщению – наконец-то! – к Великой Тайне. Еще ночью, слушая, как Крегг кряхтит, ворочается и все никак не может заснуть, Редар понял: старик решился. И далось ему это нелегко – вон как шумно вздыхает! Редару очень хотелось подойти к Креггу, сказать: не волнуйся, я не подведу, я клянусь положить всю жизнь, мгновенье за мгновением, чтобы моя семья и твоя Юкка были отомщены, чтобы люди вздохнули свободнее.

Но кроме этого Редара остро почувствовал, что наступает конец его обыденной, простой и понятной жизни. Никогда больше ему не смотреть спокойно на далекие облака, глаз все время будет пытаться определить: а не паучий ли это шар? Нечто подобное пустынник почувствовал, когда покидал гостеприимную семью Камиша. Он тогда спросил об этом старого охотника, как мог описал ему свои переживания.

– Это закончилось твое детство, парень, – подумав, печально пробормотал Камиш.

Путь был действительно долгим. Они миновали каменный лабиринт, а когда прошли узкое ущелье – впереди снова раскинулось бескрайнее море песка. Воду Крегг велел экономить, поскольку впереди не предвиделось ни единого источника, ни единой каменистой впадины, где бы с дождей могла сохраниться, пусть затхлая и противная, но все же такая живительная вода.

Опять палило солнце, опять раскаленный песок нестерпимо обжигал ноги. Редар даже вспоминал свой долгий переход с Солончака. Ощущения как будто возвращались. Тяжелая гудящая голова, струящийся пот, бессильные, увязающие в песке ноги, которые так тяжело переставлять.

Хорошо еще, что здесь почти не водились хищные насекомые, да и вообще никакие не водились, а то в таком состоянии ни Редар, ни Крегг не смогли бы оказать сопротивление скорпиону или фаланге. Впрочем, Крегг выглядел более свежим и сохранившим силы. Когда Редар, хрипло выплевывая застрявшие в горле слова, сухие и жгучие, как песок вокруг, спросил старика, как ему это удается, тот ответил коротко:

– Мне довелось побродить по пустыням…

С вершины очередной дюны юноша вдруг заметил вдалеке какое-то сооружение. Вроде как большое кольцо, очень аккуратно сложенное из прямоугольных камней.

– Что это? – спросил Редар, облизнув пересохшие губы.

– А? – оглянулся старик. – Это? Должно быть, осталось от Прежних.

– А что там внутри? Можно посмотреть?

– Ничего там нету… Пустота. Вроде как колодец, бездонная нора. Широкая – впятером пролезть можно. Бросишь камень – тишина. Или песок там внутри, или глубоко очень. Говорили, спускался туда один смельчак. На полперестрела спустился, а дна так и не нашел.

– А зачем это понадобилось Прежним?

– Пустынники с Востока говорят, что в песке, прямо под нашими ногами – города Прежних, но я в это не очень-то верю.

– Но почему?

– Не такие дураки были Прежние, чтобы строить город в песках…

Разговор как-то сам собой завершился, говорить было трудно: иссушенное горло с трудом выталкивало звуки. Пока они шли, Редар провожал взглядом каменное кольцо – странный памятник Прежних посреди пустыни.

Пустынник уже готов был свалиться от усталости, когда Крегг придержал его за руку:

– Видишь пологую дюну во-он там! У нее верхушка будто срезана…

– Да…

– Там передохнем. Внутри нора.

На последний рывок сил хватило. Редар даже заставил себя помочь Креггу отвалить от входа камни, прикрывавшие вход в нору.

Внутри оказалось не очень просторно. Узкий – пришлось ползти на четвереньках – лаз заканчивался небольшой пещеркой, прохладной и темной. Но Крегг быстро взял в руки огниво, и маленький огонек заплясал в масляной лужице. Редар огляделся.

В дальнем углу были свалены несколько глинянок – и целых, и разбитых, – целая гора плетенок, в которых, как говорили Редару местные, пещерники продавали ореховое масло. В центре громоздилась грубо обтесанная глыба песчаника, заменявшая стол, вся в черных потеках и пятнах копоти. У стены неопрятной кучей лежали несколько грубо выделанных, ворсистых шкур. Рядом виднелось выжженное пятно очага.

– Ты здесь жил? – недоуменно спросил юноша. Усталость накатывала волнами, но он держался крепко, решив, что не покажет перед Креггом своей слабости.

– Да нет, – старик улыбнулся, – здесь я работаю иногда. Ну, и бывает, что… раньше было, – поправился он, – что я задерживался в песках. Тогда ночевал здесь, дома-то меня некому было ждать…

Редар сел, вытянул ноги, достал плетенку с водой и вопросительно глянул на Крегга.

– Пей, пей, и мне дай. Только немного, еще на обратную дорогу надо оставить.

– Нам долго ждать?

– Я буду посматривать за солнцем. Как только оно пойдет на спад, то мы чуток еще подождем и пойдем. Но я не думаю, что тебе придется скучать. Слушай. Я постараюсь рассказать главное, потом тебе будет проще. Что непонятно – спрашивай. Хотя, что это я? Вопросы из тебя и так полетят, не остановишь.

Крегг тоже уселся поудобнее, взял у Редара воду, пил экономно, как умеют пить только жители пустыни – прокатывая на языке каждый глоток восхитительно вкусной воды.

– Помнишь, я говорил, что ушел от бомбардиров? Я решил все же добраться до города пауков. За несколько лун до этого из паучьего города пришел корабль. Странные вести он принес. Ты наверняка слышал о Великом Найле?

– Да! – пустынник от волнения даже забыл про усталость. – Конечно! Это великий герой! Он убил Смертоносца-Повелителя, он возвысился над людьми и стал их царем… Он…

– О! Какая возвышенная речь! Не иначе ты пересказываешь мне какую-нибудь легенду.

Редар смутился.

– Только все было не так. Найл не убивал Смертоносца-Повелителя, тот сам уступил ему власть над людьми. Но ведь Великий Найл сделал не только это.

– Ну, конечно! Он же еще открыл Белую башню! Крегг, а ты что, был в городе Найла?! Расскажи!

– Нет, – рассмеялся Крегг, но пересохшее от долгого перехода горло подвело его, и старик закашлялся. Пришлось снова приложиться к плетенке. – Не был. Но попасть хотел. Тем более, когда до меня дошли такие вести. Найл побывал в Белой башне, и она многому его научила. Тому, что люди давным-давно забыли, а смертоносцы и знать не хотели. Так что, когда он стал повелителем людей – а он действительно им стал, здесь твои рассказчики не соврали, – жизнь людей стала намного лучше, хотя в городе все равно остались править пауки. К сожалению, до города я не добрался. Я шел по побережью, надеясь попасть на корабль, но примерно в поллуне пути до Дельты меня свалила гнилостная хворь. Это штука похуже нашей пустынной лихорадки. Хорошо нашлись добрые люди, выходили меня, кормили чуть ли не как беспомощного младенца, а то бы я с тобой сейчас не разговаривал.