ПОЭТ. Я слушаю. Продолжай.

ДВОЙНИК. Потерпи.

АНЕТТА. Что продолжать, когда прошла охота? Так можно лишь нагнать зевоту. (Зевает.) Ну что ж, спою вам колыбельную… Ну, подошел ко мне парень из соседней деревни… Ну, пригласил танцевать, ну, взял за талию. Ну, я глаза не поднимала на него, все вниз смотрела, а у него на талии моей рука горела… Потом мы с ним всю ночь бродили у реки. Потом ждала его, а он пришел и попросил руки сестры… С тех пор я, сударь мой, мужчин боюсь, а за вас я потому держусь, что вы для меня, почитай, не мужчина, а я для вас не женщина… Вы как щитом мной прикрывалися всегда. Чуть вспыхнете и сразу шмыг за Анетту… Кто жить привык кротом, тот не привыкнет к свету… (Прислушавшись к себе.) Нет, видно время все лечит: уже не болит…

ПОЭТ. В каком ты месте?

ДВОЙНИК (смеется над прочитанным). Хорошо!

ПОЭТ. Вслух прочитай, и посмеемся вместе.

ДВОЙНИК (читает). «Он не торопился отвечать на вопросы, он принимал на себя роль оракула и его спрашивали, как оракула, приписывая значительность даже его молчанию, за которым скрывалась либо скука, либо лень — его любимый порок. Вообще, в нем не было ничего возвышенного, и ничего глубокого, ничего великодушного, эгоист в высший степени…» Кого ж ты так пронзил пером?

ПОЭТ (пренебрежительно). Талейрана… Как будто.

ДВОЙНИК. Поздравляю. Смертельная рана. То, что описано, пойдет по свету и станет меж людей расхожею монетой.

ПОЭТ. Я должен рассказать все, что увидел и узнал, дабы никто другой события не извращал.

ДВОЙНИК. Ты в прозе не силен: нет стиля.

ПОЭТ (обиженно). Пусть будет так. Что написал, то написал.

ДВОЙНИК. И это я тоже где-то слыхал… Все повторение. Вся жизнь твоя банальна.

ПОЭТ. Жизнь моя?

ДВОЙНИК (зевая). Ты не подозревал? Ты выдумал, что она оригинальна?

ПОЭТ. Бродить по лабиринту прожитых, «зрелых» дней — нет путешествия скучней. Вспоминать не то прелестное начало, когда божественная музыка Числа в тебе еще предчувствием звучала, когда ты не умел писать, считать… Когда все было лишь ОДНО, а ты с ОДНИМ был заодно, потом уже делиться стал на два, на три, на пять… Почему я не остановился на счете? Хорошо быть маклером, а еще лучше простым бухгалтером: считать то, что предложит жизнь, отдавать ровно столько, сколько получать и о безумных творческих мученьях не иметь никакого представленья. Живи себе, как попугаи, как насекомое, как животное и никто не будет к тебе приставать: «Опиши свою жизнь! Опиши!»… Но я обязан за свою отвечать и не потом, а здесь, сейчас перед чистым листом. Что сделал, то сделал, а чего не делал, — никто не посмеет мне приписать. Конечно, тут я привязан к самому себе и явно не в полете. Это отчет, мой дорогой. Какой возможен стиль в отчете?

ДВОЙНИК. Не дуйся, бука! И учти, я сторону твою держу. Я со вниманьем выслушал тебя, теперь послушай ты, что я скажу…

ДВОЙНИК. Как только ты закончишь этот свой поход по жизни задом наперед от финала к началу. Как только ты опишешь круг всех поражений и заслуг, напишешь имя, дату и поставишь точку… Из круга ТАЙНА мигом упорхнет, а из тебя вся жизнь уйдет. И дальше нет отсрочки. Можешь сразу собираться в ту страну, откуда нет возврата. Я трезвый человек: не верю ни в ад, ни в небеса. Пока ты жив, ты носишь все в себе, а дальше рассыпаешься на составные элементы, и вместо целого тебя останутся отдельные моменты, которые будут блуждать из уст в уста, пока не поглотит их ПУСТОТА.

ПОЭТ. ТАЙНА?..

ДВОЙНИК. Да. Она твой драгоценный капитал. И ты его так трудно наживал.

ПОЭТ. Чего ты хочешь?

ДВОЙНИК. Ты можешь капитал оставить при себе и даже во сто крат его умножить этой ночью. При этом кое-что перепадет, конечно, мне.

ПОЭТ. Каким же образом?

ДВОЙНИК. Если откажешься от имени… Не вздрагивай! Это совсем не больно. Назвался, пожил и довольно. Уйди и от врагов и от друзей, которым грош цена, — и это не твоя вина: в привязанностях гибнет чистота. НЕТ дружбе! НЕТ вражде! И ты увидишь мир в объемной красоте. Сейчас он для тебя рисунок плоскостной, написанный блудливою рукой в общественном и грязном туалете.

ПОЭТ (задумчиво). А я пытаюсь рядом с ним нарисовать другой.

ДВОЙНИК. Вот видишь, ты и сам все понимаешь.

ПОЭТ. Да. И все-таки добавь еще немножко.

ДВОЙНИК. Уйди из дома, от соседа иезуита, беги от пошлости избитой. Живи среди чужих людей, не на своем унылом огороде, а на земле НИЧЬЕЙ.

ПОЭТ. И что тогда?

ДВОЙНИК. Жизнь новую, не умирая, получаешь, а за банальную уже не отвечаешь. Таков закон вещей.

ПОЭТ. Но что-то было ценное и в ней.

ДВОЙНИК. Держась за ценность, душу потеряешь. Ты даже и не представляешь, какая это сладость — без привязки, без прошлого и без отчетов бродить по свету праздно, беззаботно, а если станет скучно, можно везде найти работу… меняя взгляды, убеждения и женщин… Не думать по чужой указке…

ПОЭТ. Меняя женщин?

ДВОЙНИК. Разумеется, меняя. Меняя место, ты меняешь окруженье.

ПОЭТ. Эго неправильное выраженье.

ДВОЙНИК. Извини. Но все равно, в таком движенье ты постоянно что-нибудь меняешь. Меняя же, — приобретаешь. Это и есть тот самый, прирожденный, естественный обмен, который люди превратили в сплошной обман. Восстанови же миру кровообращенье!

Китайцы имена меняют.

ПОЭТ. Кто тебе сказал?

ДВОЙНИК. Ты сам. Как только старое сотрут, тотчас же новое берут. Если захочешь, сможешь стать китайцем или малайцем… Сыграешь, наконец, любую роль: проснется нищий, а заснет король. Решай.

ПОЭТ. Не искушай.

ДВОЙНИК. Не искушал бы, кабы не было нужды.

ПОЭТ. Отречься?..

ДВОЙНИК (нетерпеливо). От такой попытки! Подумай, это ли не пытка? Возьми свободу, о которой ты мечтал.

ПОЭТ. Согласен. Трижды, десять раз, сто раз согласен.

ДВОЙНИК (забирает у него бумаги). По рукам.

ПОЭТ. Не чувствую руки твоей.

ДВОЙНИК. А ты касаешься своей. Все, что написано — сожжем. Пусть в общей куче сгорят и правда, и обман, служанки, куртизанки, республика с ночным горшком, и БОНАПАРТ на острове своем, и Талейран…

ПОЭТ. Да, да… Очистим все огнем.

ДВОЙНИК. А то, что сжечь нельзя — другому пристегнем. (Усаживает его за стол, дает в руки перо.) Испишешь пару слов… «Я был не тот, за кого себя выдавал. Теперь я навсегда пропал. Не ищите».

ПОЭТ. Бездарно.

ДВОЙНИК. Сочини сонет.

ПОЭТ. Я напишу: «Все это мне напела Анетта».

ДВОЙНИК. Браво! И готов сюжет. Только без подписи: ты уже есть НИКТО.

ПОЭТ. Я напишу: ИНКОГНИТО.

ДВОЙНИК. Проклятая птица! Вечно ей не спится… (Суетится.) Запомни, ровно в полночь ты открываешь дверцу смело и мы кончаем это дело. (Задувает свечу, сцена погружается в темноту.)

ГОЛОС АНЕТТЫ. Ах, ты дрянь такая!.. Ах, ты дрянь… Ну, дрянь, ну чистая дрянь! (Любовно.) Ну, иди уже ко мне, дрянь ты эдакая! Ну, не ложись, не ложись и не ползи, — ползком ты не выпросишь ничего. Встань на задние ноги… Дай мне лапу… Дай! Нет, возьми мою руку. Не понимаешь, болван? Давай свою лапу. Не правую, левую… Ну, любую давай! Теперь целуй мою. Не кусай, дурак, а целуй… Губами, а не зубами. Будешь кусаться, ничего не дам. Вот так. Ах, ты умник мой дорогой! Ну, беги, сынок… Беги за мной…