Сергей Носов
«ДЖОН ЛЕННОН, ОТЕЦ»
Пьеса
Полукикин Виталий Петрович
Виталий Витальевич, его сын
Валентина Мороз, радиожурналист
Федор Кузьмич
Квартира Полукикина-старшего.
Если направо — там выход на лестницу. Налево — дверь в кухню. И еще дверь — в кладовку — прямо перед глазами.
Правая рука Виталия Петровича в гипсе, висит на повязке. Левая тоже в гипсе, но свободна, подвижна.
Его сын Виталий Витальевич дергает за ручку двери в кладовку. Он в переднике.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ничего не понимаю. У тебя дверь в кладовку, что ли, изнутри закрыта?
ПОЛУКИКИН. Не изнутри, а снаружи. Не видишь, я врезал замок.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. А где ключ?
ПОЛУКИКИН. Где надо. Это моя территория.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Я ищу сковородку.
ПОЛУКИКИН. Я не такой идиот, чтобы держать сковородку в кладовке.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Но замок ты все-таки врезал. Зачем?
ПОЛУКИКИН. Уж во всяком случае не затем, чтобы прятать от тебя сковородку.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Между прочим, я тебе готовлю обед.
ПОЛУКИКИН. Вот и готовь. И не спрашивай меня про кладовку. У меня там архив. Тебе не понять. Архив.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Знаю я твой архив… Давно бы снес на помойку.
ПОЛУКИКИН. Не суйся не в свои дела. Я уже тебя попросил.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Никак надушился? (Принюхивается.) Мы ждем кого-то?.. Одеколон с гипсом…
ПОЛУКИКИН. Ты мне мешаешь.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Очень мило… А чем ты занят?
ПОЛУКИКИН. Сковородка лежит под плитой. Сковородка лежит под плитой!
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Хорошо еще что не сломал позвоночник! (Уходит на кухню.)
Виталий Петрович подходит к выходной двери, прислушивается. Ничего не услышав, отходит.
ПОЛУКИКИН (громко). Зачем тебе сковородка? (Не получив ответа.) Я спрашиваю, зачем тебе сковородка? (Смотрит на часы.) Ты что жарить собрался? Ответь!
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (из кухни). Лук — для борща!
ПОЛУКИКИН. Клади нежареный!
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (появившись из кухни). В борщ кладут обжаренный лук. Мелко нарезанный. Если по-человечески. Питаешься, как свинья.
ПОЛУКИКИН. Грубиян. Я воспитал грубияна.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ну да, ты больше всех меня воспитывал.
ПОЛУКИКИН. Я тебя не просил приезжать. Мне есть кому сварить и борщ, и щи, и макароны!
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Что ты говоришь?.. тебе есть кому сварить макароны?..
ПОЛУКИКИН. Да, есть!
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Учти, если ты женишься в четвертый раз…
ПОЛУКИКИН. Я не только женюсь, но и рожу тебе братика! И он будет не таким, как ты!.. уж его-то я воспитаю!..
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ты родишь… ты воспитаешь… с тебя станется… (Хочет сказать что-то еще, но не находит слов. Уходит и вновь возвращается.) Кстати, а где тот проходимец, тот бомж?..
ПОЛУКИКИН. Не знаю, о ком ты говоришь и с какой еще стати.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Как его… Федор… Кузьмич?..
ПОЛУКИКИН. Мне не нравится, что ты называешь достойных людей проходимцами!
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. А мне не нравится, что ты открываешь двери кому попало! (Уходит на кухню.)
ПОЛУКИКИН (негодуя). Вари борщ, недостойный! (Помолчав.) Это моя территория!
Пауза.
ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (из кухни). И не вздумай кого-нибудь прописать на своей территории! Я тебя предупредил! Понял?
Виталий Петрович, прислушиваясь, подходит к двери на лестницу, открывает ее не без труда. Он старается сделать это бесшумно.
Входит Валентина Мороз, радиожурналист.
ПОЛУКИКИН. Услышал шаги… на лестнице… Чтобы вы не звонили, открыл… (Насколько позволяет гипс, жестом изображает «тсс»! Тсс!)
ВАЛЕНТИНА (тихо). Я не вовремя?
ПОЛУКИКИН. Сильно не вовремя. У меня сын. Лучше бы без него.
ВАЛЕНТИНА. Как же быть?
ПОЛУКИКИН. Зайдите через полчасика. Хорошо?
ВАЛЕНТИНА. Плохо. Я тороплюсь. В пять монтаж, а в девять эфир.
ПОЛУКИКИН. Тогда пойдемте на улицу, я вам что-нибудь в садике наговорю, на скамеечке.
ВАЛЕНТИНА. На улице шумно.
ПОЛУКИКИН. Тогда на лестнице.
ВАЛЕНТИНА. На лестнице гулко.
ПОЛУКИКИН. А здесь слышите: тюк-тюк?
Слушают. Действительно: тюк-тюк.
ВАЛЕНТИНА. Что это?
ПОЛУКИКИН. Сын лук режет. На кухне… Валя, вы удивительно… нет, я поражен… вы похожи на мою первую жену… в молодости…
ВАЛЕНТИНА. Как ваши руки, Виталий Петрович?
ПОЛУКИКИН. Та, которая сломана, спасибо, ничего, а та, которая вывихнута, она к вечеру ноет.
ВАЛЕНТИНА. Ну, тут еще погода, быть может…
ПОЛУКИКИН. И погода, и возраст… Все-таки я не мальчик уже в котлован падать… Надо же, одно лицо… нос… овал…
Тюк-тюк прекращается.
Во. Прекратил.
ВАЛЕНТИНА. Мы быстро. Всего несколько слов. (Достала магнитофон.) Говорим, легко, без волнения, лишнее будет вырезано, не бойтесь. Включаю.
ПОЛУКИКИН. Стоп. Дайте сосредоточиться. Про что передача?
ВАЛЕНТИНА. Ну, какая разница!.. Про фанатов… Про одержимость… Про преданность идее… Вообще, об идеализме. Включаю.
ПОЛУКИКИН. Стоп, стоп. Про закладку рассказывать?
ВАЛЕНТИНА. Какую закладку?
ПОЛУКИКИН. Закладку Храма… Как я в котлован упал… И все такое?
ВАЛЕНТИНА. Обязательно. Разберемся по ходу. Включаю. (Включила.) Виталий Петрович, вы относитесь к числу людей, о которых смело можно сказать, что они не изменяют идеалам юности. Расскажите, какую роль играл «Битлз» в вашей судьбе.
Пауза.
ПОЛУКИКИН. «Битлз» в моей судьбе?.. Трудный вопрос… «Битлз» это и есть моя судьба… Моя судьба — «Битлз»…
Молчит. Валентина Мороз поощряюще кивает головой.
Я бы не был собою, если б не «Битлз». Плох он, я, или хорош, но я был бы не я, если б не было их… Они разбудили меня — в сиянии славы своей… Они сокрушили во мне какой-то ложный каркас… картонный каркас… ватного благоденствия… Истина, это была она — вот что я вам скажу… Подобно х-лучам, или каким-то другим, я не знаю, не физик, они изменили меня, не преувеличу, на уровне клетки, на уровне ген, хромосом… Они облучили меня, и не только меня… нас!.. жизнелюбием, жизнеприятием, спонтанной жаждой свободы… всех нас!.. Да, их лучи жизнетворны!.. Весенняя ломка души!.. Благодатная радость открытий!.. Был ли я счастлив еще, как был я тогда… когда были они вчетвером?.. Нет, Валентина! Может, она и непостижима, предопределенность событий, но я верю в ее глубочайший и сокровенный смысл и благодарю тебя, судьба, за то, что я их современник!
Пауза.
ВАЛЕНТИНА. Говорите, говорите…
ПОЛУКИКИН. Здесь висела картина… Шишкин, «Утро в лесу», копия, неизвестный художник, в ореховой раме, вполне дорогой… достояние деда… Я никогда не забуду того счастливого дня, когда я ее обменял — самовольно, преступно, без спросу! — на их из журнала «Америка» снимок, переснятое кем-то черно-белое фото, размытые лица, вам не понять, это было сокровище, да!.. Мы бредили ими, да, мы сходили с ума, но бред наш был благодатен! Валя, представь, я молодой человек, не чуждый отнюдь ни скепсису, ни сомненьям… да, повторял перед сном, как молитву, их имена: Джон, Пол, Джордж, Ринго… Джон, Пол, Джордж, Ринго… Индия там… или буддизм… или куда еще поведет… да, я пойду…