ПОЛУКИКИН. Если бы… Нет… Нет, Федор Кузьмич, он в другом смысле…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ (возвращаясь из кухни с двумя тарелками). Значит, я сам виноват, если так обо мне люди думают. (Ставит тарелки на стол.) А вот бомж… глупое слово… ничего не скажу.
ПОЛУКИКИН. Ужасно глупое…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Как медный таз по фанере: бомж!.. бомж!.. бомж!.. (Опять уходит на кухню.)
ПОЛУКИКИН. Он мой черный человек. Черный человек — сын мой! Он изводит меня. Он пьет мою кровь.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ (возвращаясь из кухни со сметаной и хлебом). Нельзя так говорить, нельзя!.. Как же это по-английски-то будет?.. (Вспоминает.) Забыл. (Ставит на стол.) Вот он тебе обед приготовил, ты хотя бы спасибо сказал? Нет, скажи мне, ты сказал спасибо?.. Ему?
ПОЛУКИКИН. А я просил?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Ах вот оно как!.. Мы гордые!.. Не просили!.. Сядь. Сядь за стол!
Виталий Петрович садится за стол.
Если ты в яму вниз головой кувырнулся, это еще никакая не доблесть. Тоже мне герой… забинтованный!
ПОЛУКИКИН. Федор Кузьмич, уж из твоих уст…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Молчи! Сиди!.. И думай. (Уходит на кухню.)
Виталий Петрович сидит понурый.
Федор Кузьмич возвращается с кастрюлей в руках.
Осторожно. Горячий. (Ставит на стол.) Или не будешь есть борщ? Может, в уборную вылить?
ПОЛУКИКИН. Ну зачем же так-то?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. То-то. (Разливает по тарелкам.) Наваристый. Помню, под Костромой мне хозяйка, пристанодержательница, знаешь, с чем?.. с копченой уткой борщ приготовила, я ей крышу крыл… и дрова пилил… вот борщ был!.. всем борщам борщ!.. Тебе сколько сметаны?
ПОЛУКИКИН. Ну… одну.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Одну так одну. (Кладет одну ложку.) Справишься?
ПОЛУКИКИН. Спрашиваешь.
Убедившись, что Виталий Петрович держит ложку более менее уверенно, Федор Кузьмич приступает к еде.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Класс!
ПОЛУКИКИН. Кайф!
Едят.
Виталий Петрович ест как придется — в силу состояния рук. Федор Кузьмич ест не торопясь, со значением, степенно. Каждая ложка ему в радость.
Виталий Петрович глядит на Федора Кузьмича влюбленно.
ПОЛУКИКИН (ласково). Джон…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ (опустив ложку). Я тебя, Петрович, просил не называть меня Джоном. Я не Джон. Я ФЕДЕР КУЗЬМИЧ.
Едят.
ПОЛУКИКИН. Федор… Федя… ФЕДЕР КУЗЬМИЧ.. ну разреши мне, хотя бы когда мы вдвоем, Джоном тебя называть…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. А потом ты при посторонних ляпнешь.
ПОЛУКИКИН. Не ляпну! Честное слово, не ляпну!
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Знаю тебя, не выдержишь.
ПОЛУКИКИН. Пожалуйста. Вот увидишь, я выдержу!
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Ну смотри… Под твою ответственность.
ПОЛУКИКИН (просияв). Джон… Джон…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Ну что заладил?.. Федор Кузьмич я.
ПОЛУКИКИН. Джон…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Ешь с хлебом. Помочь?
ПОЛУКИКИН. Что ты, Джон!.. Еще бы не хватало, чтобы ты меня из своих рук хлебом кормил!..
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Почему бы не покормить, раз ты калека такой. Я рук себе не ломал и не вывихивал.
ПОЛУКИКИН. Джон, у тебя даже акцента ни капельки нет. Исчез…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Столько лет по Руси хожу, в самой гуще народа…
ПОЛУКИКИН. Джон…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Ну что тебе?
ПОЛУКИКИН. Спасибо, Джон, что ты есть.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Вот только давай без этого.
Едят.
ПОЛУКИКИН. Джон, а ты разве не вегетарианец?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Как ты сказал?
ПОЛУКИКИН. Ты разве не вегетарианец, Джон?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Да я и слова такого не знаю.
ПОЛУКИКИН. Ну, рассказывай — не знаешь!.. Я же помню, вы с Полом тогда увлекались…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. С кем?
ПОЛУКИКИН. С Полом, с Маккартни…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Вспомнил тоже.
ПОЛУКИКИН. А с буддизмом… ты совсем завязал?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Много будешь знать, скоро состаришься.
ПОЛУКИКИН. Джон, ну так не честно, скажи!..
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Я похож на буддиста? Посмотри на меня, я похож на буддиста?
ПОЛУКИКИН. Похож…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Я? Я похож на буддиста?
ПОЛУКИКИН. Вообще-то, не очень… Нет, не похож.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. То-то. Ешь.
Едят.
ПОЛУКИКИН. Джон, расскажи, как это случилось.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Что именно?
ПОЛУКИКИН. Ну все это… Мы ж тебя похоронили.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Ты меня не хоронил.
ПОЛУКИКИН. Да, это верно. (Подумав.) Спасибо, Джон.
Едят.
Джон, а кто-нибудь знает?..
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Никто не знает.
ПОЛУКИКИН. И что ты по России, никто не знает?..
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Никто не знает.
ПОЛУКИКИН. А что ты у меня, Джон?..
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Только ты.
ПОЛУКИКИН. А твои… эти… странноприимные, они знают, что ты Джон?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Я не Джон.
ПОЛУКИКИН. А кто?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. ФЕДЕР КУЗЬМИЧ.
ПОЛУКИКИН. Ну да. Но они знают, что ты Джон?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Нет. Только ты.
ПОЛУКИКИН. Джон, ты и от них скрываешь?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Им безразлично, кто я. У нас не принято.
ПОЛУКИКИН. Значит… Джон, я один только знаю… что ты Джон?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Да, Петрович, один.
ПОЛУКИКИН. Спасибо, Джон.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Но я не Джон.
ПОЛУКИКИН. А кто?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. ФЕДЕР КУЗЬМИЧ.
Едят.
ПОЛУКИКИН. Джон…
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Не джонь, тебе говорят!.. Неча джонить!.. Разджонькался… «Джон, Джон!..»
ПОЛУКИКИН (ласково). Джон… Джон…
Едят.
Слушай, Джон, если бы тебя убили и ты бы ко мне убитый пришел, чему бы это было доказательством, подумай-ка, а?
Джон Леннон ест молча.
А тому, что мы царство мертвых, вот чему.
Джон Леннон ест молча.
А ты не убит, и пришел живой ко мне, а не мертвый, и чему это доказательство?..
Джон Леннон ест молча.
Тому, что мы царство живых. Вот чему: царство живых! Значит, не все потеряно, Джон.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Царство-то оно, может, и живое, но все равно антихристово. Хочешь добавки?
ПОЛУКИКИН. Нет, спасибо.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Спасибо сыну скажи. Он варил. А я, пожалуй, еще. (Наливает себе еще.)
ПОЛУКИКИН. Ну, тогда и я, пожалуй… еще. А почему антихристово?
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Поймешь когда-нибудь. Ешь, ешь, знатный борщ.
ПОЛУКИКИН. Кайф.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Смак.
ПОЛУКИКИН. Полный кайф, Джон!
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Добросъедобно, Петрович! Да что говорить! Высший пилотаж, слов нету!..
Едят.
ПОЛУКИКИН (радостно). Джон Леннон — всегда!
Джон Леннон поморщился. Но промолчал.
Виталий Петрович начинает петь.
Джон Леннон его останавливает.
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Не надо, Петрович. За столом не поют.
ПОЛУКИКИН. Джон Леннон — всегда!
ФЕДЕР КУЗЬМИЧ. Нет Джона Леннона, нет! Был твой Леннон, а теперь — Федор Кузьмич! А не Джон Леннон… Срок придет, и его не будет.