– Ну, какую пиццу будем брать? – спросила я.

– Я предлагаю с ветчиной, грибами, перцем, ананасом и анчоусами, – сказал Леопольд.

– Фу! – поморщилась я.

– Мы всю ночь будем мучиться животами, – сказал Теодор.

– Хорошо, – вздохнул Леопольд. – Сами решайте.

Мы шли и шли. За фабриками начались многоквартирные дома, построенные когда-то для рабочих. В большинстве из них окна были заколочены, жилых осталось только штуки три. Мерцающий свет телевизоров лился из-за штор. Нас обогнала, шурша по гравию, машина.

– Что это такое? – спросил Леопольд, показывая на тротуар.

– Использованный презерватив, – ответил Теодор. – Придем в ресторан – помой руки. Что это мама говорила про телевидение?

– Не знаю, – сказала я. – Может, приедет команда из криминальной хроники.

– Это для меня шанс, – сказал он. – Если они будут брать у нас интервью, мы им споем какую-нибудь мою песню.

– Редактор все равно вырежет, – не пощадила его я.

– А что, если я прямо сейчас сочиню песню про эти убийства?

– Про какие убийства? – сказала я. – Ты что, действительно считаешь, что Эдвард способен на убийство?

– Боже! – сказал Леопольд. – Мой отец – убийца.

– Не расстраивайся, – утешил его Теодор. – Это поможет тебе поступить в колледж. Может, даже стипендию дадут.

– В Йель или Браун, – сказала я. – Или в подготовительную школу. Андовер, Сент-Пол.

– В Сент-Пол? – сказал Теодор. – Вряд ли. Скорее, в Кембридж.

– А там есть пансион? – спросила я.

– С чего вы взяли, что туда берут детей убийц? – спросил Леопольд.

– Потому что индейцев уже не хватает, – сказала я.

Леопольд насторожился.

– «Баллада об Эдварде Шумахере», – произнес Теодор задумчиво. – Даже не знаю, смогу ли я работать на телевидении. У меня боязнь сцены.

Уже у «Минни-вавы» мимо нас в сторону библиотеки промчалась с включенной сиреной машина полиции штата.

– Рассиживаться не будем, – сказал Теодор. – Быстренько поедим и сразу назад. Полиция прибыла, нам теперь ничто не угрожает.

В «Минни-ваве» горели флуоресцентные лампы, отбрасывавшие на все вокруг зеленоватый отсвет. В одной из ламп отошел контакт, и она судорожно мигала. Мерцающее освещение может спровоцировать эпилептический припадок. Надо бы предупредить мамочку, чтобы она не ходила сюда с Эдвардом.

В «Минни-ваве» работали двое – Александр и Димитриос, обвинявшийся некогда в попытке растления малолетних, о чем всем было известно, поскольку в витрине висело соответствующее предупреждение.

– Черт подери! – сказал Теодор. – Совсем из головы вылетело. Может, не стоит заходить?

Я подтолкнула Тео вперед.

– Привет, Димитриос, – сказала я.

Димитриос – добродушный коротышка, а второй, Александр, похож на греческого бога – он однорукий.

– Добрый всем вечер, – сказал Димитриос. – Чего желаете? – Он поманил к себе Леопольда. – А для тебя у меня особое угощение.

– Ну, иди, – подтолкнула я Леопольда, спрятавшегося за наши спины.

– Хот-дог со сладким перцем, – Димитриос протянул Леопольду розовую сосиску, аппетитно торчавшую из булочки. – Сам приготовил сегодня вечером. Еще тепленькая.

– Очень хорошо, – сказал Леопольд и впился в нее зубами. Издалека я видела Александра, который на деревянной лопате вытаскивал из печи огромную пиццу. – Нам нужна небольшая пицца с чесноком, сладким перцем и ананасами, – сказал Леопольд, опасливо покосившись на меня.

– Да ради бога, – кивнула я.

– Здесь или с собой? – спросил Димитриос.

– Здесь, – ответила я.

– Если позволите, я бы посмотрел, как она готовится, – сказал Леопольд.

– Разумеется, – сказал Димитриос. – Пойдем, я тебе все покажу.

– Только учтите, – сказала я, – я с вас глаз спускать не буду. Леопольд, если он будет вести себя странно, сразу кричи и бей его по Pluribus Unum.

– Шутить начнет или что? – спросил Леопольд.

– Я не растлеваю малолетних, – обиженно сказал Димитриос. – Вашего покорного слугу арестовали по ошибке. Зачем мне домогаться детей?

– Кто вас знает, – ответила я.

– Я люблю детей, но к ним не пристаю, – повторил он.

– Вот и отлично, – сказала я.

Леопольд нырнул под стойку и скрылся в кухне. Теодор, к счастью, витал в облаках и опасности, угрожающей Леопольду, не заметил.

– «Баллада об Эдварде Шумахере», – сказал он вдруг нараспев. – «Той стародавнею порой, Когда был Запад дик, Ковбой гулял по прерии. Глуша бизона рык. Теперь за буйволятиной Народ идет в кабак, Да и ковбой уж не ковбой, Коль выпить не мастак».

– Не понимаю, какое это имеет отношение к Эдварду, – сказала я.

– Подожди, сейчас будет. «Шумахер Эдвард был разбойник, Из прежних лет герой, Он грабил супермаркеты И горд бывал собой. Брюхатил женщин он порой, В припадках бился часто…» Дальше еще не придумал.

– Не хочу тебя обижать, – сказала я, – но это не лучшее твое произведение. Для теледебюта не годится.

– Спасибо за откровенность.

– Почему бы тебе не спеть что-нибудь старое, уже обкатанное?

– Наверное, ты права, – сказал Теодор. Он присел за столик и принялся задумчиво грызть ногти. – Ничего у меня не получается. Я бездарен! Куда подевался Пирс? Привези он гитару, может, что-нибудь бы и вышло. А я бы ему подыгрывал.

– А с чего ты взял, что телевидение приедет? А впрочем, чего там, позвони ему. Вот, держи монетку.

Из-за стойки, вытирая руку кухонным полотенцем, вышел Александр.

– Телефон ломался, – сказал он.

– Что творится с этим городом? – вздохнула я. – Никогда мне отсюда не выбраться. Попала в западню. Мне восемнадцать лет, а я живу как в тюрьме.

– Тебе девятнадцать, – сказал Теодор. – Это мне восемнадцать. И это мое положение хуже некуда.

– Ты хоть можешь торговать своим талантом.

– Талант-шмалант. Да в этой стране каждый второй дебил пишет песни про защиту окружающей среды. И сцены они не боятся.

– Ну пишет – но не в стиле же Ноэля Коуарда, – заметила я.

Он грустно улыбнулся.

– А это уж совсем безнадежное дело.

В зал вошли, пошатываясь, Стив Хартли и Мариэтта.

– Есть здесь где спрятаться? – спросил Стив, озираясь. – Ничего, если я пройду на кухню?

Он прополз под стойкой и скрылся из виду. Александр и Димитриос о чем-то спорили по-гречески.

– Что еще там стряслось? – спросила я Мариэтту.

Она села за столик и достала сигареты.

– Понятия не имею.

– А Стив не боится, что те, от кого он прячется, увидят на стоянке его машину?

– Он оставил ее в кустах за рестораном.

– Почему он прячется? – спросила я.

– В библиотеку приехали то ли фэбээровцы, то ли кто. Стив, как их увидел, вспомнил что-то такое про компанию «Минотавр», о чем ему бы сообщать не хотелось.

– С чего бы ФБР в это время суток интересоваться пылесосами? – удивилась я. – Его мать так и держат в заложниках?

– Удалось туда дозвониться, – сказала Мариэтта. – Эдвард требует, чтобы ему отдали книги по сатанизму и черной магии.

– И больше ничего? – спросила я. – А «Джентльмены предпочитают блондинок», первое издание? Я бы от него не отказалась.

– Понятия не имею. Мод! – ответила Мариэтта резко. – Мы там пробыли с минуту, не больше. Стив запаниковал, и мы уехали. Умираю от голода! Как зовут того безрукого красавчика?

– Александр, – ответила я.

– Александр! – завопила она. – Скотина греческая, ты где? А ну, вылезай!

Я с восхищением наблюдала за ней. Мне и в голову не приходило видеть в Александре романтический объект.

Александр явился в мгновение ока.

– Это ты, что ли? – воскликнул он. – Ну, когда жениться будем?

– К сожалению, у меня изменились обстоятельства, – сказала Мариэтта. – Я повстречала другого. А сестра моя тебе не подойдет?

Отвергнутый Александр больше не казался мне таким уж привлекательным.

– Другого повстречала? – сказал он. – Кто он? Тот тип в кладовке? Я им займусь.

Подмигнув мне, он удалился на кухню.