— Я понимаю вас, сэр, — проговорил Мунро с напускной твердостью, — я понимаю вас. Это воля неба, и я покоряюсь ей… Кора, дитя мое! Если бы молитвы убитого горем отца могли иметь какое-либо значение для тебя, как счастлива была бы ты теперь!.. Идемте, джентльмены, — прибавил он, оглядываясь вокруг с величественным видом, хотя страдания, искажавшие его измученное лицо, были слишком велики, чтобы он мог скрыть их. — Наш долг выполнен, идемте отсюда.

Хейворд повиновался приказанию, заставившему его удалиться от места, где он чувствовал, что каждое мгновение может потерять самообладание. Пока его спутники садились на лошадей, он успел пожать руку разведчику и повторить уговор встретиться с ним в рядах британской армии. Потом он вскочил в седло и, пришпорив коня, подъехал к носилкам, откуда доносились тихие, подавленные рыдания Алисы — единственный признак ее присутствия.

Таким образом, все белые люди, за исключением Соколиного Глаза, — Мунро с опущенной на грудь головой, Хейворд и Давид, ехавшие в грустном молчании в сопровождении адъютанта Монкальма и его свиты, — проехали перед делаварами и вскоре исчезли в густом лесу.

Но делавары не забыли тех, с которыми их связало общее горе. Многие годы спустя в их племени все еще ходила легенда о белой девушке и молодом воине-могиканине. Через разведчика они узнали впоследствии, что Седая Голова вскоре умер, а Щедрая Рука отвез его белокурую дочь далеко в селение бледнолицых, где она наконец перестала лить слезы, и лицо ее снова начало озаряться улыбкой. Но это события уже позднейших лет. А пока Соколиный Глаз вернулся к месту, куда его влекло с неотразимой силой. Он поспел как раз вовремя, чтобы бросить прощальный взгляд на Ункаса, которого делавары уже облекли в его последнюю одежду из звериных шкур. Индейцы остановились, чтобы дать разведчику возможность бросить долгий любящий взгляд на черты усопшего; потом тело Ункаса завернули, с тем чтобы уже никогда не открывать. Выступила процессия, похожая на первую, и все племя собралось вокруг временной могилы вождя — временной, так как впоследствии его останки должны были покоиться среди останков его соплеменников.

Делавары шли к могиле Ункаса. Вокруг новой могилы были те же серьезные, опечаленные лица, царило то же гробовое молчание, наблюдалось то же почтительное уважение, как и у могилы Коры. Тело покойного было помещено в сидячем положении, в позе, выражавшей покой, лицом к восходящему солнцу; вблизи него были положены орудия войны и охоты. Могилу зарыли и приняли меры, чтобы защитить ее от нападения диких зверей.

Погребение было окончено, и все присутствующие обратились к следующей части обряда.

Чингачгук снова стал предметом общего внимания. Он еще ничего не говорил, а между тем все ожидали услышать что-нибудь поучительное от такого мудрого воина. Сознавая желание народа, суровый, сдержанный воин поднял голову и открыл лицо, до тех пор скрытое в складках одежды, и твердым взглядом обвел всех присутствующих. Его крепко сжатые, выразительные губы раскрылись, и в первый раз за всю долгую церемонию голос его прозвучал так, что был слышен всем.

— Зачем печалятся мои братья? — сказал он, смотря на скорбные, угрюмые лица окружавших его воинов. — О чем плачут мои дочери? О том, что молодой человек пошел на счастливые поля охоты, что вождь с честью прожил время своей жизни? Он был добр, он был справедлив, он был храбр. Кто может отрицать это? Маниту нуждается в таком воине, и он призвал его. Что же касается меня, сына и отца Ункаса, то я — лишенная хвои сосна на просеке бледнолицых. Род мой удалился и от берегов Соленого Озера и от делаварских гор. Но кто может сказать, что змей племени позабыл свою мудрость! Я одинок…

— Нет, нет! — крикнул Соколиный Глаз. Он все время пристальным взглядом смотрел на строгие, словно застывшие черты своего друга, сохраняя самообладание, но тут не выдержал. — Нет, сагамор, ты не одинок! Мы, может быть, различны по цвету кожи, но нам суждено идти по одному пути. У меня нет родных и — я могу сказать, как и ты, — нет своего народа. Ункас был твой сын, краснокожий по природе, и, может быть, ближе тебе по крови, но, если я когда-нибудь забуду юношу, который так часто сражался в битвах бок о бок со мной и спокойно спал рядом в часы отдыха, пусть тот, кто создал всех нас, какого бы цвета мы ни были, забудет меня! Мальчик покинул нас, но ты не одинок сагамор!

Чингачгук схватил руку разведчика, в горячем порыве протянутую над свежей могилой Ункаса, и в этой дружеской позе два мужественных и неустрашимых воина склонили голову. Горячие слезы капали на землю, орошая могилу Ункаса, словно капли падающего дождя.

Среди тишины, вызванной таким взрывом чувств двух самых знаменитых воинов этой страны, Таменунд возвысил свой голос.

— Довольно! — сказал он. — Ступайте, дети ленапов, гнев Маниту еще не иссяк! Зачем оставаться Таменунду? Бледнолицые — хозяева земли, а день краснокожих еще не настал. Мой день был слишком долог. В утро моей жизни я видел сынов Унамис счастливыми и сильными, а теперь, на склоне моих дней, дожил до того, что видел смерть последнего воина из мудрого племени могикан!

Когда мы говорим об истерии американской литературы, то в первую очередь называем Фенимора Купера. Это, конечно, не означает, что в Соединенных Штатах Америки до Купера не было литературы. Но Купер был первым американским писателем, получившим поистине мировое признание. Он был первым крупным американским романистом, о влиянии которого на литературу Еврспы можно было говорить серьезно и обоснованно.

Открытый норманнами в X–XI веках и вторично Колумбом в XV веке, Американский материк стал объектом европейской колонизации — в своей северной части — только в XVII столетии. Первая английская колония, Виргиния, была основана в 1607 году, а последняя из отделившихся от Англии колоний, Джорджия, — в начале XVIII века.

Война за независимость (1776–1783) была поворотным пунктом в истории английских колоний в Новом Свете и привела к созданию нового государства — Соединенных Штатов Америки.

Купер родился через шесть лет после окончания освободительной войны, в 1789 году, в городке Куперстаун, названном так по имени владельца обширных земель в этом районе — судьи Купера (отца писателя).

Воспоминания об освободительной войне еще были живы в семье Купера. Были живы и участники войны, и самая земля Америки еще хранила следы боев. Купер стал историком войны за независимость и во многих своих романах отразил переломный момент американской истории.

В юности Купер служил в американском военном флоте, был хорошо знаком с моряками — участниками войны, и это определило содержание многих его романов, связанных с борьбой против Англии на море. Таковы его романы «Красный корсар», «Лоцман», посвященный знаменитому моряку Полю Джонсу. Кроме того, Купером написана «История флота Соединенных Штатов».

Купер писал много, и литературнее наследство его велико. Он оставил и книги очерков о путешествии в Европу, и исторические романы из европейской истории, и социально утопические романы, пропагандировавшие общественно-политические взгляды писателя; не чуждался он и сатиры.

Но подлинная литературная слава писателя началась с книг, посвященных истории американской революции, — с романа «Шпион». Купер, по его собственным словам, устыдился подражаний, характерных для начала его литературной работы, и попытался создать произведение, которое было бы чисто американским и темой которого была бы любовь к родине. Кроме «Шпиона», Купер написал для этой серии такие прославленные романы, как «Осада Бостона» и упомянутый роман «Лоцман», а также несколько других. Но задуманный им цикл романов, который должен был рассказать о всей истории американской революции, остался незаконченным.

Наконец, Купером был написан цикл о Кожаном Чулке, начатый романом «Пионеры» (1823) и восемнадцать лет спустя законченный романом «Зверобой» (1841).