С бумеранга разговор перешел на сны — тема благодатная и на суше и на море, — но только на этот раз она быстро истощилась. Потом заговорили о людях с необыкновенной памятью — здесь результат был лучше. Кто-то рассказал о слепом Томе, негритянском пианисте, который, однажды услышав любое музыкальное произведение, мог его сыграть, каким бы сложным и длинным оно ни было; через полгода он снова безошибочно исполнял это произведение, хотя с тех пор ни разу его не играл. Одну из самых поразительных историй рассказал джентльмен, служивший в свое время при дворе вице-короля Индии. Изредка он заглядывал в свою записную книжку, — он сразу же записал этот случай, так как опасался, что, если не изложит все черным по белому, ему потом покажется, будто вто его собственная выдумка или сон.
Когда вице король путешествовал по стране, майсурский магараджа всячески развлекал его и, между прочим, показал человека, отличающегося необыкновенной памятью. Вице-король и тридцать джентльменов из его свиты уселись и ряд, затем в залу ввели обладателя удивительной памяти, индийца из касты брахманов, и посадили на пол против гостей. Брахман сказал, что знает только два языка — родной и английский, но готов испытать свою память на любом другом языке. Потом он предложил программу весьма необычную. Пусть каждый из присутствующих назовет одно слово из иностранной фразы и укажет его место в этой фразе. Вначале назвали французское слово est[1], второе в предложении из трех слов. Следующий джентльмен произнес немецкое слово verloгеn[2] и сказал, что оно третье в фразе из четырех слов. Третьего брахман попросил назвать одно слагаемое из суммы, следующего — вычитаемое или уменьшаемое на разности; других просил назвать по одному числу из различных арифметических задач; все его просьбы исполнили, Остальные называли слова из фраз на греческом, латинском, испанском, португальским, итальянском и других языках и указывали их место и этих фразах. Когда наконец каждый из присутствующих назвал слово из иностранной фразы или цифру из задачи, брахман снова начал опрос с первого джентльмена и у всех подряд получил второе слово или вторую цифру и узнал их место в предложении или задаче. Эту процедуру он повторял до тех пор, пока ему не назвали всех цифр в задачах и всех слов в предложениях, — разумеется, вперемежку, а не подряд. На это ушли два часа.
Потом брахман некоторое время сидел молча и думал и вдруг начал произносить фразу за фразой, расположив слова в должном порядке, решил все перепутанные арифметические задачи и дал на них правильные ответы.
Перед началом представления он попросил, чтобы в течение этих двух часов все бросали ему миндаль, а он потом скажет, сколько штук бросил каждый, но вице-король заявил, что испытание и без того потребует большого напряжения и незачем его усложнять, и миндаль бросать не стали.
У генерала Гранта тоже была великолепная память на всякую всячину, даже на имена и лица, и я мог бы рассказать один случай, но мне это тогда не пришло в голову. Я впервые увидел генерала Гранта в начале первого срока его президентства. Я только что приехал в Вашингтон с побережья Тихого океана, чужой, никому не известный человек, и утром, проходя мимо Белого Дома, встретил знакомого - сенатора из Невады. Он спросил, не хочу ли я взглянуть на президента. Я ответил, что был бы очень рад, и мы вошли в Белый Дом. Я представлял себе, что президент будет окружен толпой народа и я смогу преспокойно глазеть на него издали, как бродячий кот глазел бы на короля. Но дело было утром, и сенатор воспользовался привилегией своего звания, о которой я понятия не имел, — побеспокоить главу государства в рабочие часы. Не успел я опомниться, как мы с сенатором оказались перед президентом, и, кроме нас троих, в комнате никого не было. Генерал Грант не спеша поднялся из-за стола, положил перо, и я увидел перед собой человека с каменным выражением лица, — этот человек семь лет не улыбался и не имел намерения улыбаться еще семь. Он смотрел та меня в упор — я но выдержал и опустил глаза. Я никогда не видел великих людей так близко, и мною овладели испуг и сознание собственного ничтожества.
— Господин президент, разрешите представить вам мистера Клеменса, — сказал сенатор.
Президент неприязненно тряхнул мою руку и тут же выпустил. Он все стоял и молчал. Я до того оробел, что не мог придумать, что сказать, мне хотелось лишь поскорее убраться восвояси. Наступила неловкая пауза, долгая и томительная. Наконец я придумал, что сказать, и, взглянув в его застывшее лицо, робко пролепетал:
— Господня президент, я... я растерялся. А вы?
Лицо его дрогнуло - самую малость; некое подобие улыбки мелькнуло, как зарница,— за семь лет до срока, - и исчезло; в то же мгновение исчез и я.
Второй раз я увидел генерала Гранта только через десять лет. Я уже приобрел некоторую известность, и мне поручили в числе других произнести тост на банкете, который давала в Чикаго теннессийская армия в честь генерала Гранта после его возвращения из кругосветного путешествия. Я приехал ночью и на следующее утро проснулся поздно. Все коридоры в гостинице были забиты желающими взглянуть на генерала Гранта, когда он будет проходить к месту, откуда ему предстояло произвести смотр войскам. Я с трудом протиснулся сквозь толпы, заполнившие все комнаты, и наконец очутился у широко распахнутой стеклянной двери, — она выходила на большой угловой балкон, устланный коврами и украшенный флагами. Я вышел на балкон и увидел внизу несметное множество народа: люди запрудили улицы, теснились у окон, заполнили крыши близлежащих зданий. Меня приняли за генерала Гранта, и вся эта масса людей разразилась бурными приветственными криками; но с балкона было хорошо видно, я я не ушел. Вскоре я услышал далекую музыку военного оркестра, и в конце улицы показались войска, — рассекая толпу, они приближались под несмолкаемые крики «ура!». Во главе шествия, в мундире генерал-лейтенанта, ехал верхом Шеридан — олицетворение воинской доблести.
И тут под руку с майором Картером Гаррисоном на балконе появился генерал Грант, а за ним попарно, в парадной форме в во всех регалиях, шли четыре члена комитета, устроители этого торжества. За десять лет с той злополучной встречи генерал Грант ничуть не изменился - все то же бесстрастие бронзы и стали. Мистер Гаррисон подошел ко мне и, подведя меня к Гранту, церемонно представил ему. Но успел я открыть рот, как генерал Грант сказал:
— Мистер Клеменс, я не растерялся. А вы? — И мимолетная, раз в семь лет, улыбка опять сверкнула на его лице.
Прошло еще семнадцать лет, и сейчас, когда я пишу эти строки, весь Нью-Йорк высыпал на улицы воздать последние почести останкам великого воина на пути к месту его вечного упокоения в склепе под монументом; пушечные залпы и погребальный звон сотрясают воздух, и многомиллионное население Америки вспоминает человека, который возродил Союз и Флаг, вдохнул новую жизнь в демократический строй и — как мы искренне верим и надеемся — упрочил его место среди общественных систем, благодетельных для человечества.
На корабле мы увлекались игрой, которая помогала нам коротать время, — по крайней мере вечерами в курительной, где мужчины немного оживлялись после дневной скуки и однообразия. Игра заключалась в придумывании конца к неоконченным историям. Кто-нибудь рассказывал историю, обрывал ее на середине, а остальные пробовали сочинить конец. Потом, когда желающих больше не было, рассказчик говорил, чем кончилась его история. Настоящий конец сравнивали с придуманным, и новая развязка не раз оказывалась лучше старой. Но одна история особенно подстрекнула наше тщеславие и заставила потрудиться в поте лица: она не имела конца, и все, что мы придумывали, не с чем было сравнить. Рассказчик довел ее до определенного момента и объявил, что продолжения и сам не знает. Он читал этот рассказ в книге лет двадцать пять назад, но дочитать ему тогда не удалось. Теперь он готов заплатить пятьдесят долларов любому, кто сумеет сочинить такой конец, который удовлетворит избранное нами жюри. Выбрав жюри, мы ринулись в бой. Мы сочинили целую кучу всяких окончаний, но жюри отвергло их все до единого. И правильно сделало. Возможно, сам автор завершил свой рассказ неплохо, но если ему это удалось, мне было бы очень интересно узнать конец. Даже неискушенный человек увидит, что рассказ обрывается на самом интересном месте, а ведь самой интересной должна быть развязка — и потому так трудно Пило его закончить. Бот вкратце содержание этого рассказика: