Старик валлиец вернулся домой к рассвету, еле держась на ногах, весь закапанный свечным салом и измазанный в глине. Гек, весь в жару, все еще лежал в постели, куда его уложили с вечера. Все доктора были в пещере, и ухаживать за больным пришла вдова Дуглас. Она сказала, что сделает для него все, что может, потому что, каков бы он ни был, хорош или плох, или ни то ни се, но все-таки божье дитя, – не бросать же его без присмотра. Валлиец заметил, что у Гека есть и хорошие черты, а вдова сказала:

– И не сомневайтесь. На нем печать господня. Бог не забывает никого. Никогда. Он отмечает каждое творение, выходящее из его рук.

Еще до полудня отдельные группы измученных людей начали стекаться в городок, но те, у кого остались силы, продолжали поиски. Только и узнали нового, что обысканы самые отдаленные углы пещеры, куда раньше не заходил никто; что будут искать и дальше, не пропуская ни одного угла, ни одной расщелины; что в лабиринте коридоров там и сям мелькают вдалеке огни и по темным переходам то и дело перекатывается эхо доносящихся издалека криков и пистолетных выстрелов. В одном месте, далеко от тех галерей, куда обычно заглядывали туристы, нашли на скале имена «Бекки и Том», выведенные копотью, а неподалеку подобрали ленточку, закапанную свечным салом. Миссис Тэтчер узнала ленточку и заплакала над ней. Она сказала, что это последняя память о ее бедной девочке и что ничем другим она не дорожит так, как этой лентой, которая была на живой Бекки до самой последней минуты, перед тем как девочка умерла такой ужасной смертью. Некоторые рассказывали, что иногда в пещере мелькала вдалеке светлая точка, человек двадцать с радостными криками бросались туда по гулким переходам, но за этим следовало горькое разочарование: оказывалось, что это кто-нибудь из своих.

Так прошли три дня и три ночи, полные страха; тоскливые часы тянулись за часами, и наконец весь городок впал в безнадежное отчаяние. У всех опустились руки. Когда случайно обнаружилось, что в трактире Общества трезвости продают изпод полы виски, то это почти никого в городе не взволновало, хотя само по себе событие было потрясающее. Очнувшись от лихорадки, Гек слабым голосом завел разговор о трактирах и между прочим спросил, смутно опасаясь самого худшего, не нашли ли чего-нибудь в трактире Общества трезвости, пока он болел.

– Да, нашли, – ответила вдова.

Гек подскочил на постели, широко раскрыв глаза:

– Что? Что нашли?

– Виски, и теперь трактир закрыли. Ложись, милый, как ты меня напугал!

– Скажите мне только одно, только одно, пожалуйста! Кто нашел – Том Сойер?

Вдова залилась слезами.

– Тише, милый, тише! Ты же знаешь, что тебе нельзя разговаривать! Ты очень, очень болен!

«Так, значит, не нашли ничего, кроме виски. Небось, если б нашли золото, подняли бы шум на весь город. Выходит, что клад пропал, пропал навсегда! О чем же она все-таки плачет? Интересно, с чего бы ей плакать?»

Эти мысли смутно бродили в голове Гека, и, устав думать, он заснул. Вдова сказала себе:

«Ну, вот он и уснул, бедный. „Том Сойер нашел“! Хорошо, если бы кто-нибудь нашел Тома Сойера! Ах, уж немного осталось таких, кто еще надеется его найти и у кого хватает сил искать дальше!»

Теперь вернемся к Тому и Бекки и посмотрим, что они делали на пикнике. Они шли вместе со всей компанией по темным коридорам, осматривая уже знакомые чудеса пещеры, чудеса, носившие очень пышные названия: «Гостиная», «Собор», «Дворец Аладдина» и т.д. Скоро началась веселая игра в прятки, и Том с Бекки тоже увлеклись ею и играли до тех пор, пока не устали немножко. Тогда они спустились по извилистой галерее, держа свечи над головой и разбирая путаный узор имен, чисел, адресов и девизов, которые были выведены копотью на каменистых стенах. Так они шли все дальше и дальше и за разговором не заметили, что находятся уже в той части пещеры, где на стенах нет никаких надписей. Они тоже вывели свои имена копотью на выступе стены и двинулись дальше. Скоро им попалось такое место, где маленький ручеек, падая со скалы, мало-помалу осаждал известь и в течение столетий образовал целую кружевную Ниагару из блестящего и прочного камня. Том протиснулся туда своим худеньким телом и осветил водопад, чтобы доставить Бекки удовольствие. За водопадом он нашел крутую естественную лестницу в узком проходе между двумя стенами, и им сразу овладела страсть к открытиям. Он позвал Бекки, и, сделав копотью знак, чтобы не заблудиться, они отправились на разведку. Они долго шли по этому коридору, поворачивая то вправо, то влево, и, забираясь все глубже и глубже под землю в тайники пещеры, сделали еще одну пометку, свернули в сторону в поисках нового и невиданного, о чем можно было бы рассказать наверху. В одном месте они набрели на обширную пещеру, где с потолка свисало много сталактитов, длинных и толстых, как человеческая нога; Том и Бекки обошли ее кругом, восторгаясь и ахая, и вышли по одному из множества боковых коридоров. По этому коридору они скоро пришли к прелестному роднику, выложенному сверкающими, словно иней, кристаллами; этот родник находился посреди пещеры, стены которой поддерживало множество фантастических колонн, образовавшихся из сталактитов и сталагмитов, слившихся от постоянного падения воды в течение столетий. Под сводами пещеры, сцепившись клубками, висели летучие мыши, по тысяче в каждом клубке; потревоженные светом, сотни мышей слетели вниз и с писком стали яростно бросаться на свечи. Том знал повадки летучих мышей и понимал, как они могут быть опасны. Он схватил Бекки за руку и потащил ее в первый попавшийся коридор; это было как раз вовремя, потому что летучая мышь загасила крылом свечу Бекки в ту минуту, как она выбегала из пещеры. Летучие мыши гнались за детьми довольно долго, но беглецы то и дело сворачивали в новые коридоры, попадавшиеся им навстречу, и наконец избавились от этих опасных тварей. Вскоре Том нашел подземное озеро, которое, тускло поблескивая, уходило куда-то вдаль, так что его очертания терялись во мгле. Ему захотелось исследовать берега озера, но он решил, что сначала лучше будет посидеть и отдохнуть немножко. Тут в первый раз гнетущее безмолвие пещеры наложило на них свою холодную руку.

– А я сначала и не заметила, но, кажется, мы уж очень давно не слышим ничьих голосов.

– Подумай сама, Бекки, ведь мы очень глубоко под ними, – Да еще, может быть, гораздо дальше к северу, или к югу, или к востоку, или куда бы то ни было. Отсюда мы и не можем их слышать.

Бекки забеспокоилась.

– А долго мы пробыли тут внизу, Том? Не лучше ли нам вернуться?

– Да, конечно, лучше вернуться. Пожалуй, это будет лучше.

– А ты найдешь дорогу, Том? Тут все так запутано, я ничего не помню.

– Дорогу-то я нашел бы, если б не летучие мыши. Как бы они не потушили нам обе свечки, тогда просто беда. Давай пойдем какой-нибудь другой дорогой, лишь бы не мимо них.

– Хорошо. Может быть, мы все-таки не заблудимся. Как страшно! – И девочка вздрогнула, представив себе такую возможность.

Они свернули в какой-то коридор и долго шли по нему молча, заглядывая в каждый встречный переход, в надежде – не покажется ли он знакомым; но все здесь было чужое. Каждый раз, как Том начинал осматривать новый ход, Бекки не сводила с него глаз, ища утешения, и он говорил весело:

– Ничего, все в порядке. Это еще не тот, но скоро мы дойдем и до него!

Но с каждой новой неудачей Том все больше и больше падал духом и скоро начал повертывать куда попало, наудачу, в бессмысленной надежде найти ту галерею, которая была им нужна. Он по-прежнему твердил, что все в порядке, но страх свинцовой тяжестью лег ему на сердце, и его голос звучал так, как будто говорил: «Все пропало». Бекки прижалась к Тому в смертельном страхе, изо всех сил стараясь удержать слезы, но они так и текли. Наконец она сказала:

– Пускай там летучие мыши, все-таки вернемся той дорогой! А так мы только хуже собьемся.

Том остановился.