Удачливый предприниматель Дмитрий Чванов вышел из супермаркета с четырьмя огромными пакетами, набитыми заморской снедью. Коробка конфет «Моцарт», крабовая колбаса и «Мартини» — для жены, Ольги, детям испанские дыни и несколько виноградных гроздей с гигантскими полупрозрачными ягодами, похожими на матовое стекло острова Мурано, шоколад всех сортов, громоздкие пластиковые колбы «Фанты» и «Спрайта».

Себе — дюжину «Гролш Премиум», легкого пива, которое прекрасно идет на свежем дачном воздухе с копченым угрем. Ну и по мелочам — нарезки на завтрак, испанских маслин, булочек с кунжутом, несколько коробок пиццы (очень удобно, бросишь в микроволновку, и можно идти мыть руки перед едой), коробку финских свечек, фигурно затекших каплями разноцветного воска, а то на даче пока только одна лампочка.

Пора уже, конечно, заканчивать отделку загородного дома, просто руки не дошли простимулировать процесс — замотался в последние две недели в борьбе за право на особнячок в самом крутом месте города.

Но как будто все удачно, особнячок можно считать своим. Небольшой ремонт, включая тротуар на сто метров в обе стороны, кованые решетки на окна, затейливый навес, художественная вывеска — и можно торжественно перерезать ленточку под залпы пробок от шампанского. Правда, где-то он слышал, что открывать шампанское с громким хлопком — дурной тон: когда пробка покидает бутылочное горлышко в руках настоящего знатока, раздается негромкий, деликатный звук, похожий на вздох облегчения.

Пакеты аккуратно пристроены на заднее сиденье благородно-черного «мерса», дверцы тихо загерметизировали салон, панель управления аристократически мерцает бархатными красными огоньками. Шутя преодолев отрезок загородного шоссе, верный «мерс», к которому Чванов относился как к породистой лошади, словно вкопанный, остановился перед художественной, но от этого не менее прочной и высокой оградой его резиденции.

Солнце ярко светило сквозь поредевшую листву, желто-красные деревья лениво шевелили ветками, трава уже увяла. Начинающиеся холода погнали в город запоздалых дачников, в поселке уже практически никого не осталось, и это было к лучшему — меньше любопытствующих глаз. Его-то дом был теплым и комфортабельным, холода их не пугали, камин уже топился. Вот только электричество…

Он оставил автомобиль перед воротами и вошел в дом, споткнувшись о провод, перекинутый от дверей к опоре линии электропередач. Чертыхнулся: жена могла бы и выйти навстречу, слышала ведь, наверное, что подъехала машина. Нагруженный сумками с провизией, он чудом удержался на ногах, а мог и грохнуться.

Небось опять нализалась, пользуясь его отсутствием; ему уже дети говорят: мама опять больная… Но деться некуда — как разведешься с двумя детьми?

Обозлившись из-за попавшегося под ноги провода, он выругался, чуть не вслух задав себе вопрос: что тут будешь делать?! Да и жалко ее; пару раз он уходил, но сердце не выдерживало, рвалось назад: как она там? Потом махнул рукой и смирился с тем, что это его крест до конца дней. Хотя бы ради сына и дочки.

Поскольку руки были заняты, он не смог придержать дверь, она громко хлопнула за ним. Тут же из дальней комнаты выбежали Эля и Эльдар, повисли у него на шее, отталкивая друг друга; потом забрались в разноцветные пакеты, вытаскивая покупки. Жена не выходила.

Сняв куртку, он прошел в гостиную. Ольга сидела перед камином, даже не обернулась, и он опять подумал о женской неблагодарности. Ведь у нее есть все: дом — дай Бог каждому, здоровые дети, шмутки в шкафы не влезают (а она целыми днями ходит в одном и том же старом свитере), работать он ее не заставляет, с потенцией у него все в порядке, и внешне он не урод. Даже «Мартини» он ей возит, чтобы она не насасывалась своим отвратительно пахнущим джином. Ну какого ей рожна еще?!!

Не переодеваясь, он присел к огню, вытянул ноги и закрыл глаза. Ребята понесли продукты на кухню, рассортировали все как надо и стали просить разрешения зажечь финские свечки. И как только зажгли — а за окнами незаметно стемнело, — как по заказу, мигнула и погасла единственная на весь дом лампочка, освещавшая гостиную. Дети заверещали; только Ольга не шелохнулась. Он даже заглянул ей в лицо, подумав вдруг, что она забылась пьяным сном; но нет, ее глаза были широко открыты, и в них отражался огонь камина.

Легко поднявшись, он взял у Эльдара длинную цветную свечку и пошел на улицу посмотреть, в чем дело. Может, провод упал?

Открыв дверь на улицу, он сощурился, привыкая к бархатной темноте, потом шагнул с порога, и острая мгновенная боль пронзила его сзади. Он вскрикнул, упал и больше ничего не чувствовал.

А тот, кто ударил его ножом в спину, перешагнул через его тело и, войдя в дом, пошел по коридору на звук шуршащего пламени камина.

— Папа, ну что там? — послышался детский голос; он не понял, мальчик это сказал, или девочка.

— Папа?.. — повторил тот же детский голос и осекся, когда их уже не разделяла стена. Раздался детский крик, потом закричали в два голоса; он не боялся их взглядов, потому что узнать его все равно никто не мог: его голову скрывала маска из черных колготок. Держа в руке нож, он подошел к женщине, неподвижно сидевшей перед камином, и в этот момент дети набросились на него.

Женщина обернулась, ахнула и тоже бросилась на него. Не обращая внимания на детей, он стал беспорядочно бить ее ножом, то попадая, то промахиваясь. Он ничего не говорил, и женщина тоже молча и остервенело боролась с ним. Его руки в перчатках уже скользили по крови из ее ран, когда он пытался сдержать ее натиск. Наконец она, так же молча, обмякла и осела на пол. Он стряхнул с себя визжащих детей, повернулся и вышел из дома.

Ничего этого я, естественно, не видела. Просто представила себе тот осенний вечер, когда прочитала уголовное дело в залоснившейся корочке, перелистав все до единого протоколы и справки с загнутыми уголками, отпечатанные на машинке и написанные неразборчивыми оперскими почерками.

Может, и не так все было. В моем распоряжении имелась фототаблица неважного качества, на которой лужи крови были неотличимы от пятен грязи, да сбивчивые показания детей.

— Мария Сергеевна, посмотрите дело, — сказал прокурор, передавая мне толстый замусоленный том, явно не вчера подшитый. — Да-да, — подтвердил он, словно прочитав мои мысли, а может, и действительно прочитал их по моему недовольному лицу. — Дело, конечно, старое, загубленное на корню. Дослед из суда. Посмотрите опытным взором, может, еще можно его вытащить?

— А нам-то его почему прислали? — посмотрела я опытным взором. — Район ведь пригородный, не наш.

— Все дела оттуда раздали. Там же ни одного следователя не осталось, все уволились, а дела-то не ждут, их распихали по районам. Скажите спасибо, что нам достались не свежие да многоэпизодные, а вот такое старье, на которое все рукой махнули. В наш район это дело передали с дальним прицелом: у потерпевшего на нашей территории была фирма; подозревали, что мотив убийства там лежит, но ни во что реальное эти подозрения не оформились. Нашелся местный гопник, который там, в пригородном районе, пробавлялся кражами из оставленных домов, с ним поработали, и он взял убийство на себя. Сказал, что шел в дом с целью кражи, не думал, что там кто-то есть; предварительно для храбрости обкурился и, когда его застукали, начал в панике ножом махать. В суде отказался от признания. Обычная песня: били, заставляли дать показания…

— А кто работал с ним — местные опера или главк?

— Вообще-то по делу работал РУОП.

— Странно, они таким обычно не балуются. Правда, в каждом домике свои гомики. — Шеф при этих моих словах поморщился. — А что РУОП там забыл?