- Да ну, это несерьезно, - отмахнулся Болельщиков. - А если у собаки течка? Или ей на лапу наступили?
- Во-первых, с течкой собак на работу не выводят. А во-вторых, тебе что, в трамвае на ногу не наступают? Вот ты пришел на работу с отдавленной ногой и отпечаток просмотрел. А потом, у собаки есть одно преимущество - она не может умышленно фальсифицировать заключение. Помнишь дело Федоренко?
- Эксперт, который пальчики у клиентов брал и на объекты, изъятые с происшествия, переносил? Ну что за манера нас в это дело носом тыкать!
- Да просто разговор такой зашел. А к одорологической экспертизе нужно относиться как к доказательству, которое, как и другие, заранее установленной силы не имеет, но его можно перепроверить и подтвердить другими доказательствами. Если есть заключение одорологов о том, что следы крови на месте убийства принадлежат Кошкину или Собакину, - кто мешает провести еще судебно-медицинскую экспертизу, пусть тебе скажут, что эта кровь и по группе соответствует Кошкину или Соба-кину, да еще и по половой принадлежности это кровь мужчины.
За нашей спиной деликатно кашлянули понятые. Мы поняли намек без слов и стали писать протокол.
- Женя, глянь осторожно, что за пакет полиэтиленовый; говорят, его тут раньше не было, - попросила я Болелыцикова.
Женя, аккуратно раздвигая ручки пакета масштабной линейкой, проворчал:
- А у самой что, коленки ватные?
- А мне городская запретила, - объяснила я, не отрываясь от протокола. Мне Будкин сказал: если есть малейшая опасность того, что объект может взорваться, сами не лезьте, пошлите экспертов, лучше пусть они взорвутся, а то кто же протокол писать будет?
- Правильно, Машка, - поддержал меня Лева Задов, хоть и посмеивающийся, но все-таки предусмотрительно зашедший за чердачное перекрытие, - наиболее опасные эксперименты всегда проводятся на наименее полезных членах экипажа.
- Понимаешь, существует допустимый процент потери экспертов на осмотрах, такая естественная усушка-утруска. Для следователей такой процент не предусмотрен, - продолжала я объяснять, - потому что после окончания осмотра они все равно умирают от переутомления.
- Отбой воздушной тревоги, - проворчал Болельщиков, которому наши шутки явно не понравились. - В пакете веничек, больше ничего нет. Точно, мужик следы заметал, поэтому и в презерватив писал, - во-первых, чтоб с собой забрать, а во-вторых, наверное, чтобы не шуметь лишний раз. Серьезно товарищ готовился...
- Машка, а чего с презервативом делать? - спросил Болельщиков, переворачивая его палочкой.
- Ну изыму я его, а чего еще с ним делать?
- А куда денешь? Домой в холодильник? Просто до завтра моча там вообще стухнет...
- И гомункулус появится, - со смехом развил эту мысль Левка. - Парацельс предлагал разводить гомункулусов из мочи, отстоявшейся более десяти дней...
- Тьфу! - смачно плюнул не выдержавший Бурачков.
- О! - обернулась я к нему. - Борис Владимирович, заберите к себе вещдоки до завтра, а то прокуратура уже сдана на сигнализацию, а домой я же не потащу все это, и с места взрыва мы три коробки набрали.
- И это? - Бурачков брезгливо кивнул на презерватив.
- И это, - подтвердила я. - А чтобы не совсем было противно, мы сейчас это упакуем. Ну-ка, Лева, не спи.
Лева кинул на меня непередаваемый взгляд, а я отвела в сторону Бурачкова и тихо попросила:
- Борис Владимирович, можете к завтрашнему дню мне сделать списочек жильцов парадной?
- Сделаем, - пообещал Бурачков. - Может, с самого утра не получится, а к обеду подошлю кого-нибудь с бумагами.
После выполнения всех формальностей мы покинули чердак и добрели до "рафика" кримлаборатории, который должен был доставить вещдоки в бурачковский отдел, экспертов - в главк, а меня до дому. Лева разбудил водителя, а мы стали забираться в салон. Там было темно, неповоротливый Болельщиков покачнулся и уронил коробки с вещдоками на сиденье, и вдруг из-под коробок раздался сдавленный стон.
- Кто здесь?! - испуганно крикнул Болельщиков. Раскидав коробки, из-под них выбрался заспанный прокурор Будкин с помятой от сна физиономией.
- Ну что, закончили осмотр? - хрипло спросил он. - Справились без меня?
- С трудом, - ответила я. - Мне вас очень не хватало.
- Ого! Уже третий час ночи! - посмотрев на часы, удивился Будкин. Неплохо мы поработали. Знаете что, Мария Сергеевна, я, пожалуй, завтра приду к обеду, а то - не шутки, в третьем часу работу закончили, надо же отоспаться. Так что вы меня до обеда не ищите.
- И в мыслях не держала, - рассеянно отозвалась я, прикидывая, сколько мне удастся поспать.
Бог даст, в четыре лягу, а в полседьмого вставать, Гошку собирать в школу. По совести, можно было бы тоже отпроситься до обеда, учитывая, что я потрудилась на месте происшествия не меньше прокурора Будкина, но в девять тридцать придет Скородумов, и мне его визит никак не отменить.
- Все устроились? Поехали уже, - поторопила я водителя.
И мы поехали.
Дома все спали; меня ждала записка от Сашки о том, что ребенок накормлен, помыт и уложен, а меня нежно целуют. Я смыла с себя под душем все это происшествие и, как только коснулась головой подушки, провалилась в сон с мыслью: "Господи, какой же это был длинный день!"
- ...Мамочка, прости, пожалуйста, что я тебя разбудил, но я был вынужден...
Я подняла голову. Передо мной стоял мой ребенок в пижамке. Часы показывали пять. У меня было чувство, что я вообще не спала ни минуты.
- У меня болит горло, - прошептал он с несчастным выражением лица.
Сон с меня моментально слетел. Я чуть не села в постели, но вовремя вспомнила, что Сашка приучил меня спать обнаженной.
- Котик, отвернись на секундочку, я надену халат.
Ребенок послушно стал смотреть в угол, я вскочила, завернулась в халат, заставила Гошку открыть рот и осмотрела его горло; и поняла, что в школу мы сегодня не пойдем.
- Больно глотать, - прохныкал он еле слышно.
- Пойдем, моя котечка, я тебя полечу.
Я отвела его в постель, завязала шею шерстяным шарфом, заставила надеть шерстяные носки и, чтобы смягчить горлышко, дала проглотить ломтик лимона без сахара.
- Ну как, заинька? - спросила я, поглаживая ему голову и время от времени трогая лобик губами: проверяя, сильно ли поднялась температура. Лобик был горячим.