- К кому? - вежливо, но настойчиво продолжал интересоваться молодой человек.
- К Лагидину, - так же невозмутимо отвечал Леня.
- Вы договаривались?
- С кем? - тут уже удивилась я, но Леня незаметно дернул меня за рукав.
- Представьтесь, пожалуйста, - попросил молодой человек.
Кораблев, не выражая никаких эмоций, вытащил свое удостоверение, раскрыл его и поднес к носу молодого человека.
- А вы? - обернулся он ко мне.
Я тоже без звука достала свое удостоверение и показала молодому человеку в развернутом виде. Меня это начало забавлять.
Страж лифта переписал в блокнотик наши данные, достал из кармана мобильный телефон и коротко и приглушенно переговорил с кем-то. Сунув трубку обратно в карман, он разрешил:
- Пожалуйста, проходите.
Мы воспользовались любезным разрешением и вошли в просторный грузовой лифт. На третьем этаже лифт затормозил и в кабину въехала тележка с лекарствами, сопровождаемая пожилой женщиной в белом халате и косынке.
- Вы на какой этаж, ребятки? - дружелюбно спросила она.
- На пятый, - ответила я.
- На пятый? - женщина посерьезнела. - А туда нельзя.
- Как это нельзя? - удивилась я.
- Вы в реанимацию?
-Да.
- Так вы туда не пройдете.
Как раз в этот момент двери лифта раскрылись напротив большой цифры 5, нарисованной на стене этажа. Под цифрой 5 стояла кушеточка, обитая дерматином, а на ней восседали два молодца, гораздо более внушительного телосложения, чем те, которые караулили внизу. Вокруг кушеточки на полу валялись пустые жестяные банки из-под джина-тоника. Мы вышли прямо на них. Медсестра с тележкой лекарств выкатилась следом за нами и стала не торопясь поправлять на тележке упавшие скляночки, явно намереваясь посмотреть, как нас отправят обратно.
Один из молодцов, наиболее крупный, с трудом поднялся с кушеточки и спросил, куда мы направляемся. Узнав, что в реанимацию, он прохрипел:
- Фамилии!
Мы без слов предъявили ему свои удостоверения; он сверился со своим блокнотиком и кивнул на дверь под кодовым замком. Женщина с тележкой заулыбалась и сказала:
- Ах, ну раз ребята разрешили, тогда пожалуйста! Вот сюда в звоночек позвоните! - и удалилась по коридору, погромыхивая тележкой.
- Паноптикум какой-то! - успела я сказать Леньке, пока он послушно звонил в дверь реанимационного отделения.
За дверью слышался какой-то неясный шум. Раздались шаги, они приблизились к двери, дверь открылась. Путь нам преградил невысокий мужчина, отличавшийся от предыдущих стражей не только комплекцией, но и стилем одежды, - он явно предпочитал консервативный костюм с галстуком спортивному. Ему мы предъявились сразу, без напоминаний. Там, за пределами отделения, сидели на стреме рядовые бойцы, а это, судя по всему, был один из близких. Человек того же уровня.
Он внимательно рассмотрел наши удостоверения и позволил войти. Посреди коридора реанимационного отделения стояла огромных размеров видеодвойка. На экране под оглушительную тревожную музыку бегали какие-то импортные зубодробители в камуфляжах, трещали автоматы, где-то что-то пылало. Перед экраном сидели, развалясь в креслах, трое парней в спортивных костюмах, на коленях у них лежали помповые ружья. Разрешения на них, безусловно, имелись, можно было не сомневаться. Двери в палаты по коридору были распахнуты, а может, этих дверей и вообще не было предусмотрено, в дверные проемы видны были койки с прикованными к ним страждущими пациентами. По коридору нервно расхаживала разодетая и раскрашенная женщина, в каких-то немыслимых блестящих брючках и не совсем уместном в больничной обстановке облегающем джемпере прямо-таки с бальным декольте. Впрочем, осуждать ее язык не поворачивался: ей было что показать.
- Вертолетша! - шепнул мне на ухо Кораблев.
Наш сопровождающий в костюме вежливым и тихим голосом сообщил, что с Романом Артемьевичем поговорить не удастся, он в тяжелом состоянии, но мы можем пройти к лечащему врачу, и изящным жестом указал на дверь в конце коридора. Мы прошли именно туда.
Лечащий врач, худенький парнишка в коротком белом халате, сидел в ординаторской за столом и вдумчиво заполнял истории болезни.
Мы представились в очередной раз, и доктор оторвался от бумажек и с интересом взглянул на нас. Дверь в ординаторскую мы плотно прикрывать не стали, и доктор это явно заметил, но никак не прокомментировал. Стараясь говорить не слишком тихо и спрашивая себя, не заглушает ли шум войны на экране видика мои вопросы и докторские ответы, я выяснила, насколько тяжело состояние больного Лагидина. Лечащий врач мне объяснил, что нахождение больного в реанимации пока не вызывается тяжестью состояния, но обусловлено тактикой лечения, а также удобством наблюдения его именно в условиях отделения реанимации, так как обследование еще не закончено, а состояние в любой момент может ухудшиться. Совсем не заботясь о том, что мои слова могут больно ранить близких больного, я позволила себе замечание, что в тюремной больнице прекрасные врачи, и там он наверняка быстро пойдет на поправку. Доктор отнесся к этому моему замечанию на удивление безразлично; мне даже показалось, что он был бы рад избавиться от такого хлопотного пациента. Он только спросил:
- Вы ничего не путаете? Я слышал, что это на него было покушение.
- Нет, никто ничего не путает, - заверила я его. - Когда с Лагидиным можно будет проводить следственные действия? Он подозревается в убийстве, и я вас прошу сообщить в прокуратуру, как только его можно будет допросить и перевезти в тюремную больницу. Кстати, как вы терпите этот бардак в реанимационном отделении?
- Мы не в состоянии своими силами обеспечить безопасность больных, вздохнул врач. - А разборки в палатах нам совершенно не нужны. Вы ведь слышали, наверное, что весной у нас имело место ЧП: привезли мужчину с огнестрельным ранением, положили в реанимацию, он уже шел на поправку, как вдруг прямо белым днем пришел человек в маске, с автоматом, и расстрелял нашего больного. Добил, что называется. Вы знаете, было очень неприятно. Мы уж лучше потерпим временно некоторые неудобства...
- Вот я и говорю, в тюремной больнице ему будет куда безопаснее, туда уж точно никто с автоматом не заявится, - заметила я. - А что конкретно за заболевание у Лагидина? С каким диагнозом он госпитализирован?