Глубокая морщинка пролегла между бровями Розали Куинс. Она чувствовала, что Ройалл очень хочет присоединиться ко всеобщему веселью, притопывать в такт музыке и танцевать на улицах. Такое поведение считалось бы, поскольку Ройалл была еще в трауре, крайне неприличным: ее муж был похоронен менее года назад. И не полагалось носить во время траура ярко-оранжевое шелковое платье. Но Ройалл сказала как-то, что оставила свою скорбь и печаль у края могилы мужа, в ее холодной сырости. Для нее началась новая жизнь, и она не собиралась обременять себя траурным нарядом.

За свои пятьдесят два года Розали Куинс научилась читать мысли и желания людей по их глазам, а глаза Ройалл Бэннер ясно говорили о том, что она хочет жить и наслаждаться жизнью и вовсе не намерена замыкаться в себе.

Внезапно Ройалл повернулась и восторженно обняла миссис Куинс.

— Я не хочу пропустить ни минуты этого праздника. Это такое необыкновенное развлечение. Я, пожалуй, останусь здесь и понаблюдаю за приготовлениями, а вы возвращайтесь на корабль и вздремните.

Миссис Куинс ужаснулась такому предложению.

— Ты не можешь этого сделать! Что подумает обо мне барон Ньюсам, если я оставлю тебя одну? Ройалл, ты должна пойти со мной, — заворчала она, беря молодую женщину под руку. — Ты понаблюдаешь за приготовлениями с палубы парохода. Это не Бостон, к которому ты привыкла, здесь совсем другие нравы. А теперь идем. От жары тебе может стать дурно. Мы выпьем чего-нибудь прохладительного, а затем я немного вздремну.

Она подобрала свои старомодные пышные юбки и зашагала вниз по улице, ведущей к порту.

Ройалл ненадолго застыла в нерешительности. Постоянно ее кто-нибудь учил, что делать, как себя вести. Как долго это будет продолжаться? Она уже взрослая самостоятельная женщина двадцати трех лет, вдова и не нуждается в няньках. Особенно в такой няньке, как Розали Куинс, которая прилежно исполняла свой христианский долг, играя роль дуэньи.

Приноравливаясь к шагам Розали, Ройалл, втянув голову в плечи, озиралась по сторонам. Она увидела группу женщин в широких ярких юбках и белых крестьянских блузках с открытыми плечами, готовящих цыплят на открытом огне. Рядом играли дети, и один маленький мальчик получил звонкий шлепок по руке, когда попытался стащить кусочек изумительно хрустящего, ароматного мяса.

— Ройалл, хватит глазеть по сторонам! Идем же. Эта жара вот-вот меня доконает.

Ройалл подчинилась, как делала это всегда. Вначале она подчинялась своему отцу, затем мужу, а в последнее время взрослым сыновьям и дочерям мужа, ограниченным предрассудками Новой Англии. «Господи, когда же мне будет позволено жить своей жизнью, следовать желаниям и велениям собственного сердца?» — безмолвно взывала Ройалл.

Ну что может с ней случиться за каких-нибудь пару часов, если она останется одна? Или Розали боится, что ее ограбят? Но это смешно! Единственными деньгами, которые Ройалл несла в своей маленькой дамской сумочке, свисающей с руки, была лишь небольшая сумма для мелких покупок, чаевых и, возможно, для оплаты наемного экипажа.

Она хихикнула, заставив спутницу повернуться и подозрительно взглянуть на нее. Ройалл представила себе страхи Розали по поводу того, что ее подопечная может быть похищена, продана в рабство, увезена ослепительным темноволосым негодяем, желающим насладиться ее стройным молодым телом.

Не обращая внимания на лукавый взгляд миссис Куинс, Ройалл шагала, стараясь не отстать от Розали, и смотрела прямо перед собой. Она улыбалась, занятая своими мыслями. Наверное, замечательно быть любимой и желанной красивым, мускулистым мужчиной, мужчиной, который мог бы восполнить все то, чего не дал ей брак с Мак-Дэвисом Бэннером.

Ройалл ощутила прилив краски к щекам от таких предательских мыслей. Мак-Дэвис, мягкий, деликатный человек, никогда не думал о том, какой огонь горел в крови его молодой жены, и не делал ничего для того, чтобы унять этот огонь. Будучи старше Ройалл почти на тридцать лет, Мак не был ее избранником. Лишь из уважения к отцу она согласилась принять его предложение.

Мак-Дэвис был богатым человеком и обещал отцу Ройалл обеспечить ее будущее. Он делал все для этого, пока был жив. После смерти мужа четверо его детей, которые были старше Ройалл на несколько лет, взяли в свои руки управление хозяйством. В завещании Мак-Дэвиса указывалось, что его сыновья должны будут заботиться о своей мачехе. Он полагался на честность и порядочность своих детей. Но как же он ошибся! От двух лет ее супружеской жизни с Мак-Дэвисом у Ройалл не осталось почти ничего, кроме ее драгоценностей, ежегодного пособия и его имени.

Так что с чистой совестью Ройалл могла вычеркнуть эти два года из своей жизни. Она ничего не осталась должна Мак-Дэвису и его памяти. Он обеспечивал ее прекрасным домом, драгоценностями и положением в обществе, а она предоставляла ему уют и утешение жены, проявляла нежную заботу в течение его последних дней и терпимость к его более чем вялым занятиям любовью.

Если учесть все эти обстоятельства, она была почти девственницей. Почти. Ее сексуальность была только пробуждена, но не восполнена. Она уже не была невинной молоденькой девушкой, не знакомой с ритуалом брачного ложа. Она была женщиной, осознающей свои потребности и желания. Она хотела мужчину, который любил бы ее, ласкал ее тело сильными, нежными руками до тех пор, пока она не вскрикнула бы от переполняющего ее желания, а не от огорчения, как было много раз с Мак-Дэвисом, придерживавшимся пуританской шотландской морали, которая учила, что «порядочная женщина» видит в брачной постели одну из своих обязанностей, а не источник своих наслаждений. Но бывали моменты, когда непривычное и такое запретное наслаждение находилось в пределах досягаемости, и, словно чувствуя это, Мак-Дэвис тут же отталкивал ее от себя, оставляя одну со своими желаниями, которым не было удовлетворения…

Голубые воды залива Гуанабара показались в конце широкой мостовой, по которой они шли. Верфи, где стояли на якоре грузовые и пассажирские суда, располагались впереди, в глубокой гавани. Высокие, вытянувшиеся в ряд мачты, казалось, царапали небо. Хотя паруса были убраны, корабли все же смотрелись очень величественно. Они плавали по всему свету, доставляя товары в места, непривычные для языка и хранившие все нераскрытые тайны рыцарских романов.

Из дома Ройалл открывался захватывающий вид на бостонскую гавань, и она никогда не уставала смотреть сквозь прозрачные стекла на прекрасные корабли, бороздившие океан. И ей тоже хотелось побывать везде, все познать и испытать. Поездка в Рио-де-Жанейро стала самым далеким путешествием, которое она когда-либо предпринимала. Она всегда завидовала тем знакомым молодым людям, которым разрешалось совершить поездку по Европе, прежде чем они начнут устраивать свою жизнь. Помнится, она как-то сказала об этом своему отцу, и тот пришел в ужас от одной лишь мысли, что его дочь, его красавица-дочь, мечтает о путешествии за границу без приличествующих случаю компаньонок.

— Но отец, — она словно слышала свой собственный голос, звучащий сквозь года, — какой смысл в компаньонках? Тогда у меня будет не больше свободы, чем здесь, в Бостоне!

Свобода, как казалось Ройалл, была чем-то, чего женщины были лишены изначально. Это было привилегией лишь противоположного пола.

Их судно стояло у двенадцатого пирса, предназначенного для пассажирских кораблей. Это был быстроходный клипер, имеющий семь парусов, стремительный, как ветер. По пути из Бостона они останавливались в нескольких портах, прежде чем достичь места назначения — крупнейшего морского порта Бразилии. Отсюда они снова поплывут на север, в Белен, откуда колесный пароход доставит их вверх по Амазонке в дикие джунгли, на плантации возле нового города Манауса. Путешествие на одном из новых пароходов было бы быстрее, но миссис Куинс и слышать об этом не хотела. «Бог дал нам ветер, чтобы плавать под парусами, — с негодованием сказала она Ройалл, когда был предложен пароход. — Если бы Он хотел, чтобы мы путешествовали на машине, об этом было бы сказано в Библии». Ройалл не осмелилась напомнить пожилой леди, что тот колесный пароход, который повезет их по реке Амазонке, тоже не имеет парусов.