В тихую пристань, где зыблются лодки,

И отдыхают от бурь корабли,

Ты, Всемогущий, и Мудрый, и Кроткий,

Мне, утомленной и маленькой лодке,

Мирно приплыть повели.

В тихую пристань, где зыблются лодки,

И, отдыхая, грустят корабли.

С темной веткою шепчется ветка,

Под ногами ложится трава,

Где-то плачет сова…

Дай мне руку, пугливая детка!

Я с тобою, твой рыцарь и друг,

Ты тихонько дрожишь почему-то.

Не ломай своих рук,

А плащом их теплее закутай.

Много странствий он видел и чащ,

В нем от пуль неприятельских дыры.

Ты закутайся в плащ:

Здесь туманы ползучие сыры,

Здесь сгоришь на болотном огне!

Беззащитные руки ломая,

Ты напомнила мне

Ту царевну из дальнего мая,

Ту, любимую слишком давно,

Чьи уста, как рубины горели…

Предо мною окно

И головка в плену ожерелий.

Нежный взор удержать не сумел,

Я, обняв, оторвался жестоко…

Как я мог, как я смел

Погубить эту розу Востока!

С темной веткою шепчется ветка,

Небосклон предрассветный серей.

Дай мне руку скорей

На прощанье, пугливая детка!

В какой-то дальней рейнской саге

Печальный юноша-герой

Сжигает позднею порой

Письмо на розовой бумаге.

И я, как рыцарь (без пера,

Увы, без шлема и без шпаги!),

Письмо на розовой бумаге

На канделябре сжег вчера.

Его в поход умчали флаги,

Фанфары смех и боя пыл,

И он, счастливый, позабыл

Письмо на розовой бумаге.

Оно погибло на огне,

Но шелестит при каждом шаге,

Письмо на розовой бумаге

Уж не на мне оно, — во мне!

Пусть забывает в дальней саге

Печальный рыцарь грусть свою, —

Ах, я в груди его таю,

Письмо на розовой бумаге!

Со мной в ночи шептались тени,

Ко мне ласкались кольца дыма,

Я знала тайны вcex растений

И песни всех колоколов, —

А люди мимо шли без слов,

Куда-то вдаль спешили мимо.

Я трепетала каждой жилкой

Среди безмолвия ночного,

Над жизнью пламенной и пылкой

Держа задумчивый фонарь…

Я не жила, — так было встарь.

Что было встарь, то будет снова.

С тобой в ночи шептались тени,

К тебе ласкались кольца дыма,

Ты знала тайны всех растений

И песни всех колоколов, —

А люди мимо шли без слов

Куда-то вдаль спешили мимо.

Ты трепетала каждой жилкой

Среди безмолвия ночного,

Над жизнью пламенной и пылкой

Держа задумчивый фонарь…

Ты не жила, — так было встарь.

Что было встарь, — не будет снова.

Странный звук издавала в тот вечер старинная скрипка:

Человеческим горем — и женским! — звучал ее плач.

Улыбался скрипач.

Без конца к утомленным губам возвращалась улы6ка.

Странный взгляд посылала к эстраде из сумрачной ложи

Незнакомая дама в уборе лиловых камней.

Взгляд картин и теней!

Неразгаданный взгляд, на рыдание скрипки похожий.

К инструменту летел он стремительно-властно и прямо.

Стон аккорда, — и вдруг оборвался томительный плач…

Улыбался скрипач,

Но глядела в партер — безучастно и весело — дама.

«Не уходи», они шепнули с лаской,

«Будь с нами весь!

Ты видишь сам, какой нежданной сказкой

Ты встречен здесь».

«О, подожди», они просили нежно,

С мольбою рук.

«Смотри, темно на улицах и снежно…

Останься, друг!

О, не буди! На улицах морозно…

Нам нужен сон!»

Но этот крик последний слишком поздно

Расслышал он.

И уж опять они в полуистоме

О каждом сне волнуются тайком;

И уж опять в полууснувшем доме

Ведут беседу с давним дневником.

Опять под музыку на маленьком диване

Звенит-звучит таинственный рассказ

О рудниках, о мертвом караване,

О подземелье, где зарыт алмаз.

Улыбка сумерок, как прежде, в окна льется;

Как прежде, им о лампе думать лень;

И уж опять из темного колодца

Встает Ундины плачущая тень.

Да, мы по-прежнему мечтою сердце лечим,

В недетский бред вплетая детства нить,

Но близок день, — и станет грезить нечем,

Как и теперь уже нам нечем жить!

Мы слишком молоды, чтобы простить

Тому, кто в нас развеял чары.

Но, чтоб о нем, ушедшем, не грустить,

Мы слишком стары!

Был замок розовый, как зимняя заря,

Как мир — большой, как ветер — древний.

Мы были дочери почти царя,

Почти царевны.

Отец — волшебник был, седой и злой;

Мы, рассердясь, его сковали;

По вечерам, склоняясь над золой,

Мы колдовали;

Оленя быстрого из рога пили кровь,

Сердца разглядывали в лупы…

А тот, кто верить мог, что есть любовь,

Казался глупый.

Однажды вечером пришел из тьмы

Печальный принц в одежде серой.

Он говорил без веры, ах, а мы

Внимали с верой.

Рассвет декабрьский глядел в окно,

Алели робким светом дали…

Ему спалось и было все равно,

Что мы страдали!

Мы слишком молоды, чтобы забыть

Того, кто в нас развеял чары.

Но, чтоб опять так нежно полюбить —

Мы слишком стары!

Встретим пришельца лампадкой,

Тихим и верным огнем.

Только ни вздоха украдкой,

Ни вздоха о нем!

Яркого света не надо,

Лампу совсем привернем.

Только о лучшем ни взгляда,

Ни взгляда о нем!

Пусть в треволненье беспечном

Год нам покажется днем!

Только ни мысли о вечном,

Ни мысли о нем!

Станем «сестричками» снова,

Крепче друг к другу прильнем.

Только о прошлом ни слова,

Ни слова о нем!

В эту ночь он спать не лег,

Все писал при свечке.

Это видел в печке

Красный уголек.

Мальчик плакал и вздыхал

О другом сердечке.

Это в темной печке

Уголек слыхал.

Все чужие… Бог далек…

Не было б осечки!

Гаснет, гаснет в печке

Красный уголек.

Я люблю такие игры,

Где надменны все и злы.

Чтоб врагами были тигры