Если покойник был взрослый, люди били в барабаны костями старика, если ребенок – костями ребенка. По бокам барабаны были обтянуты черным крепом, а сверху и снизу черным было написано – PAX.[1] Три дня в доме покойника не готовили. Соседи приносили родственникам усопшего горячий шоколад и холодную рыбу. Обнаженные трупы бедняков сбрасывали в канал, выносивший их в море. В устье канала добычу караулили в засаде огромные рыбы. Нищий предлагал туристам купить черные шелковые чулки недавно умершей женщины, которую похоронили без одежды в общей могиле. Маленький мальчик картонными крыльями на плечах отгонял мух, норовивших залезть в полуоткрытый рот умершей девочки. Если при заколачивании гроба гвоздь падал на землю, его ни в коем случае не поднимали голыми руками, а только взяв платком, и после этого забивали в гроб. Кучер похоронных дрог, которые все экипажи должны были пропускать, медным распятием ударил лошадей, запряженных в фиакр, не уступивший им дорогу.

В Калатабиано, на холодном церковном полу, в окружении сотни человек, босиком, в одной лишь доходящей до бедер рубахе стоял юноша. «Снимай рубаху! – восклицал священник и совал образ под нос совершенно голого юноши. – Целуй образ и кричи – "Слава святому Филиппу!" – громче!» «Слава святому Филиппу!» – еле слышно бормотал себе под нос юноша, пока монахини, набросив ему на плечи простыню, вели в ризницу, где он должен был надеть новую одежду. Старую одежду сжигали за оградой кладбища. Двое мужчин, тряся за руки совершенно обнаженную четырнадцатилетнюю девушку, вновь и вновь указывали на статую святого Филиппа, святого покровителя душевнобольных, стоявшую на возвышении под балдахином. «Целуй святого! – кричали они. – Поцелуй же его!» А затем прижимали ко рту глухонемой душевнобольной девушки образок святого Филиппа. И вновь они орали: «Слава святому Филиппу!» Отойдя от все еще дергающей плечами девушки, мужчины подходили к сидящей под балдахином рядом со статуей святого женщине, уставившейся в одну точку перед собой и безвольно свесившей голову на грудь. Между тем священник возложил на голову девушки платок, взятый с плеч статуи святого, и, касаясь ладонью правой руки лба больной, бормотал нечто нечленораздельное. Затем поданной ему служкой кропильницей он пять раз окропил голову девушки, после чего вновь, с молитвой, возложил на ее голову платок. О Иисус всемогущий! Я помню позор твоей наготы, когда с тебя на Голгофе, при скоплении народа, сорвали одежду. О целомудренный Иисус! В наготе твоей я – главный виновник, ибо ею ты должен искупить любострастие и постыдность мыслей, слов и дел моих!

– К черту! В охапку ее и в Файстритц, в мертвецкую! – воскликнул мой односельчанин, когда ему позвонили и сообщили, что мотоцикл, на котором его жена везла купленное у крестьян молоко, был сбит грузовиком и что она смертельно ранена.

На покрытом белой скатертью раздвинутом кухонном столе лежало тело четырехлетнего неаполитанского мальчика, в сложенные руки которого был вставлен скромный букетик фиалок. Ноготки на пальцах рук уже почернели. Между двух горящих восковых свечей под балдахином стояло распятие. Перед распятием находилась ваза со свежими желтыми и белыми хризантемами. В комнате было душно от запахов начавшей разлагаться плоти, желтых и белых цветов, лежащих на ногах мальчика, и горящих восковых свечей. Скорбящая мать заснула, прижавшись головой к холодной головке ребенка, в то время как три другие, все в черном, женщины, чуть не вывихнув шеи, с удивлением посмотрели мне в лицо. Прикрепленные по углам гроба капроновые ангелы сплетенными из проволоки руками держали над мальчиком цветы. Ангелы и цветы колыхались над бледным до синевы личиком ребенка в такт движения похоронной процессии. Представь, что преклонил колени на Голгофе, под крестом Иисуса Христа, где покаянная душа твоя омывается обильно пролитой кровью его, и сходят с нее все пятна и грехи!

Родители связывали нагое тело своего мертвого ребенка веревкой и клали его среди сотен других гниющих тел и скелетов в общую могилу. Если умерший неаполитанец был беден, то его везли на самое скромное, без каких-либо украшений, кладбище Сатро Santo delia Pietà, где клали в одну из трехсот шестидесяти пяти общих могил, в которых, в зависимости от дня смерти, без гробов и одежды хоронили покойников. Первого января следующего года открывали могилу под плитой номер один, и новопреставленного клали на гниющие трупы и скелеты умерших первого января прошлого года. Голые дети и старики лежали друг на друге. Вместо пары горстей земли на тела бросали лопату негашеной извести. Снятую с умерших одежду кладбищенские нищие продавали на улицах Неаполя. Как сообщает хроника, имелась еще одна выгребная яма, куда ежедневно сбрасывали умерших, которых привозили из Фондачи, больниц и тюрем. После того как эти захоронения прекратились, на этом месте была посажена апельсиновая роща и Сатро Santo delia Pietà переименовали в Сатро Santo delie Cedrangolette, кладбище горьких апельсинов. Сегодня это кладбище называется Cimitero delie Fontanelle.

Когда вулканическая лава приблизилась настолько, что угрожала поглотить всю деревню. Николози на Сицилии, жители стали выносить не только образа, алтари, реликвии, но, с разрешения церковных властей, вырыли с деревенского кладбища своих покойников. Погрузив на запряженные белыми волами телеги разлагающиеся трупы, черепа и кости, они повезли их для перезахоронения на кладбище в соседней деревне, до которой не могла добраться лава.

В Санта-Кьяра архиепископ показывал народу разложенные на золотых подносах церковные реликвии, среди которых были частица тернового венца, губка, пропитанная уксусом, веревка, которой Христа связывали во время распятия. Правой рукой он наклонял из стороны в сторону золотую пиалу, на дне которой плескалось молоко Девы Марии. Недавно рукоположенные в сан кардиналы в фиолетовых шелковых сутанах с длинными шлейфами и пелеринами из белого горностая на плечах, неся в руках свои кардинальские шапочки, подходили к алтарю Сикстинской капеллы, чтобы в присутствии пяти других кардиналов дать клятву верности. По обеим сторонам папского трона находились два опахала из белых павлиньих перьев. Затем, когда все собравшиеся кардиналы были допущены поцеловать руку папе, вновь избранные кинулись ему в ноги, чтобы поцеловать его красный сапог. Из открытого рта мертвой тринадцатилетней цыганской девочки Моники Петрович выскользнула ящерица с раздвоенным хвостом, сразу напомнившая благословляющую руку епископа, двумя вытянутыми перстами подающую последнее причастие. Эта девочка была убита семнадцатилетним римским юношей осенью 1987 года. После случившегося тысячи людей в течение недели блокировали широкие римские улицы, здесь же проходили многочисленные демонстрации против тысяч живущих в пригородах Рима цыган; на целые часы перекрывалось движение на широкой виа Номентана. Я жертвую тебе за все бесконечные страдания главы твоей, за все бесчисленные кровавые раны от шипов тернового венца, за все страдания и разрывы нервов, за всю бесценную кровь, пролитую из многих отверстий святейшей главы, за все стоны и молитвы, за все жертвы, что он принес во имя твое, когда он, страдающий, был увенчан терновым венцом.

В Санта-Мария-Маджоре папа, подняв вверх пуповины Христа, трижды перекрестил ими толпу, затем положил их на розовую шелковую подушечку, а верующие бросились на колени, чтобы коснуться святыни четками или костями усопших.

Монахиня открыла створки сделанной в виде складня груди деревянной статуи Девы Марии. Внутри был образ распятого Христа; она опустилась на колени и начала молиться: «Ах, возлюбленная Матерь, стрелой любви, которой Святой Серафим пронзил твое сердце, исполнив его одновременно страданием и любовью, пронзи и мое плотское сердце». Недавно принявший сан епископ поплотнее надел белые епископские перчатки с вышитым на них крестом, бесшумно пошевелил вытянутыми пальцами, как бы примериваясь быстро и безболезненно задушить деревянного Иисуса. Более полугода на Сицилии продолжалась засуха, деревья в садах пожухли, продовольствия не хватало. Процессии во главе с архиепископом, несущим дароносицу, прошли по улицам Палермо и по деревенским полям. Женщины, мужчины, дети вставали на колени или ночи напролет молились, перебирая четки, распростершись на полу перед образами. В церквях день и ночь горели восковые свечи. В Палермо родственники покойных шли в катакомбы капуцинов, стирали пыль с мертвых тел, переодевали во все новое те из них, чью одежду почти целиком сожрала моль; они стригли, причесывали, душили покойных, клали в их одежду мешочки с ароматным лавандовым семенем. Крестьяне прикрепляли освященные пальмовые ветки к ветвям персиковых, лимонных и фиговых деревьев. Пылью, выметенной ризничим из церкви на Вербное воскресенье, с молитвами и заклинаниями посыпали иссохшие поля. После того как крестьяне выстригли на шкурах своей скотины три креста, к забрызганным навозом потолкам скотных сараев были прибиты скелеты детей монахинь, сотни которых – выловленных из пруда в одном римском монастыре – были доставлены на Сицилию с папским эскортом. Крестьянин, потерявший в засуху десять голов скота, мертвым гниющим раком крестил свое стойло. Женщина вываляла в сале только что забитой свиньи своего новорожденного ребенка, а затем, двумя днями позже, связав большие пальцы на его ножках соломинкой с криком: «Это труп вампира! Это труп вампира!», опоясала маленькое тело гирляндой из шиповника. О благословенная Дева Мария! Благословен плод чрева твоего. Возрадовалась ты, во чреве своем девственном родного сына Господа неся по горам в дом святой Елизаветы? О как воспылало любовью твое сердце, когда несла ты огонь любви твоей в непорочном чреве твоем. Босиком, с непокрытой головой проносили жители Палермо украшенные распятия по всем больницам города. В Кантабеллотта шестнадцатилетний юноша повесился в спальне своего отца на веревке, которую, как и все остальные, носил на шее в знак покаяния и бил себя ею по бедрам и половым органам во время процессии. Не рви дьявольских гвоздик с моей могилы, ни красных, ни белых, иначе прорастут мои ставшие бесплотными, сухие пальцы из земли! Говорят, ее громко звал усопший ребенок, после того как она часами заклинала его предать ее, когда упадут первые капли дождя. По дороге домой она поднимала доски развалившихся заборов, лежавшие на земле крестообразно, и подпирала их палкой. Она не могла переносить вида лежащего на земле креста. Даже святой Франциск ди Паоло, который каждый год вызывает чудо выпадения дождя и которого каждую весну носили через огороды в процессиях, возглавляемых несущим дароносицу епископом, не мог ничем помочь. Ни христианские концерты с играющими на скрипках монахинями и поющими мальчиками, облаченными в красные одежды на голое тело, символизировавшие раны Христа, ни вечерние службы, на которые опускаемые в святую воду просфоры вынимались из чаши с пуповиной Христа, ничто не могло смягчить статую святого Франциска ди Паоло. С чтением благоговейных молитв и выкликами имен святых маленьким детям в рот совали покрытые шоколадом облатки. В Катанье люди вырыли гроб с телом недавно умершего священника и стали бить его в грудь железным распятием и кричать: «Дай нам дождь! Дай нам дождь!» Где-то неподалеку от Палермо крестьяне выкопали из земли пролежавшее там более пяти лет тело предсказательницы, принесли ее кости к стоявшему в деревне распятию и, собрав их вместе, повесили скелет на крест. Затем они увенчали ее череп оливковыми ветвями, с молитвой принесли ей в жертву ягненка, обмазали ее белые кости кровью животного и заклинали останки умершей дать им наконец долгожданный дождь. Иисус Христос, оросивший кровавым потом гору Елеонскую, из пяти ран святых кровь проливший, распятый на святом кресте на Голгофе, молим тебя, освежи и увлажни святейшим, божественным дождем сию выжженную бесплодную землю и поникшие, иссушенные зноем растения. Молим тебя горячими слезами твоими, что из глаз твоих на землю текли. Крестьяне стали терять терпение и бросили статуи святых, собрали их в кучу, положив наверх статую святого Флориана – покровителя огня, и подожгли их. Другие изображения святых повернули лицом к стене и расстреляли; сорвали с них дорогие одежды и в таком виде, привязав за ноги к упряжке, в которую поставили четырех волов, два часа волочили по земле, спустив на них охотничьих собак. С распятия сняли терновый венец, завязали Христу глаза шестью мертвыми змеями, чтобы он не мог видеть их прегрешений, окровавленным бинтом привязали к его непокрытой голове раздавленный гранат. В церкви в Сан-Би-аджио со статуи Девы Марии украли одежды и вырезали ножом на ее деревянных бедрах заклинание помочиться. Оторвали золоченые крылья архангелу Михаилу и заменили их картонными. Сорвали с него пурпурный плащ и завернули его в лохмотья. Со статуи святого Анджело, покровителя Ликары, сорвали одежды и заковали в цепи, грозя утопить или повесить ее. «Дождь или веревка!» – шумели крестьяне и сжимали кулаки. Во время одной из процессий статуи всех святых вынесли из церкви и обезглавили на эшафоте на рыночной площади. Головы святых висели на поперечной планке креста до тех пор, пока не упали первые капли дождя. Сейчас головы святых вновь приделаны к телам, статуи внесены в церковь, священник освятил их, окропив священной водой и окурив ладаном, и прочитал над ними псалмы.