Li mоrtacci tua – твои проклятые мертвецы
Sono tomato ai colli, ai pini amati
E del ritmo dell'aria il patrio accento
Che non riudro con te,
Mi spezza ad ogni soffïo…
Вновь я поднялся на холмы к моим любимым пиниям,
И родная мелодия в благозвучии воздуха —
Я никогда не услышу ее вместе с тобой —
Надрывает мне сердце при каждом вздохе…[60]
Нищие марокканские мальчики подошли к прохожему и попросили у него тысячу лир. «Eil Itler!»[61] – увидев их, крикнул молодой? наголо остриженный торговец рыбой – коллеги по работе прозвали его нацистом-скинхедом – и, бросив острый, слегка искривленный окровавленный нож в белый пенопластовый ящик с сардинами, вскинул руку в оранжевой резиновой перчатке в приветственном фашистском жесте. «Bambino stupido!»[62] – воскликнул Принципе, когда Пикколетто поранил голову о металлическую лопасть установленного в рыбном ларьке вентилятора, а потом поцеловал подростка в усеянную веснушками щеку. То же самое сделал и Фроцио – толстый торговец рыбой. Он к тому же хотел сорвать лейкопластырь с раны Пикколетто, но лицо мальчика исказилось от боли, и это остановило Фроцио. Сын торговки инжиром – в этот день он был одет в майку с изображением группы «Битлз» – ожидал за прилавком покупателей, зажав в губах серебряный крестик и положив ладонь на голову выставленной на продажу меч-рыбы. Скорчив рожу, Фроцио сунул руку в штаны подростка, но Пикколетто только пренебрежительно хмыкнул. Увидев юную китаянку – на ней были облегающие брючки персикового цвета, – Пикколетто впился зубами в сочный персик, вскинул голову, закатил глаза и погладил себя по заднице.
Когда сын торговки инжиром вспорол острым искрив ленным ножом брюхо карпа – от него уже исходил сильный запах гниения, – у рыбы раскрылась пасть и оттуда закапала темно-желтая жидкость. Несколько рыбьих чешуек упало на руку чернокожей покупательницы. Фроцио уложил рыбу в тару – пенопластовые ящики – и встал за прилавок, скрестив руки на груди. «Vuole? vuole? dica! vuole?»[63] – не глядя на прохожих, монотонно повторял он. Цыганские подростки – у них на запястьях висели разноцветные соски-пустышки – брызгали водой из игрушечных пистолетов в лицо проходившим мимо юным цыганочкам. Черноволосый кудрявый цыганенок, задумчиво потирая подбородок, проводил взглядом двух прижимавших к груди младенцев молодых цыганок – на их больших позолоченных серьгах-кольцах тоже висели маленькие разноцветные соски-пустышки. На тротуаре – перед рыбными ларьками – уличный художник нарисовал цветным мелом святого Себастьяна. На его пронзенном стрелами теле выступали капли крови. Руки святого были закинуты за голову и привязаны к стволу дерева. Рядом с раздавленными разноцветными мелками валялась открытка – репродукция с картины Гвидо Рени, которую художник использовал в качестве образца. Пикколетто, напевая песенку, подошел поближе к художнику, что-то зарисовывавшему в свой альбом. Нацист-скинхед тоже вышел из ларька и, взяв из рук художника альбом для эскизов, заявил, что хочет записать в него «un bel'canto».[64] Нагло ухмыляясь, он изобразил под рисунком черно-желтой мурены свастику и бросил альбом в руки художнику. Вернувшись в ларек, Пикколетто – висевшая в мочке его левого уха маленькая соска-пустышка была забрызгана чернильной жидкостью каракатицы – стал потрошить лосося, напевая песенку о любви. «Disegna me! disegna me!»[65] – обращаясь к художнику, крикнул Принципе. Выпотрошив жирного карпа, он окунул его в чан с водой. Черная жидкость струйкой побежала из пасти рыбы. Пикколетто рассказал, что был в больнице и красивая белокурая врач наложила швы на его рану.
На обратном пути – возвращаясь из больницы на рынок – перед решетчатой оградой Museo Nazionale Romano,[66] на Пьяцца деи Чинквеченто, Пикколетто видел подростка-наркомана. Он лежал – без сознания, перепачканный собственной блевотиной – в старом зубоврачебном кресле прямо перед киноафишей, рекламировавшей фильм «I gladiatori delia strada». Его перекошенный рот был вымазан рвотной массой – остатками яичных желтков, а из уголков губ текла слюна. Пикколетто повернул парня в зубоврачебном кресле на бок, чтобы он не захлебнулся рвотой. В нескольких шагах от потерявшего сознание подростка возвышалась гора цветов. На крышке от картонной коробки на арабском и итальянском языках было написано, что на этом месте скончался тридцатипятилетний наркоман. Чтобы сохранить принесенные в память об умершем розы и гвоздики от увядания, их поставили в наполненные водой бутылки из-под пива. Пикколетто хотел позвонить домой и сообщить матери о полученной травме, но в кабине ближайшего телефона-автомата стояла девушка – она была одета в плотно облегающий фигуру костюмчик. Незнакомка сообщила собеседнику о том, что ее поезд прибудет в Неаполь на Стадионе Централе в девять часов вечера. Разговаривая по телефону, она все время поглаживала себя по сильно обтянутому брюками лобку. Заметив, что за ней наблюдают, она несколько раз с улыбкой оттянула резинку своих узких эластичных желтых брюк так, что Пикколетто смог отчетливо разглядеть ее округлый лобок. «Prego!»[67] – воскликнула девушка, едва закончив разговор, и поспешно направилась в сторону станции метро «Термини», помахивая красной дорожной сумкой.
Толстый торговец рыбой запрокинул голову и выжал себе в открытый рот лимон – желтоватый сок бежал ему прямо на язык. Бородатый молодой человек – он покупал черно желтую мурену – спросил Принципе, как готовить это чудище. Торговец подошел к покупателю и стал шептать ему рецепт на ухо. Но когда араб с полуоткрытым ртом – у него, очевидно, был поврежден мускул лица и губы больше не смыкались – приблизился, чтобы тоже послушать кулинарный совет, Принципе сразу же замолчал и отошел за прилавок. Араб с открытым ртом долго смотрел остекленелыми глазами на черно-желтую мурену. Фроцио завернул несколько пригоршней искусственного снега в фольгу, придал ей форму фаллоса, а затем на глазах у сына торговки инжиром приложил холодный объект своего поклонения к бедрам и – имитируя мощное извержение спермы – сжал его так, что из фольги посыпались белые хлопья. Фроцио то поглаживал ладонями – они были перепачканы чернильной жидкостью каракатиц и облеплены рыбьей чешуей – бедра Пикколетто и терся жесткой бородой о его мягкую, покрытую пушком щеку, то прижимал свой влажный нос к темени подростка и кусал его в затылок. Пикколетто молча терпел все выходки Фроцио и других старших продавцов, подчиняясь заведенным в рыбном ларьке порядкам. Наконец Фроцио, обняв Пикколетто, так сильно прижался щекой к его залепленному пластырем шраму на лбу, что мальчик громко вскрикнул от боли и попытался высвободиться из объятий толстяка.
Когда чернокожая покупательница подцепила пластиковой лопаткой в ванне несколько крабов, Фроцио отобрал у нее лопатку, бросил крабов снова на груду шевелящейся морской живности и стал сам рыться в пластиковой ванне. Тем самым он давал понять, что здесь только он распоряжается крабами. Молодая наркоманка – у нее было изможденное морщинистое лицо – мыла за рыбным ларьком под струей фонтана шприц, и капли крови из него падали на плававшие в чаше фонтана рыбьи головы. «Li mortacci tua!»[68] – воскликнул Пикколетто, всплеснув руками, и поморщился от отвращения. Нищенка – она держала на руках грудного ребенка – спросила подростка, нельзя ли ей взять бесплатно рыбу из стоявшего за ларьком деревянного ящика. «Compri! soldi!»[69] – ответил ей Пикколетто, покусывая серебряный крестик. Фроцио предложил капо выбросить лежавшую в деревянном ящике рыбу. Однако Принципе решил, что ее можно будет выставить завтра на продажу – если рыба, конечно, к тому времени не протухнет. Пикколетто – он не умолкая зазывал покупателей – сложил непроданную рыбу в пенопластовый ящик и насыпал сверху колотого льда. Из его прозрачной россыпи выглядывали розовато-красные рыбьи головы и раскрытые пасти с крошечными зубами. Потом Пикколетто – осторожно, обжигаясь и дуя на пальцы – вывинтил горячие лампы накаливания, висевшие над рыбным ларьком, завернул их в мятую розовато-красную газету «Gazzetta delio Sport» и положил сверток в коробку. На землю упали первые капли дождя. Над громыхавшим зеленым вагоном трамвая вспыхивали голубоватые электрические искры. Фроцио в шутку приставил к животу сына торговки инжиром острие окровавленного рыбного ножа, сунул ему в руку купюру достоинством в десять тысяч лир и, многозначительно показав на сгущавшиеся черные тучи, дал мальчику поручение сбегать в близлежащую пиццерию и купить там, как всегда, на обед для торговцев рыбой пиццу с салями. «Buona notte, anima mia!»[70] – пропел Фроцио и вытер влажной тряпкой рыбью кровь с прилавка.
60
Джузеппе Унгаретти «Giorno per giorno»
61
Искаженное от немецкого «Heil Hitter!»
62
Глупый мальчишка! (итал.)
63
Не угодно ли? Не угодно ли? (итал.)
64
Красивую песню (итал.).
65
Нарисуй меня! Нарисуй меня! (итал.)
66
Римский национальный музей (итал.).
67
Пожалуйста! (итал.)
68
Твои проклятые мертвецы! (итал.)
69
Покупай! Плати! (итал.)
70
покойной ночи, душа моя! (итал.)