Кедрин застонал. Последние несколько недель он только тем и занимался, что ел, танцевал и вел легкомысленные разговоры. Пиры в честь Тамура, Кеша и Усть-Галича; в честь Геррила Химета; в честь Общины Сестер… Кажется, пир устраивали в честь каждого, кто удостоился самого мимолетного знакомства или хотя бы внимания со стороны короля. Это была одна из причин, по которой Кедрин с удовольствием предвкушал отъезд. Он устал от нескончаемой придворной суеты. Его влекла простая жизнь на вольном воздухе.

Уинетт, стоявшая рядом с ним, невинно улыбнулась:

— А после угощения будут танцы.

Кедрин застонал еще громче.

Тем не менее он исполнил весь причитающийся церемониал с изрядным изяществом. Ему даже удалось не слишком поздно увести Уинетт, так что супругам удалось хорошо выспаться. С рассветом они были уже на ногах. Радостное волнение, с которым они проснулись, росло, пока они одевались и готовились отправляться.

День снова выдался погожий, на небе ни облачка, и солнце успело согреть землю, разогнав утреннюю прохладу. Андурел сверкал, как драгоценное украшение. Король и королева верхом направились в гавань; впереди гордо рысил отряд Королевской Конной Стражи, сзади твердой поступью шагали тамурские стрелки и пехотинцы. Бедир, Ирла, Ярл, Арлинне и Кемм отправились проводить их. Кедрин ехал между Уинетт и Эшривелью и широко улыбался горожанам, которые выбежали поприветствовать королевскую чету.

В гавани их уже дожидался Гален Садрет. Он щеголял в ярко-пурпурной тунике; слева на груди красовался трезубец — эмблема гильдии лодочников, а справа — корона Андурела. Простые наряды путешественников тускнели на фоне этого великолепия. Впрочем, Кедрин был рад снова облачиться в полотняную рубаху и штаны. Меч висел в ножнах у него на поясе. На Уинетт и Эшривели были дорожные платья, слишком скромные для пиршественной залы, но весьма удобные в тесноте барки.

— Добро пожаловать, — радушно прогремел великан. — С вашего соизволения, как соберемся, так сразу и поплывем.

Он вышел вперед, чтобы помочь Эшривели слезть с лошади. Его мощные ручищи обхватили ее за талию и пронесли по воздуху с той же легкостью, с какой обычный человек нес бы котенка. Кедрин помог спешиться Уинетт. Последовали прощальные объятия и поцелуи, пожелания удачи — и путешественники взошли по сходням на широкую палубу.

По сравнению с изящной «Вашти» судно казалось огромным. Две большие мачты покачивались над палубой, на носу торчал мощный бушприт. Высокий полуют позволял капитану наблюдать за всем происходящим на палубе. Скамьи от борта к борту в несколько рядов были рассчитаны на сорок гребцов. В центре палубы сверкала позолоченными стенами каюта для пассажиров. Поручни и нос были выкрашены «эстреванской лазурью», планширы и весла — серебрянкой. Казалось, два серебряных крыла взметнулись по бокам судна, когда Гален дал команду отвести корабль от пристани.

— Прямо игрушечка, — сказал Гален, когда Кедрин вместе со своими спутницами поднялся на полуют. — Не так хороша, как «Вашти», но очень недурна.

— Рад, что она тебе по вкусу, — улыбнулся Кедрин, не отрывая взгляда от берега. Барка удалялась от пристани, но Кедрин все стоял, прощально подняв руку, пока провожающие не скрылись из виду. Тогда он обернулся, дабы проводить дам в каюту.

Охрана уже расположилась на палубе. Каюта пришлась сестрам по вкусу. Она оказалась уютной и отнюдь не тесной. Здесь были стулья, жаровня — и достаточно места, чтобы разместить все их платья. В буфетах обнаружились еда и напитки. При необходимости в каюте можно было даже переночевать; правда, предполагалось плыть днем, а ночью вставать на якорь. Оставив сестер обживать каюту, Кедрин вернулся на корму к Галену. Тепшен и Браннок присоединились к нему. Капитан звучно отдавал приказания. На мачтах развернулись два косых паруса. Едва ветер наполнил их, Гален взялся за румпель, гребцы подняли весла, и барка плавно заскользила по речному простору.

— Не происходило ничего странного? — спросил Кедрин.

— Ничего нового, — откликнулся Садрет. — Правда, после твоей коронации лодок на реке поубавилось.

— С ними, — Кедрин кивнул на стрелков, чьи луки и стрелы защищала от сырости промасленная кожа, и вооруженных мечами воинов, — можно ничего не бояться.

— Это уж точно, — согласился Гален. — Вряд ли у кого-нибудь хватит духу полезть против такой охраны.

Они ошибались. И убедиться в этом им довелось прежде, чем барка достигла Геннифа.

Последние три дня дул противный ветер. Судно долго шло галсами, но под конец Гален не выдержал и велел гребцам сесть на весла. Сумерки уже спустились на Идре, в отдалении мерцали огни Геннифа. Точно стремясь на неведомый зов, гребцы старались изо всех сил. Дружно взлетали и опускались огромные лопасти, поблескивая серебром в угасающем свете дня. Паруса свернули. Кедрин и Уинетт вышли на нос судна и смотрели, как на берегу приветливо перемигиваются огоньки. На палубе царило оживление. Все готовились к высадке, людям не терпелось вновь ступить на твердую землю. Солнце скрылось, лишь западный край неба рдел остывающим пурпуром, а над восточным висел бледный серп в ущербе, окруженный крошечными звездами. Идре, словно одетая синим бархатом, отвечала на удары весел недовольными шлепками по бортам лодки. Кедрин, обняв Уинетт, прижал ее к себе, не отводя глаз от берега. Цепочка огней на берегу обозначала цель их плавания.

Внезапно его рука непроизвольно напряглась. Что-то поднималось из воды. Холод, вызванный отнюдь не ночным ветром, пробежал по спине. Почти сейчас же он ощутил покалывание там, где талисман касался кожи. Уинетт оцепенела в его объятиях, сжав в ладонях свой амулет.

— Кедрин! Смотри!

Он быстро опустил глаза: меж ее напряженных пальцев струился голубой свет от камня.

— В каюту! — крикнул Кедрин.

Но, прежде чем Уинетт успела сделать хоть шаг, нечто поднялось над ними, закрыв луну и звезды — огромное, неясных очертаний, но почти осязаемо излучающее зло. Охваченный ужасом, он узнал тварь из мрачных топей Нижнего мира.

— Ко мне! Опасность! — закричал он во всю силу легких.

Тепшен Лал и Браннок уже стояли рядом. Палуба гудела от топота ног стрелков и мечников. Эшривель что-то вопила из каюты. Барка накренилась: это Гален повернул руль.

Чудовище выросло перед ними в ночи. Оно было еще больше, чем прежде, больше любой из живых тварей, что обитают в мире смертных. Рубиновые глаза размером со щит пехотинца горели непримиримой ненавистью. Разинутая пасть, окруженная извивающимися усиками, являла два ряда зубов-сабель. Послушная рулю, барка повернула в сторону. Голова на змеиной шее метнулась в ее сторону, и челюсти выхватили с палубы стрелка. Весла трещали и ломались. Из воды, словно бич, вылетел хвост с длинными кривыми шипами, и его удар оставил в правом борту неровную пробоину. С гребных скамей донесся отчаянный вопль — когтистая лапа прошлась по их рядам. Кедрин обнажил меч. Стрелы дождем забарабанили по склизкой шкуре, но причинили чудовищу не больше вреда, чем дождь: бронебойные наконечники не могли даже оцарапать его кожу. Уродливая голова устремилась к Кедрину. Клинок юноши просвистел, описывая дугу, рядом сверкнули мечи Тепшена и Браннока.

— Бегите в каюту! — крикнул кьо. Его клинок столкнулся с извивающимся усиком и отскочил. Кедрин отбросил Уинетт в сторону. От удара по всей руке прошла дребезжащая дрожь, ибо сталь встретилась не с плотью, а с чем-то иным, чему не было ни имени, ни места в мире людей. Кедрин видел, как острие кешской сабли в руке Браннока устремилось вперед, чтобы поразить рубиновое око чудовища. Один из усиков отбил удар, и полукровка упал навзничь. Палуба под ногами у Кедрина накренилась: это чудовище вцепилось в борт, пытаясь забраться на судно. Люди посыпались в реку. Новый ливень стрел, такой же бесполезный, посыпался на лоснящееся тело твари. Кедрин оступился и забарахтался, отчаянно пытаясь подняться на ноги. Пасть распахнулась, как адовы врата, жуткие глазища загорелись ярче. Чудовище обнаружило цель. Перехватив меч двумя руками, Тепшен рубанул со всей силы. Таким ударом можно было бы развалить человека надвое, но на тварь это, похоже, не произвело никакого действия. Один из усиков зазмеился, словно сам по себе, обвил талию кьо и швырнул его в сторону, завертев в воздухе. Гигантская пасть была совсем близко. Кедрин больше не мог сохранять равновесие: правый борт был разбит, барка быстро набирала воду. Он последний раз услышал стон гребцов: грузная туша обрушилась на них, сметая в воду. Перепончатые когтистые лапы раздирали каждого, кто оказывался рядом. Воины беспомощно скользили по пляшущей палубе. Ухватившись одной рукой за какой-то канат, Кедрин наотмашь ударил в нависшие над ним челюсти. Сталь стукнула по клыкам, щелкнувшим в пяди от его лица. Кедрина окутало зловоние. От запаха смерти и разложения перехватило дыхание, ноги стали ватными, голова пошла кругом. Юноша приник к ворсистой поверхности каната. Сердце замерло, мгновение растянулось до бесконечности. Тварь отпрянула, раздраженно мотнув головой. Горстка бойцов, все еще способных держать оружие, ринулась на нее со всех сторон. Ноги Кедрина болтались в пустоте, в опасной близости от воды.