Бедир, похоже, переживал нечто похожее, но был слишком поглощен приготовлениями к отъезду, чтобы предаваться печали. Положение обязывало его дождаться, пока другие правители и их войска благополучно разъедутся, и лишь потом думать о возвращении домой. Глядя на него, Уинетт тоже погрузилась в хлопоты. Она хотела быть уверена, что ее отсутствие не повредит больнице. На прощание Рикол устроил великолепный пир, а на следующий день тамурское войско покинуло Высокую Крепость. Уинетт, единственная женщина среди сотни воинов, ехала в повозке под охраной.

Утро выдалось непогожим. Низкие облака, едва не задевая крыши крепостных башен, быстро затягивали яркую лазурь небосвода. Вскоре с севера нагнало снеговую тучу. Снег в этом году выпал раньше и обильнее, чем обычно, но белый ковер, покрывший окрестности Белтреванской дороги, превращался под ногами каменщиков в безобразную слякоть. К югу от стены высоких круч снег сменился дождем. Он лил и лил, словно свинцовое небо было перенасыщено влагой. Лошади и плащи всадников покрылись мокрой пленкой. Тем не менее никто не падал духом. Воины обменивались шутками, посмеиваясь над непогодой. Казалось, даже лошади знали, что возвращаются домой. То одна, то другая поднималась на дыбы и оглашала горы радостным ржанием. Уинетт закуталась в толстый плащ, который не пропускал влагу. Не обращая внимания на мокрую пелену, висящую в воздухе, она следила, как впереди и позади повозки скачут всадники, стараясь держать строй. Бедир ехал во главе колонны, по бокам от него — Кедрин и Тепшен Лал. Плащи из гладкой кожи защищали их от дождя, но кьо считал ниже своего достоинства прятать голову под капюшоном, и с его умащенной косички струей стекала вода. А Кедрин… Кто бы мог подумать, глядя со стороны, что наследник слеп! Его кешский скакун держал свое место в строю, а всадник сидел в седле как влитой, и казалось — ничто не может нарушить его самообладания.

Они проехали через город. Впереди раздавались приветственные возгласы жителей, сзади откликались воины. Несмотря на ненастье, улицы были запружены народом. Родители поднимали детей повыше, чтобы те могли взглянуть на молодого человека, которого приветствовали как героя. Многие подбегали, чтобы с благоговейным трепетом коснуться края его плаща. Кедрин казался смущенным. Едва войско покинуло пределы города, он пришпорил коня и пустил его в такой бешеный галоп, что у Сестры захолонуло сердце. Но ни Тепшен Лал, ни Бедир не разделяли ее страхов. Они расхохотались и понеслись вслед за Кедрином. Похоже, он дал им себя догнать. Вскоре они уже скакали бок о бок, разбрызгивая грязь — по земле, давно забывшей мирную жизнь.

Уинетт смотрела, как они удаляются. Потом всадники повернули и снова присоединились к колонне. Кедрин сиял. Поравнявшись с повозкой, он заставил лошадь идти шагом, чтобы Уинетт могла ее рассмотреть.

— Ярл умеет делать подарки, — в голосе юноши звучал восторг. — Правда, красавец?

— Ты уверен, что это разумно… так носиться? — неуверенно спросила Уинетт, еще не вполне оправившись от страха.

— Но ведь у лошади есть глаза. Мне остается только держаться в седле.

— А если придется прыгать?

Кедрин тепло рассмеялся. Он был счастлив, услышав в ее голосе участие.

— Отсюда и до берега Лос ровное поле. Смотри!

Проследив за его рукой, Уинетт убедилась, что он прав. Перед ними расстилалась равнина, где нетронутые луга перемежались маленькими фермами. Единственным препятствием были деревья, которые задерживали ветер.

Так продолжалось еще три дня. Порой то там, то здесь полого поднимались холмы, словно земля вспучивалась. Между ними темнела щетка густого леса. Эти места в Тамуре называли ложбинами.

К вечеру третьего дня они подошли к реке Сол. По ее берегам раскинулся небольшой городок, обе части его сообщались между собой при помощи двух паромов. Один из них, с плоским дном, похожий на гигантский плот, был так велик, что на нем перевозили повозки и скот. Дома словно вросли в землю. В иные приходилось спускаться по ступенькам, теплые покои располагались в полуподвальном этаже и напоминали погреб. Вскоре войско Тамура разместилось на постой. Впервые с тех пор, как воины покинули Высокую Крепость, им довелось провести ночь под крышей. Воины наслаждались пищей и долгожданным отдыхом. Уинетт не преминула воспользоваться общественными банями. По мере того, как на восточном берегу загорались огни, западный, казалось, совсем опустел. Но паромы не прекращали работу, между берегами сновали лодки. Горожанам не терпелось увидеть прославленных героев. К тому же в отряде было немало уроженцев городка, стосковавшихся по старым знакомым.

Наутро дождь прошел. Заспанное солнце, словно скучая, выглянуло в разрыве туч, и городок — как выяснила Уинетт, он назывался Соланул — утонул в золотистом сиянии. С Лозин неслись бурные потоки, и река разлилась, но переправа не вызвала затруднений. Радушный прием поднял настроение, и тамурские воины со свежими силами продолжали путь.

К полудню ложбины перестали встречаться. То там, то здесь на вершинах холмов торчали голые скалы. На горизонте показалось плато, густо поросшее лесом и казавшееся почти черным. Это было Геффинское нагорье — горный массив, занимающий почти весь центральный Тамур. Сидя вечером у костра, Кедрин рассказал Уинетт, что у подножья Геффин стоит город. В его ведении находилась вся эта дорога, которая начиналась в лесах Белтревана. Дальше она проходила через перевал, за которым был только лес — до самого Тамурского плато, в самом сердце которого стояла Твердыня Кэйтина.

Воспоминания о доме разбудили в юноше противоречивые чувства. Это не укрылось от Сестры. Кедрин стосковался по матери — но какую боль она испытает, увидев его слепым? Уинетт снова положила руки ему на лицо, но безуспешно. Видя, что это лишь повергает Кедрина в отчаяние, она оставила свои попытки.

— Я слишком сильно надеялся, — произнес он угрюмо. — А может быть — на слишком многое.

— Нет, — возразила Уинетт, — все правильно. Не теряй надежды. Просто ты должен быть терпеливым.

— По крайней мере, ты со мной. Хвала Госпоже.

Он улыбнулся. Пламя взметнулось выше, и Уинетт увидела, как он измучен.

— Конечно, — проговорила она, кутаясь в плащ. — Воздай Ей благодарность, ибо Она непременно вернет тебе зрение.

Кедрин кивнул. Он хотел было заговорить снова, но тут Уинетт его опередила.

— Ты что-то хотел сказать?

Он прикусил язык и замотал головой. Но эти невысказанные слова были связаны с чувствами к ней — и Уинетт это знала. Она глядела в лицо юноши, изо всех сил пытаясь казаться бесстрастной. Как тяжело дается ему это молчание — и как он боится говорить! Он хмурился, резкий свет костра подчеркнул морщинки, собравшиеся у него на лбу, и тени под скулами, и он словно стал старше. Темные волосы отливали медью. Уинетт поняла, что больше всего желает обнять его, ощутить прикосновение его рук… Она прикусила губу и поднялась.

— Прости, — пробормотала она, — мне надо тебя покинуть.

Укрывшись за повозкой, Уинетт прижала ладони к холодному металлу колеса и шепотом воззвала к Госпоже.

— Все в порядке?

Уинетт обернулась. Если бы даже она не узнала голос Тепшена, легкий акцент не дал бы ей ошибиться.

— Конечно, — она слабо улыбнулась. — Благодарю.

— Тебе нелегко.

Уинетт удивленно поглядела на Тепшена. С тех пор, как они покинули крепость, уроженец востока редко заговаривал с ней. Она знала, что он не разделяет ее веры в Госпожу и не признает ее обета. И все же в его голосе звучала искренняя забота.

— Нелегко, — согласилась Уинетт, — но Кедрину еще тяжелее.

— Ты тоже любишь его, — шепотом отозвался кьо.

— Да.

Она вздохнула. Отпираться было бесполезно.

Тепшен Лал улыбнулся, белоснежная полоска зубов сверкнула в темноте.

— Любовь — нелегкое бремя. И пока тебе тяжелее, чем ему. Ты решилась ехать с нами — это благородство. Благодарю тебя.

— Как ты заботишься о нем…

Уинетт поймала себя на том, что присутствие кьо вызывает у нее странное чувство. Благодаря особым тренировкам Сестры Эстревана воспринимали многое, что недоступно чувствам непосвященных. В этом невысоком худощавом воине жила великая сила. Он сдерживал ее — но лишь до поры. Это было похоже на затаенную ярость сидящего в клетке волка или зеленоглазой лесной кошки.