Он замолчал. Кедрин тихо похрапывал во сне. Вигранд улыбнулся, осторожно поднялся с кровати и повыше укрыл юношу одеялом.

— Добрых снов, Кедрин. Выспись как следует — впереди трудный путь…

Он тепло посмотрел на юношу. Когда еще доведется свидеться — если вообще доведется… Прихрамывая — напомнила о себе старая рана, — слуга вышел в прихожую, где устроился на собственной кровати и сразу уснул. Этой ночью он снов не видел.

Остаток ночи Кедрин тоже проспал спокойно. Кошмары больше не тревожили его. Однако когда он проснулся, подробности сновидения всплыли в его памяти с пугающей ясностью. Кедрин чувствовал себя совершено разбитым, словно не спал полночи. Было еще рано, домочадцы только начали вставать. Юноша натянул одежду и кликнул Вигранда, чтобы тот отвел его в баню. Обычно купание помогало освежить голову. Тепшен был уже там: уроженец востока имел привычку купаться после пробуждения и перед сном.

— Как погода? — спросил Кедрин, погружаясь в бассейн.

— Еще только светает, — отозвался кьо. — Но я думаю, подходящий день для поездки.

Кедрин усмехнулся. Только Тепшен мог назвать это путешествие «поездкой»… хорошо, что не «прогулкой».

— Долго нам добираться до Фединского Перевала? — осведомился юноша.

— Все зависит от Сестры. Будь мы одни — возможно, дней двадцать, смотря по погоде. Но Сестра… я не знаю, как она сидит в седле.

Кедрину как-то не приходило в голову спросить Уинетт, умеет ли она ездить верхом. В голове мелькнула тревожная мысль.

— Ты недоволен ее присутствием?

— Как я могу? — ответил кьо. — Ты в ней нуждаешься.

— Да, — тихо повторил Кедрин. — Нуждаюсь.

Тепшен Лал уловил скрытый смысл его заявления. Он прищурившись поглядел на юношу, окутанного клубами пара — так мог бы смотреть отец на сына.

— Твоей цели достичь нелегко, — произнес он жестко, — но будет еще труднее, если твое сердце в смятении. Верни себе зрение, а потом думай о другом.

— Твой совет разумен как всегда, Тепшен, — улыбнулся Кедрин, — и я готов его принять… хотя это нелегко.

— Большая победа даром не дается, — ответил кьо.

— Конечно.

Возможно, в этих словах был еще какой-то скрытый смысл. Кедрин уже собирался спросить, но в этот момент Тепшен встал.

— Идем, время не ждет.

В сопровождении учителя Кедрин последовал в другой бассейн. Обжигающее прикосновение ледяной воды окончательно разогнало сон.

В покои Кедрина они вернулись вместе. Вигранд уже приготовил принцу походное снаряжение. Кедрин оделся и, предоставив слуге упаковать седельные сумки, ощупью двинулся по коридору к двери Уинетт. Он постучал и услышал, как дверь отворилась. Потом раздался голос Уинетт:

— Ты готов к неожиданностям?

— Да, — ответил он осторожно.

— Тогда смотри, — она хихикнула и взяла его за руку.

Мир снова стал видимым, и Кедрин расплылся в улыбке. Волосы Уинетт были зачесаны назад и туго стянуты на затылке голубой лентой, образуя великолепный хвост. Кожаная куртка цвета лесного ореха, отороченная черным мехом, делала ее похожей на мальчика. Талию перетягивал широкий кожаный ремень, на котором красовался тамурский кинжал с серебряной рукояткой. Черные кожаные штаны для верховой езды были заправлены в высокие сапоги для верховой езды. Перед ним стояла юная воительница, мало похожая на Сестру Эстревана.

— Ну как? — не выпуская его пальцев, она подняла руку и обернулась вокруг себя, точно в танце. — Подходит для путешествия?

— Ты прелестна, — выдохнул Кедрин.

— Только очень жарко, — отозвалась она с улыбкой.

— Зато в дороге не будет холодно, — он улыбнулся в ответ. — Тепшена это беспокоит.

Они спустились в трапезную. Отряд был почти в сборе, и появление Уинетт было встречено гулом одобрения. Вскоре в трапезной появились Бедир и Ирла. После завтрака объявили сбор в конюшнях.

Кони были уже оседланы и нетерпеливо переступали с ноги на ногу, выдыхая в холодный воздух клубы пара. Утро выдалось ясное. Казалось, серовато-голубую эмаль неба тщательно протерли, смыв все следы облачности. На крышах и укреплениях ярко сверкала изморозь. Воины, уже в плащах, проверяли упряжь и снаряжение. Взяв за руку Уинетт, Кедрин последовал их примеру — он хотел лично осмотреть каждый узел и каждую пряжку. Ирла обняла сына, еще раз прошептав благословенье, Бедир пожал ему руку. Наконец вперед выступила Лавия в длинном плаще цвета эстреванской лазури, чтобы произнести напутственную молитву Сестер:

— Да пребудет с вами Госпожа. И да ведет вас, и хранит от всякой напасти — днем и ночью, на земле и на водах, спящих и бодрствующих…

Ворота были уже распахнуты. Во дворе и на парапетах уже столпились все, кого не занимали неотложные дела. Возгласы подхватило многоголосое эхо — словно древние стены Твердыни тоже прощались с наследником Тамура. Всадники выехали за ворота, и копыта коней глухо застучали по затвердевшему снегу. Кедрин и Уинетт по-прежнему держались за руки. С другой стороны от юноши пристроился Тепшен. У подножия гласиса Кедрин остановил коня и обернулся. Бедир стоял под аркой, положив руку на плечо жены. Только они двое вышли за ворота, но Кедрину показалось, что множество глаз смотрят ему вслед.

Он на миг поднял руку, потом улыбнулся и поглядел на своих спутников.

— Да поможет нам Госпожа.

— Да будет так, — с жаром ответила Уинетт и улыбнулась в ответ.

— Поехали, — напомнил кьо.

Кедрин выпустил руку Сестры. Кешский скакун подстраивался под шаг коня кьо. С другой стороны слышался неровный перестук — конь Уинетт никак не мог приноровиться к их шагу, а может быть, просто не привык к такой легкой ноше. Ветерок холодил лицо, и Кедрин улыбался. Он не думал ни о родном доме, который только что оставил, ни о том, что ждет впереди. Легкая, пьянящая радость наполняла его, не оставляя места ни сожалениям, ни тревогам.

*

Мейас Селеруна вцепился в планшир «Варгаллы», рискуя ободрать с него лак вместе с позолотой, и болезненно морщился. Качка усиливалась. Ветер трепал редеющие волосы галичанина, еще недавно завитые и искусно уложенные, а от ледяных пощечин пухлые щеки побагровели так, что не нужно было румян. Остальные приближенные Хаттима Сетийяна страдали не меньше — и от качки, и от тяжелых мыслей, которые никто не осмеливался высказать. Но заговори кто-нибудь — и они бы обнаружили, что мысли сходятся не только у глупых людей.

В этом ветре есть что-то противоестественное… как и в их новом спутнике. С тех пор, как Хаттим привел на борт этого странного чужака, ветер словно взбесился. Ночью, когда корабль пристает к берегу, становится потише, а наутро, как только поднимут якорь, снова невозможно выйти на палубу. Капитан говорит, что зима здесь ни при чем. Сколько он ни плавал, никогда такого не было. Впрочем, уж кому-кому, а капитану грех жаловаться — равно как и гребцам: они наконец-то могут передохнуть. Барка и под парусами летит как на крыльях. Так, пожалуй, они догонят королевский корабль на подходе к Андурелу… или прибудут следом за ним. Многих это радовало, но Мейас Селеруна подобных восторгов не разделял.

Слишком уж поспешно они покинули Нируэн. Хаттим появился ни свет ни заря, созвал слуг и свиту и объявил, что они немедленном отплывают. Девка, которую Селеруна привел к нему, куда-то подевалась. Конечно, хозяину таверны было заранее уплачено несколько серебряных монет. Но Хаттим был уж слишком бодр для человека, который… приятно провел ночь. А потом на пристани появился незнакомец, закутанный в просторный плащ с капюшоном — так, что лица не разглядеть. Правитель приветствовал его, будто долгожданного гостя, устроил в собственной каюте… С тех пор вход туда закрыт для всех. Хаттим оставался наедине с этим чужаком весь день, пока барка плыла от пристани к пристани. Лишь в сумерках правитель Усть-Галича появлялся на палубе — и всегда один. Как успел заметить толстяк, сам незнакомец ни разу не покидал каюты. Он даже не принимал участия в трапезах — словно не решался сойти на берег. Расспрашивать правителя Хаттима — себе дороже, Мейас Селеруна знал это как никто другой. Он подходил с вопросами к галичанам, даже к матросам — но все тщетно. Оставалось лишь запастись терпением — в том числе и для того, чтобы переносить непогоду.