Хаттим вышел из носилок и зашагал по знакомым коридорам. В его покоях еще суетились слуги, но вскоре галичанин оказался один возле горящего очага. Из прихожей, где был накрыт столик, долетал аппетитный запах. Хаттим огляделся. Такие палаты могли украшать какую-нибудь из его резиденций: король приказал обставить покои правителей так, как принято у них на родине. Богатые гобелены контрастировали с каменной кладкой, на полу лежали роскошные ковры, над очагом и над дверцами платяного шкафа красовался герб Усть-Галича — восходящее золотое солнце. Еще немного — и этот герб будет повсюду в Белом Дворце… А сам Хаттим переберется этажом выше — туда, где обитает Дарр. Сейчас он, без сомнения, спит, как младенец… и ни о чем не подозревает. Будущий король фыркнул, наполнил кубок сладким галичским вином и мысленно произнес тост за успех. Окна покоя выходили в один из дворцовых садов. Ночь превратила стекла в темное зеркало, и Хаттим увидел свое отражение. На миг правителю показалось, что его золотоволосую голову венчает корона Андурела. Пожалуй, она ему к лицу.

Балконная дверь распахнулась. Хаттим выругался: на его зеленой с золотом рубахе расплылось винное пятно.

— Я тебя напугал?

В голосе Тоза звучала насмешка, но Хаттим не обратил на это внимания. Он во все глаза смотрел на колдуна. Галичанин понемногу начинал привыкать к проявлениям его сверхъестественных способностей, но эти перемены облика… Похоже, Тоз еще не завершил перевоплощения. Холодный ночной ветер тщетно пытался развеять отвратительную вонь, которая обычно сопровождала колдовство Посланца. Силуэт Тоза, казалось, трепетал. Впрочем, колдун уже успел набросить плащ, отороченный мехом. Но Хаттиму показалось, что за спиной у Посланца шевелятся полусложенные крылья, а шея вытянута и изогнута, как у птицы. Сейчас треугольный лик колдуна особенно сильно напоминал череп, на котором не полностью истлела плоть. Отблески пламени придавали землистой коже красноватый оттенок, но бесцветная грива, падающая на плечи, по-прежнему казалась подсвеченной белым лунным сиянием, а глаза горели, точно за ними полыхал кузнечный горн. Лишь позже Хаттим понял, что колдун действительно дрожит с головы до ног. Тоз уже стоял у очага, совсем по-человечески протягивая ладони к самому огню, и глядел на пламя с таким вожделением, словно от него зависело его существование.

— Тебя не видели? — Хаттим снова наполнил кубок. Колдун наконец-то принял привычный облик.

Тоз пошевелился, устраиваясь поудобнее, качнул головой и наградил южанина презрительным взглядом.

— А ты? Надеюсь, не встретил Сестер?

— Ни одной, — подтвердил Хаттим. — Но…

— Что? — Тоз еще придвинулся к очагу. На таком расстоянии от огня человек не просидел бы и минуты.

— Я не могу бегать от них до бесконечности. А если они почувствуют чары, которые ты напустил на мою свиту?

Тоз хохотнул. Звук получился негромким и сухим, точно гигантское насекомое пробежало в пыли.

— Магию часто не замечают, когда не ожидают. Эти чары не настолько меняют людей, чтобы привлечь внимание. Ты сделал так, как я тебе сказал?

— Конечно, — Хаттим смущенно кивнул. — Я сослался на болезнь, и меня оставили в одиночестве. И ни с кем не говорил, кроме капитана и дворецкого.

— А Дарр?

— Без сомнения, спит, — ответил Хаттим, непроизвольно поглядев на потолок. — Я прошел прямо сюда — в точности так, как ты велел.

— Хорошо, — безгубый рот Посланца скривило жуткое подобие улыбки. — Утром ты продолжаешь жаловаться на болезнь. И попроси, чтобы к тебе прислали Сестру.

Хаттим почувствовал, как его охватывает смятение. По его красивому лицу, точно рябь по водной глади, пробежала судорога.

— Мне нужна одна из них, — пояснил Тоз. — Эта Женщина дает Своим куколкам много силы. Я хочу обратить Ее силу против Нее самой. Это будет неплохое развлечение.

— Прямо здесь?!

Хаттим почувствовал, как у него останавливается дыхание. Он вспомнил иссохший труп девки, которую он нанял в нируэнской таверне.

— Ты еще сомневаешься во мне?

Тоз сделал шаг от камина. Этого было достаточно, чтобы Хаттим отпрянул назад, плеснув вином на ковер.

— Ты теперь часть моего замысла, Хаттим Сетийян. Не вздумай меня допрашивать. Твое дело — подчиняться. Завтра утром, когда придут слуги, ты прикажешь прислать Сестру-Целительницу. Ты понял?

— Да, — кивнул Хаттим.

— Риск невелик, — чуть мягче объяснил Тоз. — Ты прикажешь, чтобы тебя оставили одного с Сестрой. Когда все будет сделано, я… позабочусь, чтобы никто ничего не заподозрил.

Хаттим снова кивнул и наполнил кубок, хотя на этот раз он изменил галичскому вину в пользу эвшана.

— Не увлекайся хмельным, — предостерег чародей. — Мне нужна твоя голова… да и твоей невесте это не понравится.

Правитель криво улыбнулся. Но перед глазами уже стоял образ Эшривели — такой, какой Тоз показал ее той ночью в Нируэне, непреодолимо чувственной и желанной. Этот видение и все, что оно обещало, пьянило сильнее, чем эвшан. Чувствуя, как кружится голова, правитель Усть-Галича отставил кубок.

— Иди спать, — приказал колдун. — Я хочу, чтобы завтра ты выглядел как можно лучше. Ты встретишься с принцессой.

Проклятье! Это отродье Эшера говорит с ним так, словно он, правитель Усть-Галича, — просто кукла в его руках! Кукла, которую можно нарядить во что угодно, распоряжаться ею как заблагорассудится!.. Галичанин почувствовал, как в нем зашевелилось возмущение. Но жажда обещанной награды заставила умолкнуть раненую гордость… а еще сильнее был страх — страх перед гневом и могуществом колдуна. Склонив голову, Хаттим направился в спальню.

Он сомневался, что сможет уснуть, и некоторое время беспокойно ворочался. Одного упоминания об Эшривели было достаточно, чтобы разбудить самые пламенные мечтания.

…Возлюбленная моя,

позволь солнцу моей страны

светить над тобой.

Золотой виноград твоих губ

вызревает под его теплом,

сок его, пьяный в гроздях,

слаще вин, молодых и старых,

возлюбленная моя.

Волосы твои — драгоценный плащ,

лучше всяких нарядов.

Не спасайся под грубой тканью

от золотого солнца,

возлюбленная моя.

Стан твой — течение Идре,

кожа не тронута загаром.

Сдай мне две крепости у ее истоков,

я зажгу на их башнях сигнальные огни,

Возлюбленная моя.

Твои бедра — Усть-Идре и Вортигерн,

сдай мне город в излучине,

твой город с рубиновыми воротами…

Но вскоре накатила слабость, хотя голова еще оставалась ясной. Похоже, опять Тоз со своими колдовскими шуточками… Это была последняя отчетливая мысль. Хаттим провалился в глубокий сон без сновидений.

Проснувшись, он обнаружил, что в окна бьет ослепительный свет. Воздух в комнате казался раскаленным — не столько от солнечных лучей, сколько от очага, который горел всю ночь. Хаттим встал, натянул длинную рубаху, и шелковистая ткань тут же прилипла к коже. Умывальник возле постели оказался полным, и Хаттим с удовольствием плеснул в лицо холодной водой.

Тоз по-прежнему стоял у очага в соседнем покое. Казалось, Посланец не шевельнулся в течение всей ночи — Хаттим очень хорошо запомнил его позу и мог поклясться, что она осталась прежней. Он даже не отодвинулся от огня. Любой человек, наверно, давно покрылся бы угольками.

— Пора, — объявил Тоз. Голод, еще миг назад сжимавший желудок Хаттима, бесследно исчез. — Позови слуг, и скажи, что тебе нужна Целительница.

— А если они тебя увидят? А Сестра? Уж она-то, конечно, должна заметить…

— Нет, — отрезал Тоз. — Хватит тянуть время! Слушайся меня.

Он произнес это так, что Хаттим почти бегом бросился в прихожую, до смерти перепугав заспанного слугу.

— Приведи владетеля Селеруну, — рявкнул Хаттим, обращаясь в его согнутой в поклоне спине.

Селеруна явился незамедлительно. Похоже, толстяка вытащили из постели. Утреннее платье было натянуто прямо на вышитую ночную рубашку, волосы, обычно завитые и уложенные, торчали в разные стороны. Пухлое лицо выглядело помятым — еще и потому, что толстяк не успел воспользоваться косметикой. Ночные туфли с кисточками не были предназначены для быстрого шага, и даже поклон выглядел не столь торжественным, как обычно.