— Белтреван, — глухо проговорил Тепшен.

— Хвала Госпоже, — Кедрин вздрогнул. Удивительное дело: вид этого леса, явно не суливший ничего доброго, радовал глаз.

Лошади съехали по склону, как на салазках. Несколько шагов — и они, одолев последние сугробы, уже стояли под деревьями.

Здесь снег был неглубок: он застревал в густо переплетенных ветвях. Углубляясь в лес, путники чувствовали, что воздух становится чуть теплее. Но куда важнее было другое: снова можно развести огонь, а может быть, и найти пищу.

Потом был костер — роскошное высокое пламя: набрать хвороста не составило большого труда. Застывшие от холода руки и ноги через боль обретали чувствительность. Лошадей стреножили и пустили пастись. Тепшен исчез за деревьями; после недолгой отлучки он вернулся с двумя кроликами, которых каким-то образом извлек из норы, и куропаткой, метко сраженной камнем. Это был настоящий пир. Согретые пламенем и едой, они легли спать. Правда, Кедрин отдал бы многое, чтобы снова оказаться рядом с Уинетт.

Глава восьмая

Еда вернула их к жизни. Однако после скитаний в глуши, скованной зимней стужей, этого оказалось недостаточно. Путники проснулись от того, что их желудки вновь требовали пищи. Плоть, истощенная холодом и голодом, напоминала о себе. Солнце уже встало, и косые лучи пронзали ветви, плотно облепленные снегом. Однако шансы на успешную охоту были невелики. Пришлось довольствоваться отваром из трав, который приготовила Уинетт. Зато разжечь костер не составило большого труда. Теперь можно было спокойно обсудить ситуацию, не опасаясь замерзнуть.

Лошади уже нашли какой-то корм под деревьями и выглядели куда спокойнее, чем вчера. Однако перспективы представлялась не слишком радужными. Безрассудная радость, нахлынувшая после того, как они уцелели во время обвала, намерение во что бы то ни стало выжить в горах — все это исчезло перед лицом неприкрашенных фактов. Да, им удалось добраться до Белтревана, но положение было отчаянным. Только Тепшен Лал был в состоянии охотиться — или при случае оказать сопротивление, пустив в ход свой длинный восточный меч и тамурский кинжал. К тому же к его седлу был приторочен лук и колчан со стрелами. У Кедрина тоже были меч и кинжал — но как сражаться, будучи слепым? Небольшим ножом, который висел у Сестры на поясе, можно было разве что настрогать щепы для растопки. Из теплых вещей — только их собственная одежда и одеяла, которые использовались как попоны. Кедрин покачал головой и усмехнулся.

— Самый подходящий вид для визита к улану Дротта.

— Если мы туда доберемся, — мрачно буркнул уроженец востока.

— Почему нет, Тепшен? — удивилась Уинетт. — Ты можешь охотиться, разве не так? Будем ехать, пока не встретим кого-нибудь из Народа лесов.

— Народ лесов как-то не горит желанием оказать радушие гостям из Королевств, — мягко возразил Кедрин.

— Думаю, варварам нужны наши лошади, — с обычной прямотой добавил кьо. — Мы сами — просто ненужный довесок.

— Но ведь Кедрин — хеф-Аладор. И потом, подписан мир. Или они не держат слова?

Тепшен пристально поглядел на Сестру и улыбнулся одними губами.

— Ты хочешь сказать, он похож на хеф-Аладора? Скорее на нищего — как и мы все. На бродягу, а с бродягами в Белтреване не станут долго разговаривать, даже в мирное время.

Он перевел взгляд на Кедрина. То, что юноша прочел в его гагатовых глазах, действительно не стоило высказывать вслух. Он мрачно покосился на Уинетт. Такая красивая рабыня будет дорого стоить… после того, как похитители развлекутся с ней в свое удовольствие. Он коротко кивнул.

— Есть у нас что-нибудь белое и красное? — спросила Уинетт. Она уловила тревогу своих спутников и теперь тоже ощущала беспокойство.

Тепшен склонил голову набок.

— Какая польза от знаков мира?

— По крайней мере, не будет вреда.

— Жаль, что здесь нет Браннока, — проговорил кьо. — Летим и Дерн погребены на Фединском Перевале. Мы остались без переводчиков.

— И никто из нас не знает язык Дротта.

— Я знаю «бьяван», — сказала Уинетт.

Тепшен одобрительно кивнул. Бьяван был общим языком Белтревана — своеобразная смесь диалектов, родившаяся благодаря торговле с варварами. То, что Уинетт знала это наречие, было большой удачей.

— Итак, — подытожил Тепшен, — у нас есть переводчица, лук и лошади. Значит, остается только ехать к северу, пока кого-нибудь не встретим.

Его лицо по-прежнему было бесстрастным, ровный голос не выражал никаких чувств — ни иронии, ни удовлетворения. Кедрин улыбнулся и взял Уинетт за руку.

— Значит, нам не за что беспокоиться… почти.

— Только за самих себя, — поправил кьо, и в уголках его гагатовых глаз показалась улыбка.

— Тогда не будем задерживаться, — твердо произнес Кедрин. — Думаю, у Дротта уже появился улан. Найдем его и изложим наше дело.

— На бьяване, — Тепшен поглядел на Сестру и отвесил изысканный поклон.

Они оседлали лошадей, которые так и не успели утолить голод, привязали к уздечкам белые и красные ленты и забросали костер снегом. Путь на север продолжался — наугад, без карты, ибо никто и никогда не пытался нанести на карту дороги Белтревана. Это были владения Народа лесов, и люди из Королевств, которые осмеливались проникнуть сюда, предпочитали здесь не задерживаться. Кедрину и его спутникам было известно немногое. Они уже достигли земли Дротта. В ближайшее равноденствие кланы съедутся на Зимний Сбор у кургана, где похоронен Друл — первый Хеф-Улан, великий воитель, когда-то объединивший своей властью племена Белтревана. Браннок говорил, что курган находится на северо-западе, в самом сердце лесов. Оставалось лишь надеяться на удачу и милость Госпожи.

Кедрин ехал, погруженный в печаль. Тропинка была слишком узкой, и лошади шли гуськом, осторожно ступая по бурелому. Это не давало ему прикасаться к Уинетт — а значит, и лишало возможности видеть. Правда, кешскому скакуну можно было довериться — он спокойно трусил за серым Тепшена, — а за спиной раздавался голос Уинетт. Сестра предостерегала, когда ветки низко нависали над дорогой, и рассказывала, что происходит вокруг. Больше всего она говорила о деревьях. В этих местах отроги Лозин, поросшие соснами, тянулись далеко вглубь лесной страны. Здесь должны были водиться звери, но они, скорее всего, разбегались при появлении всадников. Иногда Кедрин слышал пенье птиц, а однажды издалека донеся волчий вой. Глубже в лесах может встретиться крупная лесная кошка или стадо диких коров, и неизвестно, что опаснее: быки весьма решительно защищают свои гаремы… При этой мысли Кедрин вздрогнул. Он слеп, а значит, беспомощен и не сможет защитить ни себя, ни Уинетт…

Как ни странно, но эти мрачные размышления придали ему сил. К концу дня юноша был снова полон решимости. Если надо, он пройдет эти леса вдоль и поперек, но доберется до кургана Друла. Он напомнит уланам Дротта о клятве верности, которую они принесли, и получит их помощь, проникнет в Нижние пределы и снова обретет зрение.

Словно в ответ на эти мысли, до его слуха чуть слышно донесся оклик Тепшена. Лошади встали.

— Оленьи следы, — проговорил кьо. — Ждите здесь.

Кедрин услышал шелест одежды: уроженец востока спешился. Потом тихо щелкнула навощенная тетива. Кедрин наклонился и наощупь принял повод из рук Тепшена. Сзади под ногами Уинетт захрустел снег, и юноша протянул ей руку. Однако, когда мир снова стал видимым, Тепшен уже исчез за деревьями. Только две цепочки следов — охотника и его добычи — тянулись в снегу и терялись между толстыми стволами сосен. Деревья окружали поляну, точно частокол — прямые, величественные, высокомерные, словно не замечая, что их ветви гнутся под тяжестью снега. Юноша посмотрел в небо. Сквозь запорошенные кроны пробивался жидкий свет солнца, и изморозь, налипшая на стволы, слабо искрилась. Воздух был неподвижен, стояла мертвая тишина. Кедрин посмотрел на Уинетт и улыбнулся. Какая радость — просто смотреть на нее! Щеки Сестры раскраснелись от мороза, голубые глаза сияли так спокойно, прядь волос, золотых, как спелая пшеница, выбилась из-под капюшона. Уинетт ответила юноше улыбкой, погладила его руку, и Кедрин едва поборол острое желание наклониться и поцеловать ее.