В её жизни скоро наступят большие перемены.

Да и сейчас уже многое изменилось.

Марианна мрачно смотрела вперёд сквозь упавшие ей на глаза волосы. Она сделала слабую попытку сдуть их со лба, но они не сдувались.

«Космы! — подумала Марианна. — Завтра же куплю заколки. Ах нет, завтра ведь воскресенье. Послезавтра. Сразу целую дюжину!»

Целую дюжину!

«Двенадцать человек — не дюжина! — вспомнились ей слова Нелли. — Уж очень она обидчивая! Разве я что плохое сказать хотела?»

И тут же мысли Марианны снова вернулись к предстоящим переменам в её жизни.

Её мама раньше всегда вязала свитеры, шапки и пёстрые варежки только для одной Марианны. А теперь — вот уже больше месяца — она всё вяжет ползунки, кофточки и чепчики из мягкой голубой шерсти. Не для Марианны. Для ребёнка, который появится на свет через несколько дней.

Двенадцать человек - не дюжина i_010.png

Через несколько дней — самое позднее через неделю — Марианна уже не будет единственной дочкой у своих родителей.

И конечно, она уже не будет занимать в их жизни такое место.

Это ясно как дважды два.

Этого ребёнка ещё даже и на свете-то нет, а они уже говорят о нём при каждом удобном случае. Вот и вчера всё обсуждали, какую кроватку ему покупать — жёлтую или белую. И в какой угол её лучше поставить. А ещё собирались отдать в химчистку большого плюшевого медведя, с которым Марианна давно уже не играет. Ясное дело, не для Марианны, а для этого их малыша.

Честно говоря, Марианна про этого медведя давно и думать забыла. Но уж очень ей было жалко саму себя. Просто дурно от жалости. Будто она съела полкило слив вместе с косточками.

К половине первого она должна быть дома. И всё только из-за того, что сразу после обеда мама поведёт её к фрау Кульм.

«Нам надо нанести визит фрау Кульм, — сказала мама за завтраком. — А заодно отнесём туда твою ночную рубашку, и вторую пару домашних туфель, и ещё кое-какие мелочи, чтобы потом, когда придёт время, об этом уже не думать. Захватишь с собой зубную щётку и переселишься».

О переселении к фрау Кульм и подумать-то было страшно!

Марианна перестала вздыхать. Она шагала теперь быстрее и уверенней. Она так топала по булыжнику, что шаги прямо отдавались у неё в голове.

От этого ей стало немного легче.

Но ведь нельзя же всё время топать — прохожие оборачиваются. Марианне не хотелось обращать на себя внимание. И она опять пошла как все люди. Ну а уж что она зубами скрипит, этого всё равно никто не услышит.

Фрау Кульм иногда приносила Марианниной маме в починку постельное бельё. И в последний раз она сама ей сказала:

«Не ломайте над этим голову, фрау Шпиндель! Неделя, которую вы пробудете в больнице, пройдёт быстро. А Марианна может на эти дни переселиться ко мне. Уж не сомневайтесь, у меня девочке будет хорошо во всех отношениях. А муж ваш только обрадуется, что ему придётся заботиться лишь о самом себе. Мужчины ведь так неумелы в хозяйственных делах, а Марианна ещё совсем беспомощное существо!»

Беспомощное существо!

Что, собственно, вообразила эта фрау Кульм? Откуда она взяла, что Марианна — беспомощное существо? И вообще — «существо»!

«У неё что ни слово, то враньё», — думала Марианна.

И всем она успела наболтать, что Марианнина мама умоляла её позаботиться о Марианне, пока она будет в роддоме. И в молочной, и в пекарне наболтала, и в ателье, где занавески шьют… Даже электромонтёру сообщила и соседкам в парке на лавочке. «Умоляла меня позаботиться!» Враньё, враньё, враньё!

Марианна изо всех сил наподдала ногой по осколку кирпича.

Ничего её мама не умоляла! Никогда бы в жизни умолять не стала!

И она опять наподдала ногой по осколку. На этот раз кирпич угодил в канаву.

«Никогда в жизни! — думала Марианна. — А папа ведь ещё раньше сказал: „Знаешь, как мы сделаем? Я приду с работы и приготовлю обед. А ты вымоешь посуду. А кровати будем стелить вместе. А цветы поливать по очереди. И если у нас в эту неделю, как нарочно, не оборвутся все пуговицы, то мы отлично справимся. Ещё перед сном в домино сыграем!“»

Но мама очень боялась обидеть фрау Кульм. А вдруг та сочтёт это грубой неблагодарностью?

И ещё она боялась за Марианну: как же она будет одна в квартире, когда придёт из школы? Целых семь дней!

А что если Марианна подогреет себе обед, а газ закрыть забудет? Или высунется из окна и упадёт? Или откроет дверь кому-нибудь чужому? Мало ли какие бывают случаи!

Марианна и сама всё это хорошо понимала, но переселяться к фрау Кульм ей всё равно не хотелось.

«А вдруг эта фрау Кульм прямо сегодня меня домой не отпустит! — пришло ей вдруг в голову. — Такой врунье ещё визиты наносить!»

Марианна с решительным видом вошла во двор своего дома. Она была готова к борьбе. Она так хлопнула входной дверью, что стёкла на узенькой дверце, отделявшей вестибюль от лестницы, подозрительно зазвенели. Шаги её гулко отдавались в пустом вестибюле. На третьей ступеньке она остановилась оглянулась назад. Нет, все стёкла целы.

— Да тише вы! — сказала им Марианна.

Всё-таки удивительно, до чего прочные эти стёкла.

Марианна потёрла пальцем большую медную шляпку гвоздя на перилах. «Спрошу маму, — решила она. — Она вообще-то меня ещё хоть немножко любит?»

На втором этаже Марианна снова остановилась.

Это ведь мамин голос? Да, мамин!

Мама пела там, наверху, — она мыла пол в передней. Было хорошо слышно, как она скребёт щёткой половицы. Она всегда поёт, когда работает. И ни разу ещё не пожаловалась, что ей уже трудно нагибаться.

Марианна обхватила перила обеими руками.

Шмыгнула носом, глотнула слёзы, опять шмыгнула носом.

Мама в таком хорошем настроении, а Марианна своим унылым видом сейчас всё испортит. Какое уж тут пение! Посмотрит, будто хочет что-то спросить, но ничего не спросит. Так и будет молча мыть пол дальше.

Она изо всех сил моргала глазами и сопела, чтобы не разреветься.

«Не реви, не реви, не реви!»

И тут же опять почувствовала, что вот-вот расплачется.

Но вдруг сказала сама себе строго: «Петрушка! Всё! Не смей реветь! Петрушка! Слышишь?»

Иногда Марианна строила перед зеркалом разные рожи — весёлые, грустные, надменные, милые. А то даже и страшные. Но сейчас никакого зеркала тут не было. Можно, правда, поглядеться в блестящий замок портфеля, но в нём сама себя не узнаешь — не девочка, а какая-то надутая резиновая кукла. И всё-таки Марианна посмотрелась в замок портфеля и примерила милую улыбку.

Двенадцать человек - не дюжина i_011.png

Это ей вполне удалось.

Правда, улыбка была поддельная, но Марианна осталась ею довольна.

Ступенька за ступенькой она поднималась всё выше, неся свою улыбку, словно наполненный до краёв кувшин с молоком.

«Только бы донести!..»

Она думала: «Вечером в постели спрячу голову под подушку и наревусь досыта!»

«Только бы донести!..»

Она улыбалась.

И, окрылённая своим геройством — для мамы! — она, перескакивая через последние ступеньки, подбежала к двери и нажала кнопку звонка.

Двенадцать человек - не дюжина i_012.png

Глава четвёртая, которую никому не советуем пропускать, потому что в ней будут представлены все члены семьи Нелли Зомер

Сестра и два брата:

Нелли Зомер, одиннадцати с половиной лет, волосы светлые, размер обуви — 37. Когда идёт дождь, бегает в школу в резиновых сапогах своего брата Эриха.

Эрих Зомер, двенадцати с половиной лет. Считает, что здравомыслящие девчонки встречаются чрезвычайно редко. Карманы набиты винтиками, гвоздями, засохшей жевательной резинкой, шариками и другими предметами.

Фриц Зомер, пятнадцати лет, ученик выпускного класса и мастер на все руки. Он старший брат, на которого можно положиться. С того дня, когда ему исполнилось четырнадцать лет, добровольно моет шею и уши.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: