— Ваше высокопреосвященство, не смотрите на меня как на проповедника, явившегося слушать похвалы своим малым заслугам. Я пришел, чтобы смиренно поведать вам о сверхъестественном событии, которое произошло вчера вечером в моей церкви, и рассказать о той глубокой тревоге, в которую оно меня повергло!

— Сверхъестественное событие, сын мой? — спросил архиепископ, поднимая на него глаза.

— По крайней мере все, кажется, говорит об этом, монсеньер. Оно меня настолько потрясло, что я больше не знаю точно, как его расценивать. И я не осмеливаюсь это делать из опасения совершить грех гордыни или недостатка веры.

Он казался жертвой искреннего волнения. Архиепископ смотрел на него с любопытством.

— Сын мой, — сказал он, — самые мудрые умы терпят иногда временные поражения. Поведайте мне причину вашего волнения, и с божьей помощью мы найдем средство против него.

— Вот, ваше высокопреосвященство: несколько дней назад я, как вы уже знаете, читал проповедь о чуде, как одной из статей нашей веры. Я старался, как мог, убедить неверующих и колеблющихся. Вчера после исповедей ко мне подошла женщина со слепым сыном. Она стала умолять меня испросить у господа чуда — исцелить ее сына. Я не решался. Я видел в этом зло, кощунственное искушение господа. Но в конце концов против своего желания я согласился из жалости. При виде ее слез я осмелился даже возложить руки на глаза калеки. И тут же раскаялся в этом, как в грехе гордыни. О ваше высокопреосвященство! Лишь только я прикоснулся пальцами к его векам, произошло чудо. Слепой увидел свет! Он видит. Его мать и он преисполнены благодарности, а я… я не знаю, что думать. Я пришел просить у вас совета.

Архиепископ смотрел на него с возраставшим удивлением и долго думал, прежде чем заговорить.

— Сын мой, — сказал он наконец, — если бы мне рассказал об этом кто-нибудь другой, а не вы, чья осторожность и скромность мне известны, не скрою, у меня было бы большое сомнение. Вы знаете, что знаки такого рода редки; это и придает им столь великую ценность. Церковь требует самых серьезных доказательств и обилия проверенных свидетельств, прежде чем дать оценку такому событию. Разумеется, господь может вызвать сверхъестественное явление. Нужно лишь знать, когда он это хочет и не будет ли искушением его просить оказать знак своей милости в каком-то частном случае.

— Монсеньер, это как раз то, о чем я говорил себе перед тем, как обратиться к нему с молитвой…

— Кроме того, — продолжал прелат, — и мне нечего прибавить по этому поводу такому ученому, как вы, — случаи заблуждений бесчисленны. Иногда сами мощные умы оказываются в плену видимости.

— То же самое я твержу себе со вчерашнего дня, монсеньер. Но эту женщину ко мне направил мой друг, доктор Фэвр, один из самых знаменитых врачей нашего времени. Он категорически заявил, что больной не может быть вылечен… Да и как сомневаться, если чудо произошло рядом со мной, под моими руками, бея чьего-либо вмешательства?!

— Я повторяю, сын мой, — властным голосом снова заговорил архиепископ. — Чудо — это явление поистине исключительное. В этом вопросе мы, служители церкви, обязаны проявлять беспощадный критический подход, быть может более, чем другие. Не забывайте, что враги религии, л ваши и мои, всегда подстерегают нас в наших возможных, заблуждениях, чтобы использовать их против нас. Их приемы многочисленны Прежде всего следует иметь в виду обман…

— Это было моей первой мыслью, — признался священник, — но она показалась мне невероятной в данном случае.

— Тогда отклоним ее. — Остаются другие. Крупный ученый, сказали вы, осудил несчастного на вечную слепоту? Вы сами знаете, что наука не непогрешима, Вполне возможно, даже вероятно, — и это самое разумное мнение, какое я мог бы высказать, — что он ошибся в диагнозе, приняв временное заболевание за неизлечимый недуг. Разве анналы науки не являют нам многочисленные примеры подобных заблуждений? В этом случае не было бы необходимости призывать чрезвычайное вмешательство нашего всемогущего господа, вмешательство, которое мне кажется просто невероятным… Не нужно думать, сын мой, — добавил он снисходительно, — что обилия добродетелей и талантов, как у вас, достаточно для того, чтобы вызвать этот столь редкий божеский знак, то чудо, которое является одним из дивных проявлений божества и одной из наиболее прочных статей нашего учения.

— Не думаете ли вы, ваше высокопреосвященство, что было бы грехом гордыни поверить в чудо в данном случае?

Он спросил об атом с какой-то странной интонацией, так, словно утвердительный ответ облегчил бы его душу. Архиепископ, казалось, был недоволен и снова задумался.

— Я не могу еще высказать окончательного мнения, сын мой, и, говоря со всей откровенностью, я опасаюсь это делать. Но вы должны успокоиться. Я чувствую, что вы искренни, а кажущаяся видимость вводила в заблуждение более мудрых людей, чем вы. Даже сами святые иногда бывали в плену галлюцинаций!.. Я полагаю, что нам нужно подождать других свидетельств, кроме вашего и этих двух простых душ, прежде чем предположить — и с какой осторожностью! — возможность прямого вмешательства. Подумайте только, сын мой! От прикосновения ваших рук, в вашей церкви!

— Да, — как эхо, повторил священник. — От прикосновения моих рук, в моей церкви, в наши дни. Именно об этом я и думаю со вчерашнего дня.

— А этот несчастный? Вы мне сказали, что он был не в полном разуме. Не был ли он сам жертвой какой-нибудь галлюцинации? Какого-нибудь приступа безумия?

— Он видит, — сказал аббат Монтуар, — и к нему вернулся рассудок. Сегодня утром я получил от него большое письмо, в котором он говорит о своем счастье и заверяет в своей вечной признательности.

— Как бы там ни было, я вам советую еще раз спокойно и хладнокровно подумать, — заговорил архиепископ после некоторого молчания. — И конечно подождите заключения доктора Фэвра. Когда он снова осмотрит этого молодого человека, вполне возможно, он сам признает, что ошибся в диагнозе. Идите с миром. Я буду молить господа снова даровать вам покой.

Возвратившись от архиепископа, аббат Монтуар подверг строгому анализу свои мысли. Событие уже несколько отошло назад, и он стал сомневаться в своих собственных чувствах. Рассудительные слова архиепископа его немного успокоили. Ему удалось убедить себя, что он был введен в заблуждение кажущейся видимостью чуда, и словно почувствовал от этого облегчение. Он решил, не откладывая, пойти к доктору Фэвру.

“В конце концов, — думал он, ожидая у двери своего друга, — в основе всего этого лежат физические и материальные причины. Необходимо их тщательно изучить, прежде чем прийти к окончательному заключению”.

Едва завидев сутану аббата в зале ожидания, доктор Фэвр бросился к нему, заставил пройти вперед мимо других посетителей и, бормоча какие-то слова извинения, ввел в свой кабинет. Он казался крайне возбужденным. Он не дал своему другу времени объясниться.

— Я ждал тебя с нетерпением! Ты пришел я, полагаю, по поводу Жана Курталя? Его мать вчера вечером привела его ко мне. Это самый поразительный случай, какой я имел возможность видеть за всю мою практику, и я еще не пришел в себя от потрясения, которое испытал. Выслушай меня! Ты, конечно, знаешь, что наука часто ошибается. Я не являюсь одним из ее фанатичных ревнителей. У меня бывали заблуждения, и я каждый раз их признавал. Во многих случаях все, что мы, медики, можем сказать, — это “может быть” или “вероятно”.

Доктор помолчал, затем снова начал с некоторой торжественностью:

— Однако в данном случае не было, поверь мне, ни малейшей возможности заблуждения. По выходе Жана Курталя из больницы, где все врачи считали его неизлечимым, я лично занялся им, так как его мать, я говорил тебе, служит в моей семье в течение многих лет и ее отчаяние тронуло меня. Он был обследован мной и некоторыми моими коллегами, самыми крупными специалистами. Никогда ни один случай не был проанализирован с такой добросовестной тщательностью, и все мы пришли к единому мнению: он не мог видать. Причина была абсолютно материальной. Я не хочу входить сейчас в долгие объяснения — я оставляю их для доклада, который собираюсь представить в академию, — он не мог видеть, говорю я тебе! Я сообщил о происшедшем двум моим коллегам, Они тоже взволнованы. Как врачи, мы можем заявить лишь следующее: этому выздоровлению не может быть дано никакого научного объяснения. Я оставляю тебе, священнику, делать выводы. Но этот случай, невозможный в моем понимании, обязывает меня признать сверхъестественное вмешательство и заявить: это чудо…