Сиприен заприметил на рыночной площади весьма симпатичного трехлетнего жеребца, полного молодого огня, которого ему уступали за весьма умеренную цену. Инженер испытал коня под седлом и. найдя его выучку достаточной, собирался уже отсчитать торговцу требуемую сумму, когда Бардик, отведя хозяина в сторону, спросил:

— Послушай, папочка, ты собираешься купить этого коня?

— Именно так, Бардик! Он самый красивый из тех, кого я когда-либо видел за такую цену!

— Не надо его брать, даже если бы его тебе дарили! — ответил молодой кафр.— Такая лошадь не выдержит и недели путешествия по Трансваалю!

— Что ты хочешь сказать? — недоумевал Сиприен.— Уж не собираешься ли играть со мной в колдуна?

— Нет, папочка, но Бардик знает пустыню и предупреждает тебя, что этот жеребец не «просолен».

— Не «просолен»? Ты, стало быть, намерен потребовать, чтобы я купил коня в бочонке?

— Нет, папочка, это значит только, что он еще не болел болезнью Вельда. Скоро он ею непременно заболеет и тогда, даже если не умрет, все равно будет тебе бесполезен!

— Ах вот оно что! — воскликнул Сиприен, пораженный предупреждением слуги.— А в чем проявляется эта болезнь?

— Это горячка с кашлем,— ответил Бардик.— Надо покупать только тех лошадей, которые ею уже переболели,— что легко узнать по их виду,— а после выздоровления они очень редко заболевают ею снова!

Перед лицом такой опасности колебаться не приходилось. Сиприен тут же прекратил торг и отправился за разъяснениями. Все, к кому он обращался, подтвердили правоту Бардика. То, о чем говорил кафр, было настолько общеизвестно, что об этом даже никогда не заходила речь.

Допустив первую оплошность, месье Мэрэ стал более осторожен и, прежде чем выбирать коня, заручился поддержкой одного ветеринарного врача из Потчефстрома. С его помощью Сиприену наконец удалось раздобыть верховое животное, подходящее для такого рода путешествий. Это был старый конь серой масти, на вид кожа да кости, с каким-то огрызком вместо хвоста. Но уже с первого взгляда не оставалось сомнений, что он, во всяком случае, «просолен», и хотя рысью бежал тяжеловато, но все равно намного лучше, чем можно было предположить по внешнему виду. Темплар — так звали коня — пользовался в этом краю хорошей репутацией ломовой лошади, и, увидев его, Бардик, бесспорно имевший право высказать свою точку зрения, выразил полное удовлетворение.

Сам Бардик был приставлен заниматься фургоном и упряжкой быков, в чем его товарищ Ли ему помогал.

Вопрос об оружии оказался не менее деликатным. Сиприен умело подобрал себе ружья — прекрасное нарезное системы «Мартини-Анри» и карабин Ремингтона, хотя и не отличавшиеся особым изяществом, но с хорошей наводкой и возможностью быстрой перезарядки. Но до чего он никогда бы не додумался без подсказки китайца, так это приобрести некоторое количество патронов с разрывными пулями. Вначале ему показалось достаточным взять с собой пять или шесть сотен зарядов пороха и свинца, и он с большим удивлением узнал, что для пущей безопасности в стране хищных зверей и не менее свирепых туземцев требовалось самое малое четыре тысячи зарядов на ружье.

Сиприену пришлось обзавестись также двумя револьверами с разрывными пулями и пополнить свое вооружение покупкой отличного охотничьего ножа, уже лет пять красовавшегося на витрине оружейника из Потчефстрома,— до сих пор никому не приходило в голову его приобрести. На этой покупке опять-таки настоял Ли, уверявший, что полезней такого ножа ничего не может быть. И та забота, с которой он отныне взялся лично поддерживать в надлежащем состоянии острие и полировку короткого и широкого лезвия, очень напоминавшего штык-кинжал французской пехоты, свидетельствовали о его доверии к холодному оружию, которое он разделял со всеми мужчинами своей расы.

Сверх прочего, осторожного китайца по-прежнему сопровождал знаменитый красный сундук. Помимо кучи коробок и таинственных препаратов, он засунул в него около шестидесяти метров тонкой и гибкой, затянутой в плотную оплетку веревки, которая у матросов получила название «линь». Когда его спрашивали, что он собирался из нее делать, он уклончиво отвечал:

— А разве в пустыне не надо развешивать белье, как и всюду?

За день необходимые покупки были сделаны.

Непромокаемое сукно, шерстяные одеяла, хозяйственная утварь, разнообразные съестные припасы в запаянных банках, хомуты, цепи, запасные ремни — все это составило основу товарного склада в задней части фургона. Головная часть, забитая соломой, должна была служить постелью для путешественников.

Джеймс Хилтон отлично справился со своими полномочиями и, казалось, весьма удачно подобрал все, что могло оказаться необходимым для ассоциации[81]. Он очень кичился солидным опытом колониста-поселенца и, скорее для демонстрации своего превосходства, нежели из духа товарищества охотно просвещал попутчиков относительно обычаев Вельда.

Однако Аннибал Панталаччи непременно вмешивался и тотчас обрывал его.

— Какая вам корысть делиться знаниями с французом? — говорил он полушепотом.— Или очень хочется, чтоб он выиграл приз в гонках? На вашем месте я бы держал свои знания при себе.

На что Джеймс Хилтон, с искренним восхищением глядя на неаполитанца, тут же отзывался:

— Это вы здорово сказали… Очень здорово!… Я бы никогда до этого не додумался!

Надо заметить, Сиприен, чуть было не обжегшийся на покупке коня, честно предупредил Фриделя насчет здешних лошадей. Но наткнулся на такое самодовольство и безграничное упрямство, что пришлось отступить. Немец слышать ничего не хотел, вознамерившись во всем поступать по-своему. И купил самого молодого и горячего жеребца, какого только мог найти,— того самого, от которого отказался Сиприен,— а потом занялся орудиями для рыбной ловли, заявив, что дичь скоро надоест.

Наконец приготовления кончились, и спутники двинулись в дорогу.

Фургон, влекомый дюжиной рыжих с черным быков, вначале двигался под высоким предводительством Бардика, который то шел рядом с могучими животными, то — для передышки — вскакивал на передок телеги. Там, восседая на козлах, он целиком отдавался дорожной тряске, ни о чем более не беспокоясь, и, казалось, был в восторге от такого способа передвижения. Четверо всадников скакали впереди и позади экипажа. За исключением случаев, когда они находили целесообразным отъехать в сторону — подстрелить куропатку или разведать местность, неизменный порядок следования крохотного каравана на долгие дни оставался именно таким.

После короткого обсуждения спутники решили держать путь прямо к истоку Лимпопо. Все собранные сведения сходились на том, что Матакит должен был направиться этой дорогой. В самом деле, если он намеревался как можно скорее удалиться от британских владений, то едва ли выбрал бы другую. Преимущество кафра над его преследователями состояло и в легкости его экипажа, и в том, что он родился и вырос здесь, в этой стране. Во-первых он точно знал, куда ему направиться, и выбирал самый прямой путь, а во-вторых, не сомневался, что всюду найдет помощь и покровительство, еду и приют,— а если потребуется, то и помощников. Можно ли было надеяться, что негр не воспользуется своим влиянием на соплеменников и не настроит их против гнавшихся за ним чужаков да, избави Бог, не устроит на них нападения? Поэтому Сиприен и его спутники все отчетливее сознавали необходимость двигаться в полном составе и взаимно поддерживать друг друга на всем протяжении экспедиции — если хотели, чтобы хоть кто-то из них пожал ее плоды.

Трансвааль, который они собирались пересечь с юга на север,— обширная область Южной Африки, площадью самое малое в тридцать тысяч гектаров. Она простирается между Ваалем и Лимпопо к западу от Драконовых гор. Полностью колонизованный бурами, бывшими голландскими гражданами Капской области, число которых за пятнадцать — двадцать лет проживания там увеличилось более чем до ста тысяч, Трансвааль, естественно, оказался предметом вожделений Великобритании. И она в 1877 году присоединила его к своим капским владениям. Однако непрекращающиеся выступления буров, упорно стремящихся остаться независимыми, не дают пока оснований считать что судьба страны уже решена[82].