Она была коренной жительницей Аляски. В этой стране к северу и югу от великой реки Юкон, прорезающей Аляску с запада на восток, живет множество кочевых и оседлых племен: коюколи, основная и, наверное, самая дикая народность, затем ньюикаргуты, танана, каучадины, а также, ближе к устью реки, пастодики, хейваки, примски, меломуты и индгелеты[95].

К последнему народу и принадлежала юная индианка, которую звали Кайетта.

Кайетта лишилась отца, матери и вообще всех родственников. Индейские племена, к сожалению, часто вымирают не просто семьями, а практически целиком, так, что от них не остается и следа на земле Аляски.

Это произошло, например, и со срединным народом, обитавшим ранее к северу от Юкона.

Кайетта, оставшись круглой сиротой, решила податься на юг, в хорошо знакомые края, где ей много раз приходилось кочевать с родным племенем. В Ситке она рассчитывала поступить на службу к русскому чиновнику. По всей видимости, план вполне мог осуществиться благодаря ее честному, наивному лицу и располагающей внешности. Она была очень красива: чуть-чуть смуглая кожа, черные глаза с длинными ресницами и густые черные волосы под меховым капюшоном, обтягивающим голову.

Среднего роста, Кайетта казалась грациозной и гибкой, несмотря на неуклюжие тяжелые одежды.

Как известно, дети индейцев Северной Америки обладают легким и отважным нравом и быстро взрослеют. Мальчишки десяти лет от роду ловко управляются с ружьем и томагавком. Девушек в пятнадцать лет отдают замуж, и даже в столь юном возрасте они становятся превосходными хозяйками. У Кайетты выработался не по годам суровый и волевой характер, и долгое путешествие в одиночку свидетельствовало о ее достоинствах. Уже в течение месяца она находилась в дороге, направляясь на юго-запад Аляски, и почти достигла побережья, когда на опушке леса всего в нескольких сотнях шагов услышала два выстрела, а затем крики боли и отчаяния.

Именно эти звуки долетели и до обитателей «Прекрасной Колесницы».

Не раздумывая, Кайетта бесстрашно бросилась к месту событий.

Без всякого сомнения, именно ее приближение спугнуло злодеев, так как девушка различила в темноте силуэты двоих удиравших сквозь заросли. Но, по всей видимости, грабители скоро поняли, что имеют дело с беззащитным ребенком; они скорее всего уже собирались вернуться на поляну и хорошенько обыскать свои жертвы, но появление господина Каскабеля с домочадцами спугнуло их окончательно.

Увидев двух человек, распростертых на земле, из которых один еще подавал признаки жизни, Кайетта начала звать на помощь. Таким образом, первые крики, услышанные господином Каскабелем, принадлежали жертвам ограбления, остальные — юной индианке.

Ночь прошла спокойно. Злоумышленники не решились, конечно, напасть на «Прекрасную Колесницу», а поторопились уйти подальше от места преступления.

Наутро Корнелия не обнаружила никаких изменений в состоянии раненого, оно оставалось весьма тревожным.

В этих обстоятельствах Кайетта оказалась очень кстати, она насобирала каких-то трав, обладавших, на ее взгляд, обеззараживающими свойствами.

Девушка заварила их по особым индейским рецептам, и к ране приложили новый компресс, смоченный этим настоем; после этого не просочилось ни единой капли крови.

С наступлением дня раненый стал дышать свободнее; но из его рта по-прежнему вырывалось только дыхание; он не произнес даже обрывка сколько-нибудь внятного слова.

Поэтому узнать, кто он такой, откуда и куда шел, что делал на границе Аляски, почему он и его спутник подверглись нападению, пока было невозможно.

Во всяком случае, коль скоро это дорожное ограбление, то злоумышленники, удравшие при приближении индианки, должно быть, кусали теперь локти от злости, поскольку упустили редкий шанс в такой нечасто посещаемой путешественниками стране.

Все сомнения рассеялись, когда господин Каскабель, сняв одежду с раненого, обнаружил в кожаном поясе на талии пострадавшего приличное количество золотых монет американского и русского происхождения. Сумма огромная — примерно пятнадцать тысяч франков. Господин Каскабель припрятал деньги, чтобы возвратить их владельцу, когда тот придет в себя. Документов же не имелось никаких, не считая записной книжки с несколькими пометками на русском и на французском языках. Ни одна из них не помогла установить личность неизвестного.

Утром, около девяти, Жан предложил:

— Отец, нужно исполнить последний долг перед убитым.

— Ты прав, Жан, пора. К тому же мы, возможно, найдем какой-нибудь документ. Пойдешь с нами, — обратился он к Клу, — возьми кирку и лопату.

Вооруженные еще и ружьями и револьверами, они направились вдоль опушки вчерашним маршрутом.

Через несколько минут все оказались на месте преступления.

Видимо, путешественники устроились здесь на ночлег. Об этом свидетельствовали многочисленные следы и остатки костра, угли которого еще теплились. Вокруг огромной сосны в две кучи была собрана трава, чтобы на ней могли растянуться двое, и вполне возможно, что путники в момент нападения спали.

Убитый уже окоченел.

По его одежде, лицу и натруженным рукам пришедшие догадались, что этот человек, которому едва ли перевалило за тридцать, скорее всего прежде прислуживал раненому.

Жан осмотрел его карманы. Никаких документов и тем более денег. На поясе только револьвер американского производства с шестью патронами; бедняга так и не успел воспользоваться оружием.

Скорее всего в результате внезапной и непредвиденной атаки оба путника пали один за другим.

В тот ранний час окрестности поляны были пустынны. После непродолжительной разведки Жан вернулся ни с чем. Ясно, что бандиты больше не возвращались, иначе они по меньшей мере забрали бы револьвер с пояса жертвы.

Тем временем Клу уже вырыл могилу, достаточно глубокую, чтобы ее не раскопали хищники. Когда земля закрыла тело покойного, Жан прочитал молитву.

Затем господин Каскабель, Жан и Клу вернулись в лагерь. Пока Кайетта дежурила у изголовья пострадавшего, Жан и его родители собрались на совет.

— Если мы пойдем обратно в Калифорнию, — рассуждал господин Каскабель, — раненый не выживет, придется преодолеть сотни и сотни лье. И для него, и для нас лучше бы доставить его в Ситку, куда можно добраться за три-четыре дня, если бы не запрет этих вонючих русских шпиков даже одной ногой ступить на их «священную землю»!

— И все-таки надо идти в Ситку, — решительно заявила Корнелия, — и именно туда мы сейчас и направимся!

— Но как? Мы не успеем пройти и одного лье, как нас остановят…

— Не важно, Цезарь! Мы пойдем, и пойдем немедленно! А встретив фараонов, мы расскажем им все, что произошло, и возможно, они не откажут этому несчастному в том, в чем отказали нам…

Господин Каскабель в сомнении покачал головой.

— Мама права, — сказал Жан. — Попробуем проникнуть в Ситку, не спрашивая у жандармов разрешения, которого они все равно не дадут. Мы только зря потеряем время. Скорее всего они решили, что мы отправились обратно в Сакраменто, и ушли. Уже двадцать четыре часа нет ни малейших признаков их присутствия. Они обратили бы внимание на вчерашние выстрелы…

— И правда, — задумался господин Каскабель. — Похоже, ушли…

— Если только… — Клу решил принять участие в разговоре.

— Да! Если только… По крайней мере… Короче, решено! — закрыл совещание господин Каскабель.

Замечание Жана было совершенно справедливым, и, вероятно, не оставалось ничего лучшего, как возобновить поход на Ситку.

Уже через четверть часа Вермут и Гладиатор в нетерпении рыли копытами землю. Вынужденный отдых на границе позволил им набраться сил, и теперь они за день способны преодолеть значительное расстояние. «Прекрасная Колесница» вновь покидала колумбийскую территорию, и господин Каскабель не скрывал своего удовольствия.