Что делала все это время юная индианка? Ответ на этот вопрос угадать несложно. Она ловко помогала госпоже Каскабель во всех приготовлениях к путешествию. Добрая женщина прониклась к ней материнскими чувствами; она полюбила ее так же, как Наполеону, день ото дня все больше привязываясь к новой дочери. Впрочем, каждый в семье со своей стороны испытывал глубокое уважение к Кайетте, и бедную девочку распирало от счастья, которое ей не приходилось прежде испытывать. Когда-нибудь настанет очень грустный день, и судьба разлучит Кайетту и труппу. Но неужели именно сейчас ей надо поступать в служанки и остаться одной-одинешеньке в Ситке? Зарабатывать на жизнь и, вполне возможно, едва-едва сводить концы с концами?

— Так вот, — говаривал иной раз господин Каскабель, — если наша милочка Кайетта или, вернее, наша маленькая перепелочка, как я предпочитаю называть ее, так вот, если маленькая перепелочка любит танцевать, то, может, стоит ей попробовать себя в этом деле? Ах! Какой она будет прелестной танцовщицей! А какой очаровательной наездницей! Если, конечно, она захочет дебютировать в цирке… Уверен, она прыгнет на коня, словно настоящий кентавр![103]

Господин Каскабель был всерьез убежден, что кентавры являлись превосходными всадниками, и не стоило спорить с ним на этот счет.

Сергей Васильевич замечал, как Жан, слушая отца, качал головой, и понимал, что серьезный и сдержанный юноша разделяет далеко не все родительские идеи в отношении акробатики и других цирковых упражнений.

Все сильно беспокоились и грустили о том, что станет с Кайеттой, о ее будущей жизни в Ситке; но накануне отъезда господин Серж взял девушку за руку и сказал:

— Друзья! У меня никогда не было детей. И вот теперь есть приемная дочь. Кайетта согласна принять меня в качестве отца, а я прошу для нее места в «Прекрасной Колеснице»!

Какая неуемная радость стала ответом господину Сержу, какими щедрыми ласками наделили «маленькую перепелочку»! Господин Каскабель не удержался, чтобы с некоторой дрожью в голосе не сказать своему новому другу:

— Вы очень добрый человек!

— Почему? — удивился Сергей Васильевич. — Или вы забыли, что сделала для меня Кайетта? Разве не естественно, что теперь она мне как родная, ведь я обязан ей жизнью!

— Что ж! В путь! — воскликнул господин Каскабель. — Но раз вы стали ей отцом, то я буду дядей!

На рассвете двадцать шестого июня «яхта Каскабелей снялась с якоря», по образному выражению ее капитана. Для полноты сравнения остается лишь вспомнить известную фразу бессмертного Прюдома[104] о том, что не стоит пускаться в плавание по вулкану. Фраза вполне уместна, во-первых, в переносном смысле, ибо в дороге «яхту» ожидали всяческие трудности, и, во-вторых, в прямом, так как на восточном берегу Берингова моря достаточно вулканов, потухших и действующих.

«Прекрасная Колесница» покидала столицу Аляски под шумные пожелания счастливого пути. Ее провожали многочисленные новые друзья и поклонники. За несколько дней своего пребывания у ворот Ситки труппа собрала добрый урожай «браво» и изрядное количество рублей.

Слово «ворота» употреблено здесь абсолютно точно. Дело в том, что город окружал сильно укрепленный забор, оставлявший только несколько узких проходов, проникнуть за которые без разрешения было очень нелегко.

Российские власти, наверное, остерегались наплыва индейцев калушей из междуречья Стикина и Чилкута, в окрестностях Ново-Архангельска. Здесь повсюду виднелись их вигвамы весьма первобытной конструкции. Низкий вход вел внутрь вигвама, в круглое помещение, иногда разделенное на две части; свет проникал только через отверстие в потолке, которое одновременно являлось и дымоходом. Эти вигвамы образовывали как бы пригород или предместье Ситки. После захода солнца ни один индеец не имел права оставаться в городе. Справедливый запрет, оправданием которому служили напряженные отношения между краснокожими и бледнолицыми.

Покинув пределы Ситки, «Прекрасная Колесница» сначала преодолела на специальных паромах несколько узких проливов и достигла оконечности извилистого залива под названием Линн-канал. Затем путь продолжался уже по суше.

Господин Серж и Жан тщательно изучили маршрут по крупномасштабной карте, приобретенной в Клаб-Гардене. Кайетту, хорошо знавшую местность, тоже пригласили на совет. Живой ум и сообразительность позволили девушке быстро понять обозначения на карте. Она объяснялась на наречии, состоявшем наполовину из индейских, наполовину из русских слов, и ее замечания оказались весьма полезны. Хотелось выбрать самую короткую, а вернее, самую легкую дорогу до Порт-Кларенса, расположенного на восточном берегу Берингова пролива. Совет пришел к выводу, что «Прекрасной Колеснице» нужно сначала двигаться прямо к реке Юкон, к одноименному форту. Это сто пятьдесят лье от Ситки, то есть примерно половина всего пути до пролива. Такой маршрут позволит избежать трудностей следования по прибрежной полосе, большая часть которой покрыта горами, тогда как долина Юкона проложена между лабиринтом хребтов на западе и Скалистыми горами, отделяющими Аляску от долины Маккензи и территорий Новой Британии.

Неудивительно, что несколько дней спустя семья Каскабель обнаружила, что неровный профиль прибрежных гор и даже самые высокие вершины — Фэруэтер и Святого Ильи исчезли за горизонтом.

Заметим, что тщательно составленный распорядок передвижения соблюдался неукоснительно. Необходимости спешить к проливу не было, поэтому путешественники следовали принципу «тише едешь — дальше будешь». Главное — беречь лошадей, ибо, если, не дай Бог, случится их потерять, их смогут заменить только северные олени. Итак, каждое утро в шесть часов — отъезд, в полдень — привал на два часа, затем опять в путь до шести вечера и наконец — отдых на всю ночь. В среднем наши герои проходили в таком темпе от пяти до шести лье в день.

Впрочем, было бы легче легкого передвигаться и по ночам, так как, по замечанию господина Каскабеля, летнее солнце Аляски никак нельзя назвать лежебокой.

— Не успеет сесть, как опять встает! — удивлялся он. — Светит двадцать три часа в сутки, и без дополнительной оплаты!

В самом деле, в июне на высоких широтах солнце заходит в одиннадцать часов семнадцать минут вечера, а восходит уже в одиннадцать сорок девять — то есть «отдыхает» всего тридцать две минуты, а вечерние сумерки без перерыва переходят в предрассветные.

Погода стояла жаркая, порой душная. В таких условиях более чем неосторожно не делать привал в полуденные обжигающие часы. Люди и животные ощутимо страдали от чрезмерной жары и духоты. Кто бы поверил, что у Полярного круга температура иной раз поднималась до тридцати градусов выше нуля по Цельсию? Тем не менее дело обстояло именно так.

Поэтому, хотя путешествие протекало в безопасности и без больших тягот, измученная невыносимой погодой Корнелия часто сетовала на нее.

— Скоро вы пожалеете о том, что сейчас ругаете! — заметил как-то господин Серж.

— Об этой жуткой жаре? Никогда! — воскликнула хозяйка.

— В самом деле, мама, — присоединился Жан, — ты будешь страдать, но уже от холода, там, за проливом, в сибирской тундре!

— Я с вами согласен, господин Серж, — вступил в разговор господин Каскабель. — Но если от жары нет защиты, то с холодом можно бороться хотя бы с помощью огня.

— Да, конечно, мой друг, — ответил Сергей Васильевич, — и именно такой борьбой вы займетесь через несколько месяцев, так как морозы будут ужасными, запомните мои слова!

«Прекрасная Колесница» прокатила через «каньоны» — узкие ущелья, причудливо прорезавшие гряду невысоких холмов, и к третьему июля перед ней открылись обширные равнины с характерными для этих мест редкими лесами.