Цезарь Каскабель говорил сущую правду. Он и его жена одержимы только одной мечтой: возвратиться во Францию, и теперь, когда в деньгах не было недостатка, они могли ее осуществить!

— Итак, мы выезжаем завтра! — сказал господин Каскабель.

— Наверно, это будет наше последнее путешествие? — с надеждой промолвила Корнелия.

— Дорогая, — с чувством возразил господин Каскабель, — я знаю только одно последнее путешествие — то, на которое Господь Бог не выдает обратного билета!

— Хорошо, Цезарь, но, может, нам стоит отдохнуть теперь, когда у нас есть капитал?

— Отдохнуть, Корнелия? Никогда! Не нужно мне богатства, если оно приведет нас к праздности! Ты не имеешь права оставлять без употребления таланты, которыми так щедро одарила тебя природа! Или ты воображаешь, что я способен жить сложа руки и позволить ослабнуть моим суставам и мышцам? Думаешь, Жану удастся забросить свои занятия эквилибристикой, Наполеона не будет больше танцевать на проволоке с шестом или без него, Сандр перестанет забираться на вершину пирамиды из гимнастов, а Клу откажется от своей полдюжины пощечин в минуту и от восторгов публики? Нет, Корнелия! Скажи лучше, что дождь зальет солнце, рыбы выпьют море, но не говори, что однажды наступит час отдыха для семейства Каскабель!

Теперь осталось лишь завершить необходимые приготовления, чтобы отправиться в дорогу на следующий день, как только солнце взойдет над горизонтом Сакраменто.

Сборы закончились вскоре после обеда. Само собой разумеется, пресловутый сейф установили в самом надежном месте — в последнем отсеке фургона.

— Таким образом, мы сможем, — сказал господин Каскабель, — стеречь его днем и ночью!

— Решительно, Цезарь, то была отличная идея, — заметила Корнелия, — и я не жалею денег, потраченных на наш сейф.

— Может, он и маловат, дорогая, но мы купим другой, побольше, если наша кубышка вдруг располнеет!

«Каскабель!… Имя, известное и даже знаменитое на всех пяти континентах и в «прочих краях», — с гордостью заявлял тот, кто с честью носил его.

Цезарь Каскабель, уроженец Понторсона, что расположен в самом сердце Нормандии, в полной мере унаследовал находчивость, смекалку и остроумие, присущие народу этой земли. Но, как бы ни был он хитер и изворотлив, не стоит равнять его с другими, часто очень подозрительными членами фиглярской гильдии[16]. Будучи отцом троих детей и главой семьи, он искупал личными добродетелями незавидность своего происхождения и беспорядочность своей профессии.

В данный момент господину Каскабелю исполнилось столько лет, на сколько он выглядел, а именно сорок пять, ни больше, ни меньше. Он был в прямом смысле дитя своего отца, ибо колыбелью ему служила заплечная сума, которую отец таскал по всем ярмаркам и рынкам нормандской провинции. Мать Цезаря умерла, едва ребенок успел увидеть свет, а когда через несколько лет за ней последовал и отец, то Цезарю посчастливилось: его приняли в труппу бродячих циркачей. Там и прошло его детство, в кульбитах, сальто и смертельных трюках, голова вниз, пятки наверх. Затем он постепенно перепробовал профессии клоуна, акробата, силача, и так до того момента, когда он возглавил маленькое семейство, которое он исполу создал с госпожой Каскабель, урожденной Корнелией Вадарасс, из Прованса.

Цезарь был умен и изобретателен, и при том, что имел силу недюжинную и ловкость исключительную, его душевные качества не уступали физическим. Как известно, катящийся булыжник не обрастает мхом, но трется о неровности дороги, полируется, углы его затупляются, камень становится круглым и блестящим. Так и господин Каскабель за время сорокапятилетних странствий настолько обтерся, отполировался и округлился, что знал о жизни все, что можно о ней знать, и ничему не удивлялся, ничем не обольщался. От ярмарки к ярмарке он проехал всю Европу, затем отлично приспособился сначала к голландским и испанским колониям, потом к Америке. Вследствие того он научился понимать почти любое наречие и объясняться более или менее прилично даже на тех языках, которых, по его собственному утверждению, он совсем не знал, так как не стеснялся прибегать к жестам тогда, когда ему не хватало слов.

Цезарь Каскабель был мужчиной довольно высокого роста, с мощным торсом и гибкими членами; немного выступающая вперед нижняя челюсть выдавала энергию хозяина; крупная голова поросла жесткой шевелюрой, выцветшей под жаром всех солнц и дубленной всеми ветрами, усы без завитков под большим нормандским носом, две полубакенбарды на красноватых щеках, голубые, очень живые, очень проницательные и в то же время добрые глаза, рот, в котором сияли бы все тридцать три зуба, если бы к его собственным добавить еще один. На публике он являл собой настоящего Фредерика Леметра[17], с широкими жестами, фантастическими позами и речью декламатора, а дома был очень простым, очень естественным и обожавшим свою семью человеком.

Цезарь Каскабель отличался безукоризненным здоровьем, и, хотя возраст уже не позволял ему выступать в качестве акробата, он до сих пор восторгал своими силовыми упражнениями, которые требовали «работы бицепсов». Кроме того, он владел необычайным даром в таком жанре ярмарочного искусства, как чревовещание, или энгастримизм, который восходит к древности, поскольку, по словам епископа Евстафия[18], ворожея из Эндора[19] тоже была всего-навсего чревовещательницей. Стоило ему захотеть, как его глотка спускалась из шеи в желудок. Мог ли он петь дуэтом сам с собой? Ах! В этом можно было не сомневаться!

И, чтобы закончить его портрет, отметим, что Цезарь Каскабель питал слабость к великим завоевателям, особенно к Наполеону. Да! Он любил героя Первой империи настолько, насколько ненавидел его палачей — отродий Гудсона Лоу[20], проклятых Джонов Буллей[21]. Наполеон — вот человек! Цезарь никогда не стал бы выступать перед английской королевой, «даже если бы она умоляла его через своего дворецкого». Он так охотно и часто говорил это, что в конце концов сам поверил в свои слова.

Не надо думать, что господин Каскабель был директором цирка — этаким Франкони, Ренси или Луайалем, которые возглавляли труппы наездниц и всадников, клоунов и жонглеров. Нет! Простой фигляр, он выступал на площадях под открытым небом, если стояла хорошая погода, и под шатром, если шел дождь. С помощью этой профессии, капризный характер которой он хорошо изучил за четверть века, ему удалось заработать (и нам это известно) кругленькую сумму, спрятанную теперь в сейфе под замком с шифром.

Сколько труда, сил, а порой и бед она стоила! Теперь самое трудное позади. Семья Каскабель готовилась вернуться в Европу. Они пересекут Соединенные Штаты и возьмут билеты на французский или американский (но только не английский!) пакетбот[22].

Говоря по правде, Цезаря Каскабеля ничто не смущало. Для него не существовало препятствий, а тем более трудностей. Для него извернуться, выпутаться — было обычным и привычным делом. Он мог смело повторить за герцогом Данцигским[23], одним из маршалов его кумира: «Нашлась бы лазейка, остальное — за мной!»

Действительно, Цезарь за свою жизнь пробрался через множество лазеек!

«Госпожа Каскабель, урожденная Корнелия Вадарасс, чистокровная провансалка, несравненная ясновидящая, обладающая всеми прелестями своего пола, увенчанная всеми добродетелями матери семейства, одержавшая славную победу в Чикаго на первенстве по женской борьбе и завоевавшая титул «первой атлетки мира!» — именно такими словами господин Каскабель представлял публике собственную супругу. Двадцать лет назад он женился на ней в Нью-Йорке. Советовался ли он со своим отцом перед свадьбой? Конечно нет! Во-первых, потому что отец «не спрашивал моего согласия по поводу собственной женитьбы», говорил он, а во-вторых, потому что славного папеньки давно уже не было на белом свете. И поверьте, свадьба свершилась очень просто, без предварительных переговоров и формальностей, которые в доброй старой Европе так досадно мешают союзу двух предназначенных друг другу созданий.