Глаза инспектора как-то странно блеснули.

— Как это не дежурите? А кого вы спросились?

Зарко вконец смешался. Да, они и в самом деле самовольно, никого не спросись, прекратили дежурство.

— Я… я подумал… мы подумали… — заговорил он, запинаясь на каждом слове, — ну, что раз уже нашли человека в желтых ботинках… То зачем нам пост?.. Кого нам еще выслеживать?

Из груди инспектора чуть не вырвался стон, но он тотчас подавил его, взглянув на растерявшегося Зарко.

— Я сам виноват! — сказал он твердым голосом. — Я и больше никто! Естественно, вы вправе были думать, что сделали свое дело. Нашли, мол, человека в желтых ботинках — чего же еще! Раз я не поручил вам ничего другого…

— Ведь мы же не знали, что так получится… — пробормотал Зарко, заметно успокоившись.

Инспектор глубоко вздохнул.

— Как бы там ни было… Того, что прошло, назад не вернешь! Продолжай, Филипп!

Мальчик досказал все до конца. Он запомнил и цвет машины, и игрушку, и то, как выглядели ее водитель и мальчик… В его памяти, как на фотопленке запечатлелось все до мельчайших подробностей.

— Молодец! — сказал инспектор. — Поздравляю тебя, Филипп! Ты отлично справился…

— Отлично? — недоверчиво протянул Филипп. — Самое важное пропустил — номер машины!

— Эх, ничего не поделаешь! — пожал плечами инспектор. — Неизвестно еще, как бы я сам поступил на твоем месте.

Филипп посмотрел на него задумчивым взглядом.

— Вы нарочно так говорите. Хотите успокоить меня.

— Нет, нет, я эго совсем искренно!

Инспектор встал и принялся ходить по комнате.

— Филипп, ты осмотрел то место, где это произошло? — спросил он, внезапно остановившись.

— Нет, не осмотрел… А почему надо было осматривать? — смущенно проговорил мальчик.

— Может, они там что-нибудь обронили.

— Нет, я вообще не посмотрел туда… — сказал с сожалением Филипп.

— Ничего, я сам осмотрю… А как выглядел мальчик? Сколько ему лет — так, на вид?

— Сколько и нам! — быстро ответил Филипп. — Может, чуть-чуть постарше…

— Ты говоришь, что он был в синих брюках… Брюки брюкам рознь. Они могут быть и из самой простой ткани, и из самого дорогого шерстяного материала.

— Брюки на нем были совсем не простые! — уверенно заявил Филипп. — И рубашка тоже… Такая чистенькая, выглаженная.

— Вообще, мальчик, по-твоему, был хорошо одет?

— О-о-о! Очень хорошо! Куда лучше, чем мы!

— Так!.. А не помнишь, видел ли ты где-нибудь раньше этого мальчика?

— Нет, не видел.

— Значит, он совсем тебе незнаком? Ты видел его в первый раз?

— В первый! — решительно подтвердил Филипп. — Я уверен, что он совсем из другого квартала.

— Если он тебе где-нибудь встретится, ты узнаешь его?

— Конечно, узнаю.

— Но ты его видел сверху… А если увидишь на улице, сбоку?

— Все равно узнаю. Если он будет так же одет — обязательно узнаю.

— А в какую сторону была повернута машина — к дому Васко или в противоположную?

— В противоположную.

— Как по-твоему, мотор работал или был выключен?

— На это я не обратил внимания… Помню только, что не было слышно никакого шума.

— В каждой машине сбоку есть два стекла, они опускаются и поднимаются… — продолжал инспектор. — Ты не заметил, было ли опущено одно из них и какое?

Филипп ответил не сразу. Он задумался, напрягая память.

— Кажется, первое…

— Ну, этого пока что достаточно! — сказал с довольным видом инспектор. — Ничего, Филипп, не мучь себя из-за номера. Теперь уж преступник не уйдет от нас.

— Значит, вы его поймаете? — радостно воскликнул Зарко.

— Самое большее через два-три дня! А сейчас нам надо осмотреть место.

Внимательное обследование места происшествия дало результат: инспектор обнаружил на мостовой белую перламутровую пуговицу от мужской сорочки. Эта находка очень обрадовала его. Ведь в сущности она являлась одним из бесспорнейших доказательств в деле установления личности преступника. Трудно было сказать, кому принадлежала пуговица — мужчине в пиджаке кирпичного цвета или же мальчику. Но она свидетельствовала о том, что здесь происходила борьба, что здесь имело место отчаянное сопротивление. Инспектор долго стоял с сосредоточенным видом, силясь воспроизвести в своем воображении все, что произошло тут час назад…

Вот мальчик идет по улице. Его настигает машина. Из кабины высовывается мужчина в пиджаке кирпичного цвета:

«Мальчик, хочешь покататься?»

«Не хочу!» — отвечает мальчик.

Но дело в том, что он не говорит, а кричит: «Не хочу!» Но почему кричит? Если кто-нибудь, имея совсем благие намерения, предложит какому-нибудь мальчику прокатить его на машине, тот может или согласиться или не согласиться. Допустим, он не согласился. Станет ли он при этом кричать? Никто не отвечает криком на предложение оказать ему какую-нибудь услугу, сделать ему что-нибудь приятное… Вполне естественно предположить, что мальчик был чем-то напуган — потому и повысил голос. Но чем его могла напугать легковая машина, чем его мог напугать обыкновенный любезный человек?

Инспектор потер лоб. У него уже был приготовлен весьма правдоподобный ответ, однако он с ним не очень спешил и продолжал искать еще какое-нибудь более или менее правдоподобное объяснение. Нет, ничего другого не могло быть. Только это. Мальчик знал человека, который захотел его покатать, и, очевидно, его удерживал какой-то страх перед ним. Он испугался или вида, или какого-нибудь поступка этого человека и крикнул: «Не хочу!»

Да, это было наверняка так…

А потом?

Признав это построение единственно правильным и отвечающим истине, можно было легко объяснить и все остальное. Видя, что добром ему ничего не добиться, человек в пиджаке кирпичного цвета выходит из машины и пробует угрозами заставить мальчика сесть в нее. Но тот категорически отказывается от предложения и даже предупреждает: «Кричать буду!»

Однако человеку все же удается увезти мальчика. Каким образом? Этого Филипп не видел, потому что выбежал из комнаты. Кричал ли в действительности мальчик? Это пока что не известно. Во всяком случае, борьба была краткой, взрослый одолел и поспешил покинуть место происшествия. Хотя Филипп пробыл на лестнице совсем недолго, выбежав на улицу, он уже ничего и никого не застал.

Но откуда мог взяться этот мальчик? — размышлял инспектор. — Очевидно, он не живет где-нибудь поблизости, потому что мои маленькие помощники сразу бы признали его. Он пришел сюда из другого квартала. Но почему тогда этот человек искал его именно здесь, а не где-нибудь в другом месте? И вообще, зачем мальчик пришел на эту улицу? Чем она замечательна? Чем она могла его привлечь? Ничем. Да, ничем! Единственная ее «достопримечательность» — это исчезновение Васко… А что если мальчик в синих брюках пришел сюда в связи с этим похищением… Может, он хотел что-то увидеть, что-то проверить. Это уже довольно правдоподобная гипотеза. Мальчик в синих брюках каким-то образом узнает, где находится похищенный Васко. И вот приходит сюда, чтобы сообщить его родителям о местонахождении их сына.

А дальше?

Раз мальчик знает похитителя, то и похититель, как вполне естественно предположить, знает мальчика. Узнав, в свою очередь, каким-то образом о том, что мальчик собирается его выдать, он хочет помешать ему осуществить это намерение и ищет его именно здесь — на тихой улице. Да, но он настигает его, когда тот уже миновал дом Васко… Осуществил ли мальчик свое намерение? Едва ли. Потому что родители Васко сообщили бы об этом в милицию или сами бы отправились за сыном.

Впрочем, это надо проверить…

Гипотеза, которую построил инспектор, казалась ему очень верной и правдоподобной. И все-таки в ней было одно «но», которое его сильно смущало. Каким-то образом мальчик в синих брюках узнает местонахождение Васко. Это вполне возможно. Но правдоподобно ли то обстоятельство, что он идет к его родителям? Нет, не правдоподобно. Самым естественным для него было бы сообщить обо всем не кому-нибудь, а прежде всего своим родителям. Или — если мальчик решил сделать это сам, — еще более естественно в его положении остановить первого встречного милиционера или отправиться в ближайшее отделение милиции… Зачем ему уведомлять родителей? У них нет ни власти, ни силы для того, чтобы самим справиться с таким преступником.