И вот тут уж начальники штабов встретиться и выпить просто не успели.

У инспекторов брюссельской комиссии (главным из которых и был Клубин, точнее, его должность называлась «первый заместитель Комиссара по оперативным разработкам») к правительствам стран-искоренителей, официально державшим на периметре Зоны почти десять тысяч военных против пятисот сталкеров, возникли серьёзные вопросы, самым неудобным из которых был: «А где эти десять тысяч человек и чем они заняты на самом деле?»

Заключение инспекторов было однозначным — моют окна пограничники. И всё остальное в Зоне тоже — моют. За столько-то лет без контроля — конечно. Обзавелись хозяйствами.

И впервые за много лет выяснилось, что самое нищее подразделение охраны, ведомство генерал-лейтенанта Малоросликова, созданное и финансируемое Сибирью исключительно для того, чтобы стул в Объединённом комитете не остывал, было, есть и будет единственным эффективным охранным ведомством. Ни единого окна на части периметра, контролируемой Сибирью, и всеобщая ненависть к Заднице и его псам.

Комиссар, изучив материалы инспекции, пару дней подумал и на внеочередной планёрке провозгласил: вперёд! Ставим на уши и на Малоросликова. Но потихоньку, без шума.

Без шума не удалось. Пограничники что-то почуяли.

На Малоросликова, возникшим к нему вниманием не очень поначалу озаботившегося, было совершено четыре покушения подряд. Это свидетельствовало недвусмысленно, что его коренастая и корявая фигура вдруг стала фигурой real politic. Третьему покушению Задница ещё кротко удивлялся, но четвёртое его раздражило, и он принял адекватные меры. Почувствовал, так сказать, себя востребованным.

Затем с ним встретился Комиссар. Данные о различных событиях в Зоне и за её пределами, которыми он с Малоросликовым поделился, привели генерала в ужас. Зону он любил, ненавидел и не доверял ей ни на грош. Кроме того, и у него накопились данные.

Выброса и распространения аномалий за пределы, очерченные Зоной самой себе в 2006 году, следовало ожидать в ближайшие годы. Ни Комиссар, ни Задница не были согласны считать такой вариант всего лишь возможным.

Эвакуация людей на сто километров от современных границ представлялось самым малым, что необходимо было сделать. Кабы не Карьер.

Карьер довершал нарисованную ими картину, но именно он и представлял для Комиссара и Задницы проблему непреодолимую. Закрыть Зону после обнаружения Карьера стало просто невозможно. С другой стороны, появлялась причина полностью выселить из Предзонья сталкеров и обслуживающий их персонал, включая пограничников. Предполагалось, что война будет, война будет большая, но Карьер всё спишет. И начинать нужно было немедленно.

Для начала хотя бы учения провести требовалось. Решили провести небольшую предварительную рекламу среди высокопоставленных лиц государств, граничащих с Украиной и Беларусью. В сопровождении представителей Брюссельской комиссии Малоросликов и его адъютант фон Тизенгаузен совершили турне. Читали лекции «Зона: вчера и сегодня» для министров обороны и социального обеспечения. Впечатление, надо сказать, произвели. Комиссар же тем временем довольно назойливой, очень подозрительно составленной депешей в весьма свободных выражениях порекомендовал Нью-Йорку присмотреться к сибирякам-лекторам повнимательней и пофинансировать их в особом режиме. Получил ожидаемо раздражённый отказ, после чего провёл простую интригу с Сенатом Сибирской республики и получил службу Малоросликова в своё непосредственное подчинение. — Умные сибиряки, впрочем, своё хиленькое финансирование ВОХР Малоросликова не отозвали, сохранив формальное влияние на Задницу. Иметь дело с ними, впрочем, было приятно, и Комиссар приказал «не препятствовать».

А в блистающих политических высотах тем временем вершилась своя история. Совет Безопасности в тесном сотрудничестве с Генеральной Ассамблеей, после плодотворных консультаций с нью-йоркской комиссией по делам ЧЗАИ, наконец закончил предварительные дебаты по новой ресурсной политике с учётом возможностей аномалии «Мидас» и, помолясь, сел обсуждать самое смачное: национальные квоты на превращения из песка в золото. Формализовать наконец всемирную концессию…

Вот тут-то и появился Лис.

Даже Эйч-Мент рот открыл, об этом услыхав. Не поверил поначалу. И даже потом, поверив, он не сразу сообразил, выгодно ли для дела возникновение на сцене Хозяев во главе с Лисом или нет.

Вломились же Хозяева на сцену поначалу очень дипломатично. Всего лишь с ультиматумом. Ультиматум истерически голосил что-то такое… Чуть смягчая выражения: «Или вы, людя поганые, волки позорные, нас смотрящими на Карьере признаёте и долю верную нам отслюниваете, или вам, вертухаи, фраерьё ментовское, кило золота, нашей родимой Зоной сделанное, стоить будет прям как кило марсианской черники».

Безусловно, Лис с компанией ломились ва-банк. И, главное, в их способность нагадить мировому сообществу верили все. Что им было сейчас-то терять?

Надо отдать должное, Комиссар ньюйоркцев очень быстро вспомнил, кто именно на много лет загнал Лиса под лавку. И телефон личный сразу вспомнил, и ночью не постеснялся позвонить. И разговаривал сухо, но очень просительно.

Брюссельский Комиссар, конечно, согласился выступить в назначенных без него переговорах. Отказаться было невозможно, да и информация была ценна непосредственностью её получения.

Переговоры прошли в виде, естественно, телеконференции. Лис присутствовал перед камерой лично, говорил его голосом свеженький кудрявый зомби. Разговор начался, естественно, на повышенных тонах, но потом до Лиса дошло, кто с ним пришёл базарить.

Ультиматум был быстренько отозван, даже напоминать Лису о двадцать пятом годе не пришлось. Перед Лисом сидел сам Эйч-Мент! Лис даже что-то приветственное вякнул лично, не через зомби. Комиссар же (Эйч-Мент — для осведомлённых) пригладил остатки волос вокруг сияющей шишковатой лысины и просипел в микрофон на своём шепелявом скотче: «Привет, привет, слякоть. Ну чё вы тут, бля, басалыги выёживаете?» Переводил Комиссара Клубин, знавший все уровни родного языка, так что зелёные, светящиеся наколками и перстнями тени на мониторе сразу перестали лаять и разговор начался предметный, вежливый, интеллигентный.

Но позиционно Комиссар был в переговорах слаб. Он понимал это изначально. Само согласие ООН на переговоры уже было проигрышем. И Лис это понимал. Он ненавидел и уважал Эйч-Мента, но он был абориген Зоны и никому не подчинялся, а Эйч-Мент был всего лишь скурмачом, и у него было начальство. Официальной ролью Комиссара было — проиграть достойно. И он проиграл достойно.

Был бы он сам себе голова! Но — Карьер, концессия, консорциум… Рабочие и учёные в Карьере, конечно, гибли, Зона есть Зона, за риск им платили бешено, и всё равно грамм волшебного осмия стоил со всеми затратами сорок евроцентов, а грамм волшебного ошеломительно чистого золота — цент. Лис же предлагал много — защиту Карьера и трассы от гадов плюс детектирование и контроль прилегающих к Карьеру и трассе гитик. И страховщики и (неожиданно) транснациональный издательский конгломерат, владелец франшизы «С.Т.А.Л.К.Е.Р.», поддержали участие Хозяев в концессии ООН по разработке Карьера. Сказали своё слово «да» и пограничники, польщённые, что их вообще спросили.

Резоны и тех, и других, и третьих были ясны, лобби — мощным, Комиссар записал формальный протест, и Хозяева оказались при делах. Как обеспечивающее безопасность Концессии наёмное подразделение охраны.

Получил Лис всё, что потребовал. Тридцать три и три удовольствия. Голос в Совете директоров, сложная сетка процентных отчислений, поставки продовольствия в ЧАЭС по категории А («Больше никакой сраной гуманитарной помощи!» — это было едва ли не основное его условие.)

На охрану Карьера и Трассы Хозяева теперь отряжали по бригаде закодированных контролёров ежесуточно. Смертность среди персонала понизилась резко, стоимость грамма золота ушла за ноль, теперь можно было как-то успокоиться.