Впрочем, кино бывает и смешным.
Сталкер Кость, между тем, уже сообразил, что имеют место хамские близнецы и что карать возомнивших о себе туристских близнецов следует обоих, карать жестоко. Но нужно как-то обставить кару, как-то обосновать её, чтобы не на эмоциях, а легитимно. Всё-таки тёлки. Или не тёлки? Или тёлки? Невероятное мучение отразилось на видимой части лица сталкера Костя, невероятное.
Комбат никогда бы не поверил, что Костя можно так подвесить за ситуацию к потолку. Кость был отличный ходила, работал сначала от Гения, потом с Гением не поделился, выставил тему на общество, разошлись с Гением краями, отошёл было к Вобенаке, но и раза от Вобенаки в Зону не вышел, тёмная история; перегруппировавшись и подкупив снаряги, работал в одного: и думал быстро, и глаз у него был — алмаз, и сам по себе он был довольно цельным парнем. Если бы не отвязанный язык и не склонность доставать окружающих для собственного удовольствия, цены бы ему не было. А тут он потерялся. Чтобы не в Зоне с таким качеством графики двоилось в глазах — чересчур это, господа хорошие.
Комбат ощутил даже некоторую солидарность с Костем. По меньшей мере он его понимал. В отличие от зрителей. Те — не понимали. Им было не видно лиц Влады и Влада. Кость немилосердно медлил и резинил, как считали зрители. Шум и нетерпение в их рядах нарастали.
— Слышь, Кость, давай её сюда! — крикнул кто-то из зрителей женским голосом. — А мы посмотрим, что она тут за фряу с кунфу!
Кость внезапно нашёл выход. То есть он его увидел. В лице Комбата.
— Комбат, — сказал он с выражением и по слогам. — Эти хунки — с тобой?
— Ба! — сказал Комбат и заржал. Неожиданный поворот тупикового сюжета отыскал опытный сталкер Кость, ничего не скажешь! — Кость, ты ж постанову нарушаешь! Я в бане. Ты чего, ходила?
— Ты давай-ка, Комбат, не карусель-ка, — потребовал Кость, увлекаясь открывшимися возможностями. — С тобой эти, я тебя спросил?
Комбат, разумеется, собирался ответить «со мной» и уже открыл рот, но его опередили.
— Он нашёл решение по своему уму, — сказала Влада. — Нам так радостно за него. Настоящий мужчина! Он джентльмен? Или он струсил?
— А я считаю, он поступает мудро, — сказал Влад. — В наш век феминизма, свободы нравов и боевых искусств третьего поколения мало ли на какую девушку напорешься. Тем более что уже напоролся.
То ли Кость в полной мере и предметно прочувствовал, что действительно напоролся, то ли ступор буриданова осла перед одинаковыми стожками сена его охватил целиком, или всё это вместе, да ещё нос сломан и глаз заплывает, стены качаются и зрители подпирают, но решил он искать удовлетворения не там, где потерял, а под фонарём.
— Ка-ам-бат! Ты мне не ответил! — провозгласил Кость, опираясь о стол свободным кулаком и разворачиваясь на нём фронтом к Комбату. Если его сейчас легонько по запястью локотком, упадёт, как родной. И дальше делай с ним, делай его, делай по желанию. То есть парня водят, как на поводке. Что происходит-то, а? Гипноз? Ну и ребят ты вырастила, баба тётя!
— Давай, Роберт, замнём, а? — сказал Комбат миролюбиво. — Я проставлюсь. Ты схватил девушку без спроса, девушка за себя постояла. Нормально. Что тебе хватать некого больше?
— А что, это повод так бить человека? — крикнула всё та же активистка-зрительница. — По заднице её погладили! Нечего шляться по кабакам, вот и не будут гладить! Ай!
Комбат не уследил — как, что, но Костя вдруг сдуло от стола в сторону, где он неловко сел на пол, с грацией потерявшего равновесие малыша. А к столу вдруг оказалась припечатанной чья-то морда средней небритости, страдальчески сморщенная и хватающая воздух свободным уголком рта. Комбату потребовалось несколько секунд (интересно, учтённых ли?), чтобы понять произошедшее. Влад, видимо, встал, оттолкнул Костя, вытащил из толпы активистку, оказавшуюся активистом, вывернул ему руку, вывел к рампе и заставил поклониться… в позе «зю»… Неторопливо. Не вдруг. Просто быстро. За секунду. Влада пригубила кофе, поморщилась.
— Остыл, — ангельским голоском сказала и тоненькой струйкой вылила кофе активисту в ухо.
— Уй! — пискнул активист, гримасничая свободной стороной лица. Ну и голос ему достался, действительно.
— Надо мочить, — неуверенно сказал другой голос в зрительном зале. Теперь точно — женский. — Ну же, мужчины!
— Прошу вас, — приглашающе сказал Владислав, не обращаясь ни к кому конкретно. — Можете даже отстреливаться.
После паузы кто-то умный сказал:
— Я — за тех.
— Отпусти его уже, Влад, — произнесла Влада нежно. — Он больше не будет бессмысленно повышать голос. Никогда, как я понимаю.
В полной тишине (даже музыка стихла) Влад разжал пальцы.
— Ой! — прошептал освобождённый активист, заскрёб ногами, упёрся лицом в стол и отскочил. Повреждённая рука мотылялась вокруг него, как плеть. Приключения тела активиста, впрочем, не закончились. Отскочив, он наступил на ногу Костя и опрокинулся на столик противоположного ряда, заставленный тарелками и судками с недавно принесённым горячим. Хозяева столика (пара важных профсоюзных прасолов с жёнами в вечерних комбинезонах на голое тело) подскочили, спасаясь от потоков и брызг супа. Но без визга и проклятий, что характерно.
Одна тарелка до капельки пролилась за шиворот Костя. Тот сжался, но промолчал. Подбитый глаз он до сих пор прикрывал татуированной строкой смарт-кода ладонью.
— Цирк, — сказал в тишине тот, что предлагал мочить, и прыснул.
Комбат, давясь от хохота, подошёл к Костю и помог ему встать. Сунул ему за шиворот салфетку. Вторую — прижал к Костеву носу. Активист протискивался сквозь толпу прочь где-то уже на периферии событий. Удивительно, что до сих пор нет Хиляя. Уж не попал ли он под горячую ручку Влады по неизвестным пока причинам?
— Слышь, Вов, — спросил Кость негромко, но гулко — из горла. — Это парень или девчонка?
— Тебя присадила девчонка, — шепнул Комбат в ответ. — Она ближе сидит. Роб, ты бы извинился.
— Они откуда? Кто вообще они?
— Родственники мои. Племянники.
— Ё-моё, — сказал Кость искренне. — Всё, мне надо пойти хлебнуть.
— Да ты уж хлебнул! — Комбат почти плакал. С незапамятных времён его так не веселили ресторанные битвы.
— В натуре говоришь! — подтвердил Кость с жаром. — Хлебнул — полной ложкой! Ну всё, хорош меня трепать, я не баба. Давай, не серчай на меня, сталкер. Можешь меня банить, слова не скажу.
— Да я сам офигел, — ответил Комбат, но, кажется, Кость даже не услышал его. Он был весь устремлён к Владе.
Твёрдо ступая, Кость подошёл к ней и громко сказал:
— Мадам!
— Да-да? — сказала Влада. — Вы ко мне?
— Мадам, я должен принести вам глубочайшие мои извинения за хамство!
— Но вы, видимо, были нетрезвы и здесь так темно?
— Отнюдь! — сказал Кость. — Нет! Тем… моё… поведение недостойней!
— Полноте, подпоручик, — сказала Влада. — Пустое. Я на вас не сержусь. А что у вас с лицом?
Кость отодрал наконец от лица руку. Комбат, усаживающийся на место, снизу вверх только глянул и сразу отвёл глаза. Нокаут там был, чистый нокаут. Неудивительно, что буча началась с задержкой. Ничего себе Влада. Ассоль Иствуд. «Это время мы учли».
— Споткнулся, недоразумение, — объяснил Кость небрежно и продолжил с нарастающей в голосе бархатистостью: — Мадам! Не будет ли с моей стороны беспримерной наглостью лелеять надежду на продолжение столь нелепо — по моей вине — начавшегося знакомства? Возможно, присутствующий здесь Владимир Пушкарёв не откажется рекомендовать меня?
— Капец сталкеру, — сказал тот, умный. Зрители, оказывается, ещё не разошлись. — Пошли, братцы. Цирк уехал, остались кони.
Кость даже внимания не обратил. Он весь был в ожидании приговора. Влада и Влад переглянулись — Комбат голову на отсечение бы дал, что Влад почему-то кивнул Владе.
— Всё возможно, — сказала Влада. — Однако сейчас, господин сталкер, позвольте нам продолжить нашу беседу с Владимиром Сергеевичем. Так сказать, интимно.