Дня через два их станет в разы больше.

Пираты никогда не спят, ибо прогресс неостановим.

Глава 11

КОНЕЦ АНТРАКТА

You know the day destroys the night

Night divides the day

Tried to run

Tried to hide

Break on through to the other side

Break on through to the other side

Break on through to the other side, yeah

Doors

— Вопросов у меня к тебе появилось немного, — произнёс Комиссар, завершая разговоры о погоде. — Но они есть. Зачем ты дал обвиняемому свидетелю Уткину понять, что ты — это ты? Это первое. Не надо отпираться.

— Пу-пу-пу, — сказал Клубин. — Я и не собирался отпираться, Комиссар. Can we just take this down a couple notches, please. ^[6]Это тактическая провокация. Уткин меня знает, Пушкарёв — нет. Я приоткрылся, Уткин меня, безусловно, узнал. Далее я отслеживал, как они общаются между собой, зная, что находятся под камерами. Мне представлялось важным понять, есть ли между ними контакт на уровне… э-э…

— Невербальном, неизвестной природы, — закончил Эйч-Мент. — О'кей, сору. И твоё, сонни, мнение?

— Нету ничего такого.

— И ты полностью отвергаешь вариант, что Уткин Пушкарёву рассказал о тебе во время перерыва на обед? Они отлучались и в туалет, и в умывальник.

— По моему распоряжению наблюдение покрывало сто процентов их личного пространства.

Эйч-Мент помолчал. Чувствовалось, что он там, у себя, на небесах, недовольно морщится.

— У всех у вас, у унтерменшей, манера выражаться на нормальном европейском языке чудовищна. Вы переводите со своего варварского советского канцелярита, а у меня, старого вырождающегося аристократа, весь мозг уже в метастазах от него. Иногда я подозреваю, что ты, сонни, по-прежнему думаешь по-русски. А мне лжёшь, что давно уже нет. Зачем ты мне лжёшь, сынок?

— Для профилактики, Комиссар. — Клубин подумал. — И для тренировки.

— То есть ты и впрямь всё ещё думаешь по-русски?

— Нет, не думаю.

— Хорошо… продолжай мне лгать, мне это выгодно… О'кей, от твоего неумного поступка хуже не стало, хотя и пользы особой не наблюдаю… Либо ты что-то себе маракуешь на будущее, — произнёс Эйч-Мент по-русски. И замолчал, ожидая правдивого ответа.

— Ну да, да, Комиссар, я намерен идти с ними, куда они там собираются. Я обнаружил себя перед Уткиным, чтобы иметь джокер доверия.

— И больше никогда не морочь мне голову, мальчик, когда речь идёт о важном деле. Ты уже вроде взрослый опытный человек, пятьдесят три года всё-таки. Пора уже повзрослеть.

— Есть, Комиссар. Принято к исполнению. Как поживает ваш кровосос?

— Представь себе, он уже почти восстановил все внутренние органы и явно ищет самку. Я позвонил подполковнику Джилберту, мы ударили по рукам, ночью его кровососиху привезут.

Плевать было Эйч-Менту на детсадовские провокации.

— Настучать бы на вас, Комиссар, да некому, — сказал Клубин.

— Если ты изыщешь способ выполнить свой долг землянина и уничтожить мою незаконную собственность, я слова тебе не скажу в порицание, сынок, и никак не взыщу с тебя. Второй вопрос возник у меня к тебе. Можем ли мы теперь утверждать, что знаем, кто находился в пилотской кабине RN-24777? Я имею в виду то самое загадочное «неустановленное лицо». Твоё мнение.

— Да. Мы знаем.

— Влада находилась.

— Влада. Но подтверждение у Пушкарёва и Уткина я, конечно, получу.

Эйч-Мент помолчал.

— Двусмысленно сказал.

— Однозначно, шеф. Разве что «но» было лишнее.

— Непохоже это всё на инопланетян, сынок, — с отвращением произнёс Комиссар. — Слишком поземному. Любой из Хозяев, nom de Dieu de putain de bordel de merde de saloperie de connard d'encule de ta mere, ^[7]действовал бы похожим образом, получи он те же возможности.

— Дело в праве на получение тех возможностей, Комиссар. А если учесть, что наши новые знакомые, Влад и Влада, выросли на Земле… да ещё в Беларуси… О! Как там выборы, кстати?

— Многие у меня тут считают, что через пару лет не будет такого государства. Страна останется, конечно, а государство придётся создавать всем миром. Вот только Зоны у них теперь нет, придётся создавать государство задёшево, в качестве гуманитарной помощи.

— Я бы погодил с похоронами. Сорок лет уже…

— Говори по-немецки… С чьими похоронами ты бы погодил, Сталкиллер? С государственными?

— Матушку хоронить я бы погодил, — сказал Клубин и подумал: «Застрадались уже, полит-Нострадамусы… Одно раздражение от них на коже… Чесотка интеллектуальная…»

— На мой третий вопрос ты ответил. Хорошо. Но говори по-немецки, заклинаю тебя. Ну и вопрос напоследок… открой-ка мне дверь, сынок.

Клубин с сервиса, встроенного в подлокотник дивана, открыл дверь. Эйч-Мент, огромный, приземистый, с самого детства и навсегда загорелый, словно поджаренный на свином жиру и оливковом масле, красноглазый, с тяжёлыми веками, в чёрном плаще, в армейских ботинках, в трофейной шапочке-пидорке по брови с зелёными арабскими буквами над левым ухом, шагнул в салон, и в салоне сразу стало тесно и официально неуютно. Клубин поднялся, салютовал. Эйч-Мент кивнул в ответ, сунул Клубину перчатку для пожатия, взял со стола ополовиненную бутылку с чаем и, валясь величаво в кресло напротив, длинным глотком выпил её до дна. Оставшийся снаружи телохранитель Эйч-Мента, подпоручик Пшечка, козырнул Клубину и задвинул перед собой дверь.

— Удивили, Комиссар, — заметил Клубин. — Здравствуйте.

— Piss off, man, — с чудовищным, невоспроизводимым индусско-немецко-чеченским акцентом — и с большим чувством — сказал Эйч-Мент. — И здравствуй, товарищ… Крестница как моя?

— Вы же подслушивали.

Эйч-Мент помолчал.

— Привет от меня ей передай. Впрочем, я сегодня заеду к ней, я соскучился… Это надо. Моей вины столько же, сколько твоей, сонни, сынок. Косметичку ночью ей доставят. Как раз твой протеже из Китая вылетает, я его озадачил. Замок потом поменяешь. Ну позвонишь там кому-нибудь, я не знаю… Сам решай.

Клубин кивнул. Эйч-Мент крутил между ладоней пустую бутылку. Затем аккуратно, навесом, бросил её в угол, в корзину для бумаги. С лица его сошла отеческая скорбь a.k.a. участие. Он глянул из-под низкого лба прямо Клубину в душу, как если бы хотел увидеть там нечто незаконно скрываемое.

— Итак, сынок. Событие, именуемое нами Exit, — в свете открывшихся обстоятельств, — есть событие самостоятельное? Мы не имеем дело с результатом наших… нашей политики, скажу вот так. Вот такой вопрос. Он по-житейски риторичен, но политически… ты понимаешь, сонни, Сталкиллер. Мы должны с тобой очень точно уяснить, имеем мы — или имели — дело — с чем. Или — с кем. «Как быть дальше» — вопрос второй. «Кто виноват» — первый. Как быть дальше от него зависит. Отвечай. И без привлечений неизвестной, мать её, природы. Объект регистрировался средствами ПВО ООН, SETI, WASA. Отныне никакой «неизвестной природы», ясно тебе? Меня тошнит от неё! — Эйч-Мент помолчал. — Говори, Сталкиллер.

— Exit — совершенно самостоятельное событие, Комиссар. К добру или к худу, я пока не знаю. Но мы тут ни при чём. Крестовые выходы за бесплатным золотом в Карьер, «Планета Камино», наша с вами война с радиоактивными уголовниками под Саркофагом — не провоцировали и не инициировали Восстание. Своим чередом наступило время, событие созрело — и произошло. — Клубин почесал бровь, собрался. — П-п-п… По-моему, Комиссар, кашлять на всю нашу политику Влад и Влада хотели. И с полным на то основанием. Даже с моей точки зрения, они правы. Клопиные бега у нас с вами. Свадьбы и похороны государственные наши — собачьи.

— Ага, — без паузы сказал Эйч-Мент. — То есть основные фигуры — они. Влад и Влада. Вдруг возникшие сегодня. Из волшебного ящичка сталкера Комбата.