Для превращения «полыни» в «абсент» «королевскую кашу» «Копейкинской Прокрусты» и использовал сталкер Подфарник. Уже трижды.

За результатом третьего использования он и вывел в Зону свою группу — через трое суток после крушения умопомрачительного рейса RN-24777 и через два месяца после Вспышки-37, спасшей туриста Клубина и сумасшедшего трекера Тополя от озверевшего согласно генетической программе клона-пенетратора Серёжи «Фухи» Фухина, инвентарный номер такой-то.

В гоп-команде Подфарника было, кроме начальника, ещё пятеро истых потомков Адама и Лилит.

Вот их славные имена.

Отмычка Орясина (афроукр по расовой принадлежности), зрелые траченые ходилы Кутак, Ламалыга, Sleep и Гера Джихад. Между ними и намеревался разделить свои треки Подфарник.

Издавна, с незапамятных времён Подфарник слыл ходилой здравомыслящим, поскольку по всем меркам был очень осторожен a.k.a. трусоват. Ввиду многократно усложнившейся после Вспышки аномальной обстановки в Зоне, он не среагировал на посулы господина Прилиплого и своим близким реагировать не позволил. Реализация крупной единицы «абсента» (на нужды экспериментальной a.k.a. аномальной медицины) могла до Вспышки принести около двухсот тысяч евро, Вспышка же подняла цены значительно. «Абсент» у Подфарника исправно покупался — в районе Чернигова на нейтралке с грехом пополам и совершенно самоотверженно работала японская научная экспедиция, одно из немногих внятных подразделений мировой науки в ЧЗАИ. Начальник экспедиции и её спонсор, самурай Macao Мураки, профессор Кунаширского университета, в прошлом — космонавт, очень хотел победить наконец рак. Обычно с Подфарником сходились они на двухсот, нынче сошлись на двухсот семидесяти — с бонусами за предполагаемые потери: «Ну ты сам, узкоглазая твоя душа, гля, чего в Матушке творится, так что триста ты имей в кошеле, in that order. Не-не, ты свои карточки на холодильник лепи, я человек старообрядный, ты давай налом».

Впоследствии Подфарник вслух крыл себя за лишние слова — в Зоне действительно творилось чёрт-те что. Как сказано, так и хожено.

Группа Подфарника достигла ангара в полном составе, но почти без патронов и в самом скверном расположении боевого духа. Действительно, Матушка прямо озверела. По сути, знакомый трек пришлось торить заново, на ходу приобретая необходимые для выживания новые знания и корректируя старые. Если бы не влажность воздуха, в тот день достигавшая процентов шестидесяти, не дошли бы вообще никуда. Это было очевидно.

По пути Подфарник не раз пожалел, что вообще вышел, дважды укусил свой язык и питать надежд на возвращение в том же составе не смел. Группа чувствовала себя ещё хуже.

Отмычка Орясина пребывал в клинически классическом реактивном состоянии, приятели Sleep и Ламалыга уже почти в открытую шептались между собой и вели себя вызывающе, то есть — отчаянно. Кутак непрерывно молился, а Геру Джихада, человека обычно простодушного, впервые на памяти Подфарника пробило на лингвистический понос, и пришлось сообща сломать ему рацию, закрыть шлем и чеку в замок вставить.

Так что, как говорится, лишь «вальтер-31» под кирасой спецкостюма согревал душу Подфарника, тешил её, полнил надеждой…

Последний привал перед броском к ангару через ров, остатки забора, плац и руины казарм сделали в «стеклянных кустах» — по ходиле реперная точка RRG-851, триста одиннадцать метров до южного угла ангара.

Открыли большую банку с килькой в томатном соусе. Не вываливая содержимого (чтобы банка прямо в руках не превратилась ненароком в «семьдесят седьмую»), прямо поверх удушенной рыбы надавили геля из пакета, подожгли. Собрали из половинок «сталкерские кружки», набили их «сникерсами» и «путлибами» по вкусу, Кутак собрал из проволочек «шаровню», заставили «шаровню» кружками, а под неё подсунули две горящих Coghlans Camp Heat Fuel. Жрать хотелось неимоверно.

Молчали: запасы мата кончились на треке, мысли, соответственно, тоже. Ждали еды, молчали. Лишь Гера-Джихад в гулкой тишине спецкостюма нёс свою чушь, рассказывал вентилятору о детстве, любимой сестре и рыбачьих рассветах на брегах Азова. Вдалеке, в тумане, выли норвежские зомби.

«Чечнявица» заплавилась, закипела. Вынули чеку у Джихада, дали открыть шлем. Показали ему автомат, предупредили последний раз: «Шепчи, если невтерпеж». Разобрали кружки, сдвинулись над килькой. Принялись хлебать «чечнявицу», сосать орешки, доставать ложко-вилками из оранжевого варева горячие рыбьи сопли, сглатывать их. Хлеба не было.

— До ангара хоббитать пойдёт Sleep, короче, — сказал Подфарник. — Орясина в забылке, всем видать. Не хер полыжить, братва, — на косяке рывок не взять. Sleep, короче, тебе прямо идти, in that order. Не криви морду, ты знал.

Sleep засопел. Со спичек, брошенных вчера, выпало ему, Sleep'y менять Орясину. Спички в Зоне не спорят.

— Так, а что Орясина? — спросил Гера Джихад простодушно, как будто Орясины и рядом не было. — Отливаем его?

— То ещё! — сказал Подфарник Гере вразумляюще. — Какое там, в рот нехороший, в ангаре будет? Будет Орясина делать судьбу в пещерке, короче… Ну ты смотри, братья, что с Матушкой творится! Как сбесилась. Если б не туман — никуда бы не прошли… Короче, на вожжах пущу поперёд Орясину в ангар, но до ангара — ты торишь, Sleep. Эй, ты слы?.. Расходовать человеческий и хоть какой ресурс надо с толком, братья. И так патронами скудахтались. Ещё и живого человека без толку отливать? Нет, короче. Не даю, как старший, своего позволенья, in that order… Ламо, ты посматриваешь, не затык?

— Посматриваю, дядя Вася, — откликнулся из-за кустов назначенный на фишку Ламалыга.

— Собирались же на Новый год, дядя-ёжа… — с досадой сказал Sleep.

— Собирались… Да не готово ж было! Да и один хер, короче. Зону с осени трясёт. Ты посмотри на Десятку, сынове, добрых людей как корова языком. Остались одни мы, и такие же. Чуйка, братья!

— Только чуйкой жив не будешь! — сказал Кутак с выражением.

— Пацан говорит, — подтвердил Подфарник. — Ничего. Справимся, вернёмся, я до трёхсот пятидесяти догоню ништяковые. Отъедем, братья, в тёплые страны, пока Матушка не кончит, не боитесь, in that order. Я, в рот нехороший, родился в одна тыща сорок седьмом году и до сих пор, спасибо Матушке, живой, короче. И дальше жив, бля, буду.

Докушали скудное полезное в молчании. Подождали пока поест Ламалыга. Заставили Орясину проглотить десяток шариков с валериановым настоем. Убрались за собой. Оправились, сменили прокладки. Привстали, осмотрелись. Влажных коконов сгущённой атмосферы на пути к воротам виднелось два, это были тяжёлые места, нестабильные, неровные. Новые. Чёрта с два их можно было бы выбросить гайками — кабы не туман. Влажный денёк выдался, спасибо, Матушка, обозначила сама… Подфарник действительно в этом году справил девяностолетие, он был одним из трёх живых до сих пор помеченных здоровьем сталкеров и рекордсменом среди них; впрочем, долголетие было едва ли не единственным Подфарниковым достоинством. Начавший выходить в одиннадцатом году, он сравнительно недавно дозрел до ведущего, «чуйкой» обладая рядовой, а характером неверным. Стучал, впрочем, он всем мыслимым международным и национальным скурмаческим организациям при Зоне, о чём общество, конечно, знало, знало от Подфарника самого, поэтому его и не трогало, используя порой в качестве сливного бачка антикварной фирмы «Павел Буре». Даже писатели его сторонились. Так что ход в группе Подфарника направляли обычно либо Ламалыга, либо Кутак. Главным богатством Подфарника были его треки.

Двинули. Sleep благополучно дотянул группу до ближнего к кустам угла ангара. Было около часу дня. Здесь надо было постоять и принюхаться. Постояли, принюхались, зорко озираясь в тумане. «Прокруста» пахла очень резко, ядовито, но обычно сквознячок продувал ангар от ворот к задней двери, выбитой взрывом, отсюда — туда, и обходились добрые люди респираторами. Была надежда и сегодня. Никому не хотелось герметизироваться сегодня в Матушке. И воздушные токи теряешь, и микрофон — не родное ухо, конечно, и запах, если что, не поможет, не упредит, и общаться тяжело, когда надо, — «Прокруста» радио слышит.