Мы не ставили перед собой масштабных задач, наша программа была куда скромнее. Мы знали, что наши бирки продержатся от силы несколько месяцев, и нам просто хотелось выяснить, является ли так называемая рифовая акула оседлой или она переходит с рифа на риф в поисках пищи. Кроме того, попробуем установить, можно ли сказать об акулах (если они оседлы), что они охраняют неприкосновенность своей территории, как это делают многие другие обитатели рифов или прибрежных областей. Естественно, если акулы ведут оседлый образ жизни, они к нам привыкнут и нам будет легче проводить любые другие опыты.

За неделю мы в архипелаге Суакин в Красном море пометили у восьми рифов и островов больше ста десяти акул. Кроме большой синей, встреченной нами в первый день, мы видели считан-ные единицы Carcharhinus albimarginatus и некоторое количество Сагсharhinus obscurus, обитающих среди здешних рифов. Затем мы на три недели ушли из этого района на юг, чтобы поработать вблизи Джибути.

В пятницу 29 сентября, на другой день после нашего возвращения, Поль Зуэна забросил в воду большой крючок с приманкой – килограммовым куском мяса. Я находился под водой, и преломление света на поверхности моря как раз надо мной придавало странную гротескность движениям Поля. Его силуэт плясал и корчился на фоне голубого неба, и, когда он стал подтягивать леску, это было словно некий пигмей с гигантскими руками бросал зерна в воду жестом сеятеля. Внизу показалась акула, она шла из темной пучины вертикально вверх, нацелясь на приманку, которая качалась на воде в окружении маленьких концентрических волн. Ни дать ни взять управляемый снаряд, направленный точно в цель. И на этот раз нас первой встретила крупная Carharhinus albimarginatus длиной два-два с половиной метра. Однако она, судя по округлости брюха, недавно поела; и в самом деле, хищница долго мешкала, прежде чем схватить мясо. С четверть часа она кружила, пока в хоровод не включились другие акулы, которые явно вознамерились присвоить себе добычу. Этого оказалось достаточно. Заложив последний вираж около моей клетки, причем я отчетливо увидел желтую бирку в основании спинного плавника, большая белоперая проглотила крючок.

Этот маневр акула проделывает удивительно ловко. Идя на добычу, она не ускоряет и не замедляет движение, а как бы походя вдыхает облюбованный кусок, и тот исчезает в ее открытой пасти. Но если этот кусок сидит на крючке, который вонзается ей в глотку, акула судорожно дергается и стремглав бросается вперед, отчего крючок впивается еще глубже.

Я отчетливо представлял себе, как Поль следит за бегом лесы под визгливый аккомпанемент хорошо смазанной катушки. Не ощутив никакого сопротивления, акула сбавила ход, и Поль начал выбирать лесу – медленно, осторожно, следя за тем, чтобы не было слабины. Акула яростно забилась, она то колотила поверхность воды хвостом, то порывалась уйти ко дну. Остальные акулы следили за ней, держась в сторонке. Одна из них даже проглотила мясо, которое пленница отрыгнула, силясь избавиться от крючка. Они кружили словно стервятники в расчете на какую-нибудь поживу. Белоперая быстро теряла силы и все слабее сопротивлялась. Эта бестия оказалась малосильным противником. Во-первых, леса ограничивала ее подвижность и нарушала ток воды через жабры, отчего она задыхалась; вторая слабость акулы заключена в ее внутреннем строении. Внутренности акулы не поддерживаются ни связками, ни мышцами, опорой для них служит водная толща. Как только акулу извлекут из воды, тонкая кожа на брюхе растягивается и внутренние органы разрываются от собственного веса. Так что выловленная акула, даже если ее тотчас выпустят обратно в море и она уплывет прочь, обречена почти на верную смерть, потому что поврежденные органы уже не будут работать нормально. Но хотя акула быстро капитулирует (а это справедливо далеко не для всех видов), она достаточно живуча.

Возвратившись на палубу «Калипсо», я без особой радости смотрел, как расстается с жизнью наш старый враг. Куда подевалась его красота – он лежал обмякший, грязный, жалкий, по инерции отбивая привычный ритм ободранным хвостом. Агония акулы может затянуться на час и больше, и не один моряк жестоко поплатился за то, что неосторожно приблизился к хищнице. Огромная пасть еще долго продолжала хватать пустоту, перепачканное тело билось и трепетало. Каноэ выдернул метку и отнес ее в каюту моего отца. Бросив последний взгляд на издыхающую жертву, я последовал за ним. Мы сверились с нашими журналами, где было записано, когда и где помечены акулы, и установили, что данный экземпляр был нами помечен месяц назад в этом самом месте.

Всего мы собрали шестьдесят пять бирок, и в пятидесяти семи случаях получили такой же результат. Меченный нами вид явно был оседлым, во всяком случае часть года. Однако это наблюдение нельзя считать полноценным: ведь у нас не было данных, чтобы судить о поведении тех же акул в другие времена года. Лаборатории и другие научные учреждения, занимающиеся этим вопросом, разработали определенную методику мечения. Но это достаточно сложная и обстоятельная процедура, и у нас не было ни времени, ни средств, чтобы одолеть все трудности.

Определив один характерный для этих акул фактор – их оседлость, – мы вскоре подметили и второй – территориальность. Когда говорят, что у акулы есть своя территория, подразумевается, что какая-то часть рифа составляет ее единоличные угодья. Погружаясь в одном и том же месте, мы каждый день видели одних и тех же акул, которых обычно узнавали по шрамам. Впрочем, это не абсолютное правило, ведь ту же акулу можно видеть и на соседних участках рифа, а на ее территорию заходят другие акулы. Никаких конфликтов при этом не возникает, акула не изгоняет сородичей со своей территории, довольствуясь сознанием, что она здесь хозяйка. Мы установили то же самое для других рыб – групера, спинорога, мурены, некоторых крылаток. Крупная акула допускает на свою территорию других акул при условии, что они не выступают прямыми конкурентами. Им дозволяется добывать что сумеют подальше от глаз хозяйки, при ней они едят лишь остатки или все вместе расправляются с добычей, которая настолько велика, что хозяйке не под силу их отгонять. Если этот порядок нарушается, не миновать потасовки, о чем красноречиво свидетельствуют шрамы на коже акул. Правда, порядок, действующий на каком-то участке рифа, может быть поломан с появлением более сильного чужака. Подобно герцогу, усмиряющему менее властительных вельмож, большая океанская акула иной раз набрасывается на своих менее дюжих или более робких вассалов.

Вскоре после второго визита на Суакин мы вернулись к рифам вокруг острова Даль-Габ (в западной части Красного моря, у берегов Судана), чтобы продолжать опыты с мечением. Одновременно мы впервые применили систему связи, которая позволяла мне, находясь под водой, прямо разговаривать с моим отцом или любым другим человеком на мостике «Калипсо».

Сидя в большой клетке и держа наготове копье для мечения, Марсель Судр приманивал акул, бросая им куски рыбы. Я укрылся с кинокамерой в одноместной клетке напротив него. Вокруг нас водило хоровод полтора десятка акул двух видов. Несколько крупных Сагсharhinus Albimarginatus, остальные – юркие серые акулы. Я тотчас опознал местного владыку: это была старая белоперая с зияющей яминой сбоку на челюсти – следом давней раны. Она плавала степенно, и другие акулы явно ее остерегались. Мы не впервые встречались с ней, считали ее чуть не старым другом. Она наведывалась каждый раз, когда мы тут погружались. Несколько дней назад мы пометили ее; она рассердилась и пыталась нас укусить. В ней было что-то от бдительного, опытного, закаленного старого воина. Стоило какой-нибудь другой акуле покуситься на нашу приманку, как ветеран набрасывался на виновницу со скоростью и точностью ракеты, вынуждая ее отступить. Правда, иной раз нарушительница успевала проглотить кусок и уйти; тогда большая белоперая прекращала преследование и снова принималась ходить по кругу, не тратя понапрасну время на бессмысленную погоню.