— Пианино нет, — заметила она.

— Вчера увезли. Оттого и штукатурка осыпалась на лестнице, видели? Если бы нам удалось договориться! Я была бы так рада. Но услуги взять на себя не могу, просто не могу. С теперешней прислугой… Все — война. Прислуга теперь не прежняя. Подавай ей выходные дни да воскресенья вторую половину. А так все тут очень удобно. Вы могли бы взять себе хорошую, солидную женщину для услуг. И не было бы никаких недоразумений.

Эванджелина быстро сообразила, какие преимущества сулит наличие служанки. Своей собственной, повинующейся твоим приказаниям. Настоящей служанки — в чепце и фартуке, которая будет открывать дверь гостям. И ей пришла в голову еще более блестящая идея: в случае званого обеда можно будет приглашать кухарку снизу и платить ей сколько-нибудь там дополнительно.

— Не слишком много, — добавила Эванджелина, — но столько, чтобы она была довольна. А если придется немножко самой повозиться с готовкой, так мне не впервой faire la cuisine.

И еще прежде, чем она окончательно договорилась с непрактичной особой, комнаты были не то что сняты, а захвачены — и за более низкую плату, чем стоили все до сих пор виденные ими квартиры, даже без мебели.

— Мой муж… — сказала Эванджелина. — Через несколько недель он станет моим мужем… и тогда я перееду сюда совсем и буду вести хозяйство. Он заключит с вами контракт на обстановку, и мы привезем еще свои вещи — картины и всякое такое, так что будет уютно. В общем — устроимся неплохо.

Непрактичная особа залепетала какой-то вздор относительно сведений, но Эванджелина отклонила эту тему.

— Но что-то записать я ведь должна. Так уж водится, ничего не поделаешь. Ваши фамилии и все такое, — настаивала непрактичная особа.

Поискав вокруг перо и чернила, которых, по-видимому, никогда здесь и не было, она отправилась за ними в нижние апартаменты. Эванджелина, словно у себя дома, проводила ее на лестницу, посмотрела, как она спускается вниз, захлопнула дверь и проверила, плотно ли она закрыта, потом, совершенно преображенная, повернулась к своему возлюбленному.

Она скинула деловое выражение, словно маску, и теперь вся сияла от радости:

— Дорогой мой. Такой терпеливый. Ну разве здесь не мило? Не великолепно?

Она всплеснула руками, закружилась по направлению к нему и кончила тем, что крепко его поцеловала. Он судорожно сжал ее в объятиях.

— Погоди, — шепнула она, освобождаясь из его рук. — Она сейчас вернется.

Они стояли, не спуская друг с друга глаз.

— Ты ловко это устроила.

— Радуюсь одобрению своего повелителя.

Этот тон как раз подходил к обстоятельствам.

— Ты ловко умеешь устраивать такие дела, — повторил он.

Непрактичная особа вернулась; она записала их фамилии, предполагаемый день въезда и то, что она называла «сведениями». Эванджелина указала два адреса, которые Эдварду-Альберту были незнакомы; в одном из них — если он не ослышался — упоминался Скотланд-ярд. Скотланд-ярд? Тут наступило молчание.

— Мы только еще раз немножко посмотрим, — сказала Эванджелина, давая понять хозяйке, что с ней разговор окончен. — Я хочу кое-что измерить.

Непрактичная особа отбыла, поскольку было совершенно очевидно, что ей здесь решительно больше нечего делать, и Эванджелина снова преобразилась.

— Мистер Эдвард-Альберт Тьюлер у себя дома, — произнесла она с поклоном.

— Чудеса, да и только, — ответил Эдвард-Альберт и кинул на нее пламенный взгляд.

Они помолчали.

— Если б я только мог хорошенько тебя обнять.

— А ты пока меня хорошенько поцелуй…

— А-ах!..

Она оттолкнула его.

— Ты делаешь успехи.

Эдвард-Альберт становился все смелей.

— Она ведь больше не придет сюда.

— А вдруг. Тес… Что это?

Оба прислушались.

Его голос перешел в сдавленный шепот:

— Знаешь, для меня это настоящая пытка.

— Если б это от меня зависело, я бы ее прекратила.

— Давай просто придем сюда завтра.

— Тес…

Снова молчание. Она предостерегающе положила ему руку на плечо.

— Послушай, милый. Ты ведь знаешь, что есть такие периоды… Знаешь?..

— Я что-то слышал…

— Ну, значит, тебе понятно.

— Тогда через неделю. Обещай мне, что через неделю.

— Обещаю это себе! — в упоении воскликнула Эванджелина и опять закружилась, на этот раз в сторону двери.

— Приходится верить, раз ты так говоришь, — недовольно проворчал Эдвард-Альберт и вышел за ней из квартиры.

В ожидании счастливого дня молодые люди под умелым руководством Эванджелины принялись изучать характеры друг друга. Эванджелина изучала внутренний облик Эдварда-Альберта очень подробно, а он, быстро подчинившись ей, видел ее только такой, какой она желала ему казаться.

Она поступила так, как часто поступают влюбленные: придумала себе особое имя — специально для него.

— Зови меня Эвадной. Эванджелина! Я это имя всегда терпеть не могла. Сразу напоминает викторианцев и лонгфелловское что-то. Оно ко мне не идет. А вот Эвадна… Милый, скажи «Эвадна».

— Эвадна, — повторил Эдвард-Альберт.

— Дорогая Эвадна.

— Дорогая Эвадна, — опять послушно повторил он.

— Теперь насчет нашей свадьбы. У нас будет настоящая, хорошая свадьба. Не какая-то там дурацкая регистрация. Нет, и «голос господа бога, ходящего в раю», и все как надо. Ты будешь так хорош в цилиндре и светло-серых брюках. А на жилете, представь себе, — белые отвороты.

— Здорово! — воскликнул Эдвард-Альберт, заинтересованный и польщенный, но сильно испуганный.

— А у меня флердоранж.

— А во что это обойдется?

— Боюсь, ты сочтешь меня старомодной! Но у меня ведь столько родных, с которыми я должна считаться. Как это странно, что ты до сих пор ничего не знаешь о моих родных, ну ровно ничего. Ты даже ни разу не спросил: У меня есть отец, крестный и куча родственников.

— Я ведь не на них женюсь, — заметил будущий счастливый супруг.

— Я не позволю им обижать тебя, Тэдди. Но они существуют. Придется нам приноравливаться. «Отец у меня полисмен — о, только не обыкновенный полисмен. Он из Скотланд-ярда. Работает в уголовном розыске. Инспектор Биркенхэд. У него еще ни разу не было крупного дела, но он всегда говорит, что придет и его день. Он очень, очень проницательный. От него ничто не укроется. Он немножко жестковат, очень строгих правил. Дело в том, что моя мать его бросила и он никогда не мог с этим примириться. Если бы он узнал… если бы только вообразил, что мы решили не дожидаться…

— А зачем кому-нибудь знать об этом?

— Упаси боже, если он узнает… Так что видишь, все должно быть, как я говорю. Настоящая свадьба, и кто-то должен быть моим посаженым отцом, выдать меня…

— Кто же это будет тебя выдавать? Кто смеет тобой распоряжаться?

— Мне кажется, милый, нам бы следовало куда-нибудь пойти посмотреть настоящую свадьбу. Ты тогда будешь знать, как это делается. Нам необходим шафер, который похлопотал бы для нас и все устроил. Рис, и флердоранж, и все de Rigor. Я уж об этом подумала. У меня есть родственники, Чезер по фамилии. Моя кузина Милли — мы с ней вместе ходили в школу. Она вышла замуж за молодого Чезера. Пипа Чезера. Это делец, как сказал бы Арнольд Беннет, настоящий делец. Ловкач. Он работает директором одного вест-эндского бюро похоронных процессий и может прислать кареты и лошадей за гроши — прямо из конюшни. Кареты, Тэдди! Но, конечно, ни черных перчаток, ни поминальных блюд нам не требуется. Старик Чезер — мой крестный. Он торгует шампанским — особым, без указания года: поставляет его для отелей, ночных клубов, свадеб и тому подобное. Это такое шампанское, которое делают специально для него. Оно дешевле, но тоже хорошее. Он считает — даже лучше. И он всегда говорил, что в торжественный день моей свадьбы заботы о парадном завтраке он возьмет на себя.

Она задумалась.

— Я не хочу звать никого из сослуживцев. Нет, нет. С ними покончено. Правда, они хорошо ко мне относились. Но как только я там разделаюсь, так прости-прощай. Я не хочу никого обижать, но… в таких случаях надо рвать раз и навсегда.