Это была странная встреча, оставившая в ее душе смутное и неприятное впечатление. Она заметила на другой стороне улицы его элегантную фигуру в черном и его лоснящийся цилиндр; вдруг он поспешно перешел дорогу, поздоровался и заговорил с ней.

– Я должен объясниться, – сказал он. – Я не могу не видеться с вами.

Она ответила какой-то вздор. Ее поразила происшедшая в нем перемена. Его глаза показались ей воспаленными; лицо уже не было таким свежим и румяным, как прежде.

Он говорил отрывисто и сбивчиво всю дорогу до станции, и она так и не поняла смысла и цели его слов. Анна-Вероника ускорила шаг, но он следовал за нею, продолжая говорить, хотя она слегка отвернулась от него. Она не столько отвечала, сколько прерывала его довольно неловкими и сделанными невпопад замечаниями, Иногда, казалось, он взывает к ее жалости; иногда угрожал разоблачением истории с чеком; иногда хвастал своей несгибаемой волей и тем, что он в конце концов всегда добивается желаемого. Рэмедж уверял, будто жизнь его без нее тосклива и бессмысленна. Лучше отправиться ко всем чертям, чем выносить это, что именно – она не могла понять. Он явно нервничал и очень старался произвести на нее впечатление; он словно стремился загипнотизировать ее, глядя на нее своими выпуклыми глазами. Самым важным для нее в этой встрече было открытие того, что ни он, ни ее опрометчивость, в сущности, уже не имеют особого значения. Даже ее долг стал казаться чем-то очень обычным.

Ну разумеется! Ей пришла в голову блестящая мысль. Как она раньше не подумала об этом? Она попыталась объяснить, что непременно вернет сорок фунтов стерлингов на следующей же неделе. Она все это сказала ему. И повторяла без конца.

– Я обрадовался, что вы мне их не послали, – сказал он.

Он разбередил старую рану, и Анна-Вероника тщетно старалась объяснить необъяснимое.

– Я хотела послать все сразу, – ответила она.

Но Рэмедж игнорировал ее возражение, пытаясь убедить ее в чем-то своем.

– Вот мы с вами живем в одном предместьем – начал он. – И нужно быть… современными.

Как только она услышала эту фразу, у нее забилось сердце. Но и этот узел будет разрублен. Подумаешь, современными! А она хочет стать первобытной, как осколок кремня.

Под вечер, когда Анна-Вероника срезала цветы для обеденного стола, отец, прогуливаясь по лужайке, как бы невзначай подошел к ней.

– Ви, я хочу поговорить с тобой кое о чем, – сказал мистер Стэнли.

Нервы Анны-Вероники напряглись еще больше, она остановилась и подняла на него глаза, желая узнать, что еще угрожает ей.

– Ты сегодня на Авеню говорила с этим Рэмеджем. И отправилась вместе с ним на станцию.

Вот оно что!

– Он подошел ко мне и заговорил.

– Да-а. – Мистер Стэнли задумался. – Так вот, я не хочу, чтобы ты с ним разговаривала, – сказал он очень твердо.

Анна-Вероника помолчала.

– Ты считаешь, что делать этого не следует? – спросила она затем очень покорно.

– Нет. – Мистер Стэнли откашлялся и повернул к дому. – Он не… Я его не люблю. Считаю это неблагоразумным… И не желаю, чтобы между тобой и этим типом возникли какие-либо отношения.

После паузы Анна-Вероника сказала:

– Папочка, я беседовала с ним всего раз или два.

– Не допускай этого больше. Я… Он мне чрезвычайно не нравится.

– А если он подойдет и заговорит со мной?

– Девушка всегда сумеет держать мужчину на расстоянии, если захочет. Она… Она может осадить его.

Анна-Вероника сорвала василек.

– Я бы не возражал, – продолжал мистер Стэнли, – но есть обстоятельства… О Рэмедже ходят слухи. Он… Он способен на такие вещи, которых ты себе и представить не можешь. С женой он обращается совсем не так, как следует. Не так, как следует. В сущности, он дурной человек. Распущенный, ведущий безнравственный образ жизни.

– Постараюсь больше не видеться с ним, – сказала Анна-Вероника. – Я не знала, папа, что ты против.

– Категорически, – ответил мистер Стэнли. – Совершенно категорически.

Они замолчали. Анна-Вероника старалась представить себе, что сделал бы отец, если бы узнал всю историю ее отношений с Рэмеджем.

– Такой человек, если только посмотрит на девушку, поговорит с ней, уже бросает тень на нее. – Он поправил на носу очки. Ему, видимо, хотелось сказать еще что-то. – Необходимо тщательно выбирать друзей и знакомых, – заметил он, чтобы перейти к дальнейшему. – Они влияют незаметно. – Затем продолжал как бы небрежно, с притворным равнодушием: – Вероятно, ты, Ви, теперь не особенно часто видишься с этими Уиджетами?

– Иногда захожу поболтать с Констэнс.

– Разве?

– Мы же очень дружили в школе.

– Несомненно… Однако… Не скажу, чтобы мне это нравилось… В этих людях, Ви, есть какая-то распущенность. Поскольку это касается твоих друзей, то я считаю… мне кажется, тебе следует знать мое мнение о них. – Он говорил с напускной сдержанностью. – Я ничего не имею против того, чтобы ты виделась с ней изредка, но все же есть разница… разница – там социальная атмосфера другая. Невольно оказываешься втянутым в их интересы… Не успеешь опомниться – и тебя уже впутали в какую-нибудь историю. Я вовсе не хочу нажимать на тебя… Но… Они богема. Это факт. Мы же иные.

– Я тоже так думаю, – заметила Ви, подбирая букет.

– Дружба, которая между школьницами вполне естественна, не всегда продолжается после школы. Здесь… здесь играет роль различие в общественном положении.

– Мне Констэнс очень нравится.

– Не сомневаюсь. А все же надо быть благоразумной. И, согласись, надо считаться с мнением общества. Никогда нельзя знать заранее, что может случиться с людьми такого сорта. А мы не хотим никаких неожиданностей.

Анна-Вероника ничего не ответила.

Но отец, как видно, испытывал смутное желание оправдаться.

– Тебе может показаться, что я напрасно тревожусь. Но я не могу забыть о твоей сестре, это постоянно меня гложет. Она, как ты знаешь, попала в такую среду… и не разобралась в ней. В среду заурядных актеров.

Анне-Веронике хотелось подробнее узнать об истории с Гвен с точки зрения отца, но он больше ничего не сказал. Уже одно упоминание о семейном пятне означало огромный сдвиг в отношении к ней отца: он, по-видимому, считает ее взрослой. Она взглянула на него. Вот он стоит, слегка встревоженный и раздраженный, озабоченный ответственностью за нее, и совершенно не думает о том, какой была или будет ее жизнь, игнорирует ее мысли и чувства, не знает ни об одном важном для нее событии и объясняет все то, чего не может в ней понять, глупостью и упрямством; и опасается он только неприятностей и нежелательных ситуаций. «Мы не хотим никаких неожиданностей». Никогда еще он так ясно не показывал дочери, что женщины, которые, по его убеждению, нуждаются в его опеке и руководстве, могут угодить ему лишь точным исполнением своих обязанностей по хозяйству и не должны стремиться ни к чему, кроме соблюдения необходимых приличий. У него и без них достаточно дел и забот в Сити. Он не интересовался Анной-Вероникой, не интересовался с тех пор, как она выросла и ее уже нельзя было сажать на колени. Теперь его связь с ней держалась только силой общепринятых обычаев. И чем меньше будет «неожиданностей», тем лучше. Другими словами, чем меньше она будет жить своей жизнью, тем лучше. Она вдруг все это поняла и ожесточилась против отца.

– Папа, – медленно произнесла она, – некоторое время я, вероятно, не буду видеться с Уиджетами. Думаю, что не буду.

– Повздорили?

– Нет, но, вероятно, я не увижусь с ними.

А что, если бы она добавила: «Я уезжаю»?

– Рад слышать, – ответил мистер Стэнли; он был так явно доволен, что у Анны-Вероники сжалось сердце.

– Очень рад слышать, – повторил он и воздержался от дальнейших расспросов. – По-моему, мы становимся благоразумными, – добавил он, – по-моему, ты начинаешь понимать меня.

Он помедлил, затем отошел от нее и направился к дому. Она проводила отца глазами. В линии спины, даже в его поступи чувствовалось облегчение, вызванное ее мнимым послушанием. «Слава богу! – как бы говорила вся его фигура. – Сказано, и с плеч долой. С Ви все обстоит благополучно. Ничего не случилось!» Он решил, что она не будет больше огорчать его и можно приняться за чтение приключенческого романа – он только что прочел «Голубую лагуну», произведение, по его мнению, замечательное, чувствительное и ничуть не похожее на жизнь в Морнингсайд-парке, – или спокойно заняться срезами горных пород, уже не беспокоясь об Анне-Веронике.