Егор тяжело вздохнул, стукнув кулаком по песку.

— Егорушка! Ну не обижайся на меня! — Кити забарабанила маленькими кулачками по груди любимого.

— Егорушка! Не обижаешься? Не обижаешься? Не обижаешься?

— Самое ужасное, что я не могу ни обидеться, ни рассердиться на тебя. Ничего не могу. Ни убедить тебя, ни разлюбить тебя — ничего не могу!

— Ты можешь любить меня, пока я не проснусь. Это то, ради чего я живу, и то, от чего ты просишь меня отказаться. У меня нет выбора. Потерять тебя второй раз — невозможная цена за спасение мира. Тем более что я не верю в этих дурацких гигантских бабочек, заслоняющих крыльями солнце, и в этих идиотских гусениц-людоедов! Тоже мне конец света, обхохочешься! А вот в тебя и твою любовь я очень даже верю. Хватит валяться без дела, господа. Общий подъём!

И снова, который раз уже за эту ночь, два любящих тела сплелись в одно. И песок под этим могучим, не знающим страха смерти, идеальным, безукоризненным организмом проседал всё ниже. И брызги волн закипали на горячей коже. И снова крики и стоны Егора и Кити перекрывали визги, гам чаек, вырывающих из мелководья крошечную рыбёшку. И всё выше вставал над горизонтом солнечный палач в красном колпаке. И толстый клоун, заворожённый этой эпической картиной, так и не решился выйти из-за скалы, а всё смотрел, и смотрел, и смотрел…

Бой шёл вторые сутки, и результаты его уже ни у кого не вызывали ни малейшего сомнения. Тик-Так и его армия безнадежно проигрывали. Они были обречены с самого начала и знали об этом, но самоотверженно пытались противостоять бесчисленному войску принцев Рогэ и Нишурта. Сражение продолжалось по инерции, речь о капитуляции не шла, да и принимать её всё равно было бы некому. Нишурт, Рогэ и их адские бабочки благополучно просочились в Реал, но об этом пока никто из армии Тик-Така даже не догадывался.

Порталы Эмокора представляли собой обычные входные двери в домах, ничем не отличавшихся от стоящих рядом. Только вели эти двери прямиком в Реальный Мир, а точнее, в родной город Кити — Санкт-Петербург, в места наибольшей концентрации различных эмоций — в роддома, больницы, театры, цирк. Два дня назад на посту Тру-Пака, который охранял портал, ведущий в роддом, произошёл первый прорыв злобных сил. Смерч из бабочек-камикадзе, пронёсшийся от дворца Маргит через весь Эгород, смёл защитников портала, как ненужный мусор, и расшвырял по окрестностям. Лишь могучим бойцам Тру-Паку и Покойнику удалось быстро вернуться на свои посты, но было поздно. Через сорванные с петель двери в Реал вылетело не меньше сотни бабочек. Гвардейцы в ожидании подмоги заткнули выходы своими могучими телами, стреляя из ручных пулемётов по продолжающим атаковать их пикирующим бабочкам. Вскоре всё видимое пространство перед ними покрылось сраженными насекомыми. Но бабочек в небе вокруг портала становилось всё больше и больше. Они заволокли крыльями солнце, и вокруг стало темно.

— Добро пожаловать на ночную дискотеку, девочки. Ди-джеи Тру-Пак и Покойник прокрутят вам сегодня свои лучшие диски, — кричал Покойник, перезаряжая пулемёт. Диск-жокеи воинственным бабочкам сегодня достались воистину незаурядные. Было на что заглядеться и полюбоваться. Например, на никелированный ирокез Тру-Пака, состоящий из металлических конусов, ввёрнутых в выбеленный могучий череп, и рот, скалящийся такими же блестящими никелированными зубами. Могучий желтоватый череп Покойника украшали татуировки в стиле маори. Его могучие, пузырящиеся мышцами ноги между шортами цвета хаки и тяжёлыми армейскими сапогами тоже были сплошь забиты смеющимися черепами.

«Тлен» и «разрушение» — эти два слова давно уже характеризовали состояние Эмокора. Дома Эгорода потрескались и покосились, словно готовясь рухнуть в любой момент. В приличном состоянии остался только центральный гламурный район, где жили барбикены и находился замок покойной королевы Маргит. Стена дома, в котором гвардейцы обороняли портал в роддом, тоже не отличалась крепостью и стройностью. Розовые кирпичи выпадали из неё тут и там при каждой атаке крылатых тварей. Хлипкий дверной проём, куда с трудом вписались экс-гвардейцы, ходил ходуном и грозился каждую секунду выпасть либо в Реал, либо на искорёженных мёртвых насекомых, лежащих на пыльной земле Эгорода.

— Держитесь, парни! Мы уже идём!

— Ну, теперь мы точно всех победим, — осклабился Тру-Пак, не прекращая поливать свинцом тучи бабочек, сгущавшихся над порталом. — Ведь теперь с нами наш толстый генералиссимус-ниндзя и его боевая подруга! Что там видно, Тик?

Запыхавшийся клоун и раскрасневшаяся Эллис с горящими глазами спешились и, спустив своих гневов на врагов, подбежали к гвардейцам.

— Всё плохо, братцы, — сказал серьёзный, как никогда, Тик-Так. — Похоже, два последних года они копили силы, и вот теперь, решительно собрав их все в кулак, направили к роддому. Я снял бойцов со всех постов, оставив там по минимуму сил, и бросил всех сюда. Что делать, будем биться до последней капли чернил и краски, и крови кукольной, и крови ваших мёртвых тел.

— Отличная перспехтивка, — заметил Тру-Пак, отправляя в чёрное небо очередную порцию свинца. — Присоединяйтесь, друзья. Тобою, Тик, кстати, вполне можно заткнуть портал.

— Очень смешно, — обиделся клоун. Что есть мочи он раскручивал перед собой двуручный меч, словно смертоносный пропеллер.

— Когда мы скакали, видели, как сюда ползут боевые гусеницы в несметном количестве, а на спинах их сидят вооружённые кто чем, накачанные ненавистью барбикены. Так что я останусь здесь. Мы с Эллис будем вам полезней на земле. А скоро и остальные подтянутся.

Но пока подтягивались только безобразные гусеницы в яркой боевой раскраске. Каждая размером с железнодорожную цистерну, они ползли по улицам Эгорода к стоящему на отшибе дому с порталом, поднимая облака пыли и оставляя за собой дорожки вонючей слизи. Подобравшись ближе к защитникам Реала, они остановились и стали изрыгать в них ядовитую зелёную кислоту. Если бы не прозрачные толстые щиты, появившиеся в руках Эллис и клоуна, на этом бы и случился конец битвы. А так, надёжно прикрыв себя и гвардейцев, ведущих огонь по бабочкам, Тик и Эллис отложили на время меч и тесак и открыли ответную пулемётную пальбу по жирным гусеницам и соскакивающим с их спин одурманенным злобой и накачанным ненавистью барбикенам. В руках гламурные создания держали дорогие кухонные ножи, которыми с гордостью потрясали в воздухе. Лица перекошены, глаза подёрнуты плёнкой безумия. Принцы явно сэкономили на их вооружении, рассчитывая взять победу численностью и зомбическим бесстрашием, к тому же пообещали им вечную сладкую жизнь в Реале, карьеру и сумасшедшее состояние в банках (с пауками). Барбикены падали, поражённые пулями, — их пустые тела лопались, раскалывались пополам, и из них вылетали в небо новые злобные бабочки, присоединяясь к собратьям. Наконец-то подоспела помощь из других порталов. Смелые бойцы-эгоровцы, куклы с чёлками, покрашенными накануне в красный цвет победы, подключились к битве, разя барбикенов направо и налево своими короткими мечами с розовыми рукоятями. Десять экс-гвардейцев из всех порталов, элита клоунской армии, забирались по мохнатым телам на жирные загривки гусениц, рискуя напороться на ядовитые шипы и быть сбитыми бабочками-камикадзе, и там отстреливали их маленькие мерзкие плюющиеся головки. Завязалась кровавая бойня. Эллис и клоун прекратили огонь, чтобы не поубивать своих. Эллис схватила свой тесак, а Тик — меч, и они ринулись в рукопашную, оставляя после себя горы мелко нарубленных трупов. Но силы были слишком не равны. На каждого защитника Реала приходилось по десять противников. Даже если считать в качестве защитников разъярённых мишек Тедди, которые со страшным рыком бросались в ноги барбикенам, стараясь зубами вырвать эти конечности из их кукольных тел. И если безумная рубака Эллис успевала не только снести опьяненную злобой голову очередного барбикена, но и разрубить вылетевшую из него бабочку, то многие эгоровцы уже пали от ударов их быстрых крыльев, покрытых ядовитой пыльцой. Раненые тела защитников дымились в лужах кислотной гусеничной слюны, кругом валялись оторванные кукольные руки, ноги, головы. Над битвой фоном повис страшный стон, но, как ни странно, никто из бывших эмо-кукол не плакал. Они были счастливы умереть в бою за далёкий мир людей. За тот самый циничный и практичный Реал, в котором до их страданий и героизма никому не было никакого дела.