Гость нерешительно опустился на стул и изложил суть просьбы. Смотрел под ноги, всё больше съёживаясь под моим взглядом. От бравады в столовой не осталось и следа.

Некромантия. Я брезгливо поморщился. Не испытываю любви к копанию с трупами, предпочитаю живых, но посмотрим, сколько мне за это предложат.

— Дальше, я вас внимательно слушаю. И без общих фраз. Что, когда, зачем? Не желаете быть откровенны — я вас не держу.

— Понимаете, сеньор Лэрзен, это чрезвычайно деликатное дело, мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь узнал…

Бедняга сейчас пятнами пойдёт. Хорошо, не трупными. А они неплохо бы смотрелись на фоне его внезапной бледности. Видимо, только сейчас осознал, что задумал и с кем разговаривает. Правильно, амулет под рубашкой нащупай — без него же в мертвяка превратишься.

Что за народ, их послушать — так я сам себя боюсь.

— Я не ем мертвечину и вам не советую.

— Что?! — аристократ вздрогнул, вскочил и испуганно покосился на меня.

В ответ я усмехнулся — всего-то прокомментировал его мысли, навеянные народным творчеством о страшных и ужасных некромантах. Не спорю, бывают и такие, только они, как я, не живут, всё больше по норам и склепам, подальше от людских глаз.

— Сядьте. Раз уж пришли, то поздно сбегать. Итак, чей труп и с какой целью вас интересует? Оплата — в зависимости от сложности, но заранее предупреждаю, что дёшево вы не отделаетесь.

— Понимаю, — обречённо кивнул белобрысый, сел на место и наконец-то перешёл от общего к частностям.

Деньги… Опять деньги.

Я скривил губы в презрительной усмешке.

Этот тоже жаждет обогатиться. А ещё говорят: дворянство — цвет нации. Я скажу вам, чем этот цвет пахнет — кровью. Скольких я по их просьбе отправил за Грань? Даже не считал.

И каждый раз одна и та же банальная просьба — убить человека. Чисто, без следов. Наёмным убийцам, видимо, не доверяют так, как магам, а ведь первых не надо уламывать, и обходятся они в разы дешевле. Правда, я даю гарантию на своё работу — от меня не уходят, умирают так, как пожелает заказчик. Разумеется, если мы сойдёмся в цене, а дело покажется интересным. Далеко не за всё возьмусь.

Мотивы? Месть и деньги, иных не дано.

Вот так сначала придёт один, закажет, скажем, своего дядюшку, а потом, через пару лет, на моём пороге возникнет его сынок с той же просьбой. Мне всё равно, я избавлю от мирских страданий обоих. И спасать в случае раскрытия сделки не стану: жертва вольна забрать заказчика в могилу любыми доступными ей способами. Без моего участия.

Больше всего аристократия ценит яды — медленные, без вкуса и запаха, без признаков отравления. Такие копятся в организме, а потом в нужный момент вызывают смерть. Для меня это необременительно — несложно заклятие наложить, а заработок солидный.

Этот оказался оригинальнее, хотя тоже жаждал обогатиться. Интересовала его могила прадеда. Ушлый старичок уволок с собой на тот свет тайну семейного клада — видимо, так любил своих домашний. Умер давно, лет шестьдесят спокойно отдыхал в фамильном склепе, а родственники грызлись за его денежки, пытались расшифровать дневник покойного, выяснить, куда ж он дел награбленное из казны. И вот одному из них пришла в голову гениальная мысль — найти некроманта.

Значит, большие денежки, раз никак не угомоняться.

— Поднять покойника, заставить говорить… — я задумчиво скользил взглядом по лицу аристократа. Нервы ни к арку, выдержки никакой. Вспотел, дышит часто, как загнанная лошадь. — Расспрашивать сами будете?

— Нет! — испуганно пискнул белобрысик.

— А что так? Родственник ваш, тайна тоже ваша. Поговорите с полчасика, вернусь, уложу обратно.

Я знал, что он не согласится, просто хотел поиздеваться.

— Значит, двойная работа… И что же мне у него спросить?

— Где зарыт клад.

— Наймите работников, перекопайте сад, перепотрошите чердак — и не отнимайте моё время. Прекрасно обойдётесь без некроманта.

— Но, господин Лэрзен…

Под моим взглядом он осёкся и поперхнулся следующим словом.

Мелко, однако, много возни ради сомнительного дела. Но, посмотрим, во сколько это оценят.

— Всю ответственность берёте на себя.

— Ответственность? — заказчик захлопал глазами.

Да, любезный, некромантию у нас не жалуют, равно как осквернение могил. Я не желаю за сотню золотых сдохнуть под забором.

— Именно. За осквернение могилы, если таковое всплывёт. Мне нужна гарантия, что ваши домашние и слуги не будут против подобного вмешательства.

— Я…я не могу вам её дать. Это нельзя афишировать, но вы ведь можете…

— Могу. Следов не останется. Но стоит дороже.

— Сколько?

Вот она, ключевая фраза, ради которой я тебя слушаю.

Сколько же припрятал его прадед? На наследство должно потянуть, иначе бы ко мне не пришёл, а родственнички шестьдесят лет не бились об стенку в поисках клада.

Или там не деньги, а бумаги?

Нет, такому, как этот, нужны только деньги.

— Двадцать — за отнятое время, двести — за работу. Золотом. Прямо сейчас. Не устраивает — всего хорошего, я вас не держу.

— Это слишком дорого!

— В таком случае, ройтесь в земле сами.

Я встал, указав аристократу на дверь. Тот сразу забеспокоился, заверил, что заплатит указанную сумму и, вздыхая, потянулся за кошельком.

Храня ледяное спокойствие, я забрал деньги, пока заказчик не передумал (по всему было видно, что он не желал с ними расставаться, отдал всё, что было), привычным пассом убрал в тайник. Нужно было видеть лицо белобрысого, когда монеты буквально растворились в воздухе.

Усмехнувшись, я вернулся в кресло и, вольготно развалившись в нём, потребовал обстоятельного рассказа о своём клиенте: как зовут, где похоронен, когда, чем занимался, какой имел характер. Внимательно всё выслушав, пообещал прибыть на место на днях и отпустил заказчика на волю. Переступив порог моего дома, он наверняка вознесёт хвалу Светоносному за то, что выбрался живым из логова некроманта.

Одана, разумеется, не пришла в восторг, когда я заявил, что дома не ночую. Ни сегодня, ни завтра, ни демон знает, сколько ещё. С недельку, судя по удалённости поместья. Ничего, двести двадцать монет с лихвой оплатят неудобства. Вспомнила бы, что я ради куда более муторной работы в виде охраны её шкурки, взял двести пятьдесят и таскался, как миленький. Точнее, как дурак, который от этих денег куцый аванс увидел и чуть с жизнью не расстался. Но вопросы работы не обсуждаются, Одана может сколько угодно просить, умолять и прибегать к прочим женским уловкам — если я решил, я поеду. А нытьём она только раздражает.

— Ничего, в случае чего пойдёшь с фонарём останки в канаве искать, — раздражённо выдал на очередной аргумент за то, чтобы я обождал хотя бы день.

— Лэрзен! — она возмущённо посмотрела на меня. — Я же… Как ты можешь! Просто я волнуюсь и…

— Волнуйся, пожалуйста, молча и собери смену белья. Да не переживай ты, не к светлым еду, — сжалившись, я ласково потрепал её щеке. — Так что с розыском по канавам можешь подождать. То, что переживаешь, — приятно, только иногда ты перегибаешь палку. Как-то вырос я из детского возраста, чтобы возле женской юбки крутиться. Вернусь через недельку.

До места добрался быстро — я на местности хорошо ориентируюсь, если что, всегда найду, у кого спросить. Имение аристократа — на вид пропахшее гнилью веков, больше подходившее какому-то моему собрату, чем баронету, — меня не интересовало. Преспокойно потягивал превосходный эль со свиной рулькой в деревенском кабачке, слушал сплетни и дожидался темноты. Эту ночку мы с лошадкой проведём без сна, я на таких мелочах, как снятая комната и возвращение в предрассветный час, не попадаюсь. Для всех я тут проездом, о баронете понятия не имею. Словом, просто ем.

Собираюсь вечером, часа за два до захода солнца. Нужно осмотреться, узнать, где фамильное кладбище и с чем его едят. Заодно не так подозрительно — тут городок неподалёку, как раз до закрытия ворот можно поспеть. Если бы мне туда было нужно.