Позвала девочек. Они, страшно возбужденные, кинулись ко мне, расцеловали в обе щеки, всунули в руки бумажник и принялись усаживаться в карету, с помощью галантного кавалера. Когда пришла моя очередь, я поднялась на подножку и заглянув внутрь остолбенела – вся карета была завалена множеством свертков, пакетов, свитков и коробок, несносные девицы суетились, пытаясь распихать все так, что бы и нам место было.

- Что это такое? – угрожающим тоном спросила я, стараясь не сорвать на крик. С горем пополам мы с Георгием Федоровичем уместились на сидении кареты, чувствуя, что невольно прижимаюсь к нему, краснела и еще больше злилась.

- Вы с ума сошли! – заглянув в бумажник, обнаружила, что он избавился от денег, зато наполнился счетами. – Вы с ума сошли!

- Мамочка, но ты нам ничего не запрещала, мы спрашивали. – Хорошо знакомым ангельским голоском, который говорил: «а что мы такого сделали?» – ответила Лизочка. Обе сидели, сложив ручки, невинно улыбаясь, и мило хлопая ресницами. Ангелочки, да и только, вот или убить или наградить! – сам не знаешь, что делать.

- Вы же нас разорили.

- Мама, я все считала, когда ты подобьешь расходы, то поймешь, что все не так страшно! – это заявление Иры полностью меня убило.

Я оглянулась на Георгия Федоровича, он едва сдерживал смех и меня отпустило.

- Ладно, дома поговорим серьезно!

Остальной путь мы провели в молчании, напакостившие красавицы мило улыбались. Учитель смотрел в окно, я чувствовала сквозь тяжелую ткань платья тепло его тела и отчаянно пытаясь успокоить свои нервы, смотрела в другую сторону. Наконец медлительная и неповоротливая берлина остановилась, мы с Георгием Федоровичем вышли, девочкам я велела оставаться в карете.

- А они там не замерзнут?

- Нет долго, не будем, Ева Адамовна занятая женщина, много не разговаривает, если вам, понадобиться больше времени, она просто назначит время, когда будет свободна.

Но, не успев войти в здание приюта, мы услышали громкий, надрывный крик. Со всех сторон послышался топот, из всех комнат выбегали девочки, и их наставницы мы тоже побежали в сторону крика. В конце длинного коридора, у открытой двери кабинета управляющей уже собралась небольшая кучка девочек, наклонившихся над женщиной, которая лежала на полу, в ней я узнала Рахиль, помощницу и секретаря Евы Адамовной, она явно была в обмороке. Я отодвинула девочек разного возраста и наклонилась над ней.

- Рахиль, Рахиль, очнись, что случилось? – я похлопала ее легонько по щекам, она медленно открыла глаза, снова их прикрыла, слабой рукой указала в сторону кабинета.

- Там… Ева... – она тяжело застонала, передав, бедную женщину в руки девочек, поднялась, осторожно обойдя ее, вошла в кабинет, Георгий Федорович уже был там.

Прямо передо мной за красивым, дорогим, красного дерева, письменным столом, в высоком, готического стиля кресле, сидела Ева Адамовна, точнее полулежала, руки свисали вдоль тела, голова, безвольно покоилась на правом плече, да и всю ее наклонило в правую сторону, глаза полу прикрыты, в уголке губ запеклась кровь, смешанная со слюной.

Я не закричала, не упала в обморок, но почувствовала себя ангелом смерти.

Я стояла у окна. Заснеженный двор, корпуса приюта, бегающие, за окном, туда-сюда люди, все сливалось в один, странных очертаний предмет, как будто колесо водяной мельницы, быстро вращаясь, все лило и лило воду.

Где-то за спиной, часы отбивали время. Сосчитала удары. Всего час прошел, а казалось, что я здесь нахожусь уже целую вечность.

Смерть всегда вызывает растерянность, вот был человек еще минуту назад, дышал, а тут, вдруг, нет. Как это так, почему? Но смерть Евы Адамовны вызвала не только растерянность, еще ужасную суматоху. Она крепко держала в слабых, старческих руках, бразды правления своим маленьким царством.

Ева Адамовна была из тех женщин, которых описывают одним словом – некрасива. Бог, к сожалению, наделил ее не слишком привлекательной внешностью и слабым здоровьем, зато одарил кипучей энергией, умом и талантом руководителя. Отец ее, богатый, влиятельный купец, поняв, что младшую дочь, не только не блещущую внешними данными, но и строптивую, выдать замуж не удастся, поместил ее приданное в заслуживающие доверия банки под хорошие проценты. На них она и жила, не зависимая от своей родни. Но такая жизнь была не по душе деятельной женщине, поэтому Ева Адамовна занялась разными благотворительными комитетами. Когда в сиротском приюте для девочек освободилось место управляющей, попечительский совет, долго не думая предложил ей занять это место. Вот уже почти двадцать пять лет Ева Адамовна была строгой директрисой и ангелом хранителем приюта. Ее идей было не только дать девочкам место проживания, но и профессию, что бы выйдя за стены приюта, они могли найти себе работу. Тут учили письму и арифметике, обучали шитью, готовке и даже новомодному искусству печатанья на машинке. Девушки, выходя, получали рекомендации и им подыскивали работу, если они желали. Еву Адамовну боялись, уважали и любили.

Когда бедную женщину выносили, все ее ученицы выстроились вдоль стен и провожали жалобным молчанием и тихими всхлипываниями свою наставницу, можно сказать мать.

После этого кабинет закрыли, выставили городового охранять. Георгий Федорович все пытался отправить и меня домой, но я уперлась. Останусь, может смогу чем-то помочь, тем более что у меня на руках беспрерывно рыдала бедная Рахиль, секретарь и правая рука, управляющей. Но девочек надо отправить домой, а я никак не могла избавиться от плачущей женщины, она упала мне на колени и рыдала, всхлипывая и вытираясь моей юбкой. Выручил, как всегда, верный Иван, он пробился сквозь заслон из полицейских, растерянных девиц и утративших над ними контроль наставниц, нашел меня в соседней с кабинетом, приемной, маленькой комнатушке, служившей рабочим местом Рахиль.

Удивленно окинув взглядом чудную картину, спросил:

- Может, пани, я отвезу, панянок, домой, а то они волнуются, просил их оставаться в карете, но они хотят к вам.

Тут в комнату ввалились две запыхавшиеся, раскрасневшиеся девицы, отчаянно отбивавшиеся от городового безуспешно пытавшего остановить маленьких фурий.

- Не велено никого, пускать, не велено, тут этот верзила влез и еще вы. – Безуспешно толковал городовой.

- Отпустите, здесь наша мама, мам скажи, что бы отпустил.

- Ой, ах вы, вашу… - и заметив меня, представитель власти резко умолк, правой ногой потирая левую, на нее наступила острым каблучкам Лиза.

- Мама, что случилось, правда, Еву Адамовну убили, ой, бедная Рахиль – Ирочка подошла поближе и погладила по спине несчастную женщину.

- Да, она умерла, но убили ли неизвестно, может, просто, сердечный приступ, она болела и это всем известно. А вы все-таки заслужили хорошую порку, жаль только у меня это вряд ли получится, но дополнительные занятия французским я вам гарантирую, совсем разленились, каникулы у них! – кто его знает, почему меня понесло в сторону, может от нервов, но девочки удивленно округлили глаза, а городовой пробормотал:

- Французским, да этим гарпиям по шее надо хорошенько надавать. – Девочки разом обернулись и городовой, быстренько исчез, от греха подальше.

Иван, молча, ждал распоряжений. Я вздохнула, и устало произнесла:

- Езжайте домой, приеду все расскажу подробно, а сейчас езжайте. Иван ты за мной не возвращайся, доберусь сама.

- Мама, но…

- Не надо ничего говорить, езжайте, тетя дома волнуется.

Окинув меня понимающим взглядом, девочки повернулись и ушли без лишних слов, следом за ними вышел Иван. Я осталась одна, со всхлипывающей, Рахиль. Очевидно, она выплакала большую часть слез, наши разговоры, вернули ее к действительности, резко выпрямившись, Рахиль, размазала руками по красному, опухшему лицу оставшиеся слезы, и твердо заявила:

- Надо взять себя в руки, надо навести порядок, Ева Адамовна хотела бы этого.